Джон Барт - Конец пути

• Название: Конец пути
• Автор: Джон Барт
• Жанр: Юмористическая проза

Джон Барт (род. 1930 г.) — современный американский прозаик, лидер направления, получившего в критике название школы «черного юмора», один из самых известных представителей постмодернизма на Западе. Книги Барта отличаются необычным построением сюжета, стилистической виртуозностью, философской глубиной, иронией и пронзительной откровенностью

---

— Джо не такой.

— А тебе не приходило в голову, что человек, который признает, что все мы попросту валяем дурака, — может быть, он из нас из всех самый трезвый? Сладостное, сладостное чувство парадокса!

— Мы с Джо в этом смысле повторили, по-моему, подвиг Марселя Пруста, — с печалью в голосе сказала Ренни. — Мы рассматривали ситуацию со всех точек зрения, какие только могли придумать. Иногда мне кажется, я ничего так глубоко не понимала в жизни, а иногда — вроде как в прошлый раз, когда я была у тебя, или вот сейчас — до меня вдруг доходит, что я ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было ничего, ровным счетом ничего не понимала, не понимаю и, наверное, уже не пойму. Сплошной туман. И меня всю просто наизнанку выворачивает, даже если вроде бы и не от чего.

— А что Джо последнее время обо мне думает?

— Я не знаю. Не думаю, что он все еще тебя ненавидит. Может, ему больше неохота с тобой видеться, только и всего. Он считает, что ты играешь роль, очень на тебя похожую.

— На меня которого? — рассмеялся я. — А как насчет тебя?

— Наверно, я все так же тебя презираю, — спокойно сказала Ренни.

— Всего насквозь?

— Насколько глаз хватает.

Меня пробрало, с головы до пят. До этой фразы Ренни сегодня была мне безразлична, теперь же я вдруг проникся к ней жгучим интересом.

— Это что, с тех самых пор, как мы оказались в одной постели?

— Я уже не знаю, Джейк, что было тогда, а что я придумала потом; сейчас мне кажется, ты мне с самого начала не понравился, но, скорее всего, это не так. Было у меня к тебе странное такое чувство, по крайней мере с тех пор, как мы начали ездить верхом, и, насколько я теперь могу судить, это была неприязнь. Или нет, отвращение, так будет точней. Я не верю в предчувствия, но, клянусь тебе, уже тогда, в августе, мне казалось, что лучше бы ты вовсе не попадался на нашей дороге, хоть я и не могу объяснить почему.

Я почувствовал себя в двух шагах от вершины, я мыслью обнимал миры, и ни облачка на горизонте; стоглазый Аргус был в сравнении со мной подслеповат и темен.

— Спорим, я знаю одну такую точку зрения, до которой вы с Джо не додумались, а, Ренни?

— Мы перепробовали все, — сказала она.

— Но не эту. А по Закону Экономии она куда как хороша, поскольку при минимуме исходных посылок объясняет максимум известных фактов. Проще некуда, Ренни: это был не секс — это была любовь. То, что ты чувствовала и в чем никак не хотела себе признаться — ты в меня влюбилась, Ренни.

— Ты прав, — выдохнула она, подаривши меня злым, едким взглядом.

— Есть же такая вероятность. Я это не из тщеславия говорю. По крайней мере, не только из тщеславия.

— Да нет, я не то имела в виду, — сказала Ренни, и фраза далась ей не без труда. — Я имела в виду… неправда, что я никогда об этом не думала.

Вот теперь у нее в глазах и впрямь читалось отвращение, только неясно, к кому или к чему.

— Черт меня побери совсем!

— Что, среди прочего, меня и довело до ручки, — сказала Ренни. — Мысль о том, что я в тебя влюбилась, никак не идет из головы, и еще всякие мысли: что я тебя презираю и что вообще, по идее, не могу испытывать к тебе каких-либо чувств просто потому, что ты не существуешь. Ты ведь понимаешь, о чем я. Я не знаю, которая из них — правда.

— А если они все вместе именно и есть — правда, а, Ренни? И коли уж на то пошло, может быть, не я не существую, а Джо?

— Нет, — она медленно покачала головой. — Я не знаю.

— Вряд ли стоит бояться мысли, что ты испытываешь ко мне чувство, похожее на любовь. Это же никак не скажется на твоем отношении к Джо, если тебе, конечно, не захочется поиграть в романтику. Да и вообще я не вижу, как и на чем это может сказаться, разве что весь этот сюжет станет чуть менее загадочным, и противности в нем тоже сильно поубавится.

Но Ренни все это явно пришлось не по вкусу.

— Джейк, я не смогу сегодня лечь с тобой в постель.

— Ну и ладно. Давай я отвезу тебя домой.

В машине я наклонился к ней и осторожно ее поцеловал.

— Мне кажется, это просто здорово. Хотя, конечно, смешно до чертиков.

— Вот тут ты, пожалуй, прав.

— А Джо ты об этих своих чувствах не докладывала?

— Нет. — Она потупилась. — И не смогу. В том-то вся и беда, понимаешь, Джейк, — сказала она и посмотрела мне прямо в глаза. — Я все так же его люблю, сильнее, чем он или кто угодно может вобразить, но того, что было раньше, нет. Кончилось. Дальше так нельзя. Даже если на самом деле я тебя и не люблю, сама возможность — то, что я ни в чем не уверена, — убивает все на свете. И это не решает никаких проблем: это и есть проблема. Ты можешь себе представить, что я чувствую, когда он говорит, будто принимает наши с тобой отношения — и пытается жить как ни в чем не бывало? Это ложь, все, насквозь, одна сплошная ложь — с той самой минуты, когда я призналась себе, что в принципе могу в тебя влюбиться.

— Только… Ренни, ничего не нужно ломать.

— А все уже сломалось, все, что у нас с Джо раньше было, и прекрасней этого ничего и никогда еще не бывало между мужчиной и женщиной. Там не может быть места ни для лжи, ни для дозированных чувств. Такое ощущение, будто меня обокрали на миллион долларов, Джейк! Если бы я его застрелила, и то, наверное, было бы легче!

— Хочешь, я войду с тобой вместе? — спросил я.

— Нет.

— А тебе не приходит в голову, что ты просто-напросто откладываешь все на потом?

— Я откладываю на потом все, что только могу, — сказала она, — и чем дальше, тем лучше. Я в полном тупике, и это единственное, на что я сейчас способна.

— Джо тоже мог до этого додуматься, — сказал я. — Он никогда не боялся крайностей.

— Мне это безразлично.

— Я просто не вижу никакого тупика. В моем мире тупиком бы тут и не пахло.

— Меня это не удивляет, — сказала Ренни. Плакала она или нет, я так и не понял, в машине было темно. Должно быть, плакала. Мы еще немного посидели молча, потом она открыла дверцу.

— Господи, Джейк, я понятия не имею, куда все это катится.

— Как, собственно, и Джо, — настроение у меня пошло вверх. — Он сам мне об этом сказал, прямо с порога.

— Только, бога ради, попытайся запомнить одну простую вещь: если я вообще тебя люблю, я не только люблю тебя. Честное слово, я тебя еще и ненавижу, со всеми твоими мерзкими потрохами!

— Я запомню, — сказал я. — Спокойной ночи, Ренни.

Она не ответила, она просто вошла в дверь, а я отправился домой, чтобы покачаться немного и поразмышлять над новой реальностью. Я был польщен сверх всякой меры — я всегда легко и с некоторой даже чрезмерностью откликался на любое проявление добрых чувств со стороны тех людей, которыми восхищался или хотя бы просто за что-то их уважал. Однако… н-да, может показаться, что я слишком вдаюсь в тонкости, но ведь знаток, он по природе буквоед. Дело в том, что даже в тогдашнем моем состоянии ничего особенно парадоксального я в чувствах Ренни не наблюдал, и это мне было обидно. Знаток (каковым я и был примерно с половины десятого утра) от парадокса — если этот парадокс достоин вызвать у него легкую улыбку, что, собственно, и позволяет нам признать в нем знатока, — так вот, от парадокса он ожидает чего-то большего, нежели простой двусмысленности, вызванной нечеткостью тех или иных языковых средств; в идеале парадокс должен представлять собой захватывающее дух противоречие концептов, чья истинная совместимость постигается исключительно посредством тонких и изящных умозаключений. Видимая противоречивость чувств Ренни по отношению ко мне, боюсь, являла собой — как и все мои внезапные, диаметрально противоположные чувства, коими я привык развлекаться на досуге, — всего лишь ложное противоречие, чей корень в языке, а не в скрытых за его символической природой концептах. Я, честно говоря, совершенно уверен, что испытываемые Ренни чувства не были ни противоречивыми, ни даже особо сложными: а были они монолитны и просты, как, впрочем, и любое чувство, но, так же как и любое чувство, носили характер сугубо уникальный и частный, и все беды начинались там и тогда, где она пыталась навесить на них ярлык в виде простенького какого-нибудь существительного вроде любви или отвращения. Вещи можно обозначить через существительные, только если вы согласны игнорировать их исконные друг от дружки отличия; но эти отличия, если почувствовать их достаточно глубоко, именно и заставляют нас ощущать неадекватность существительных и приводят любителя (но не знатока) к убеждению, что он столкнулся с парадоксом, с противоречием, тогда как в действительности речь идет всего лишь об иксах, которые отчасти лошади, а отчасти учебники по грамматике, но ни то и ни другое целиком. Приписывать имена вещам — то же самое, что приписывать людям роли: вы по необходимости искажаете суть вещей, однако искажение это необходимо, если вы хотите справиться с сюжетом; для знатока же, для ценителя это источник чистой радости.