Варткес Тевекелян - Гранит не плавится

• Название: Гранит не плавится
• Автор: Варткес Тевекелян
• Издательство: Издательство «Удмуртия»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Книга известного советского писателя В. Тевекеляна посвящена «рыцарям революции — чекистам».

Главный герой романа — Иван Силин, чекист, воспитанный на славных традициях Ф. Э. Дзержинского. Судьба ставит перед ним нелёгкие жизненные испытания, из которых он выходит победителем благодаря своей верности идеям коммунизма, несгибаемой честности, высокой принципиальности.

---

Документ гласил:

«Ваше высокопревосходительство.

Податель сего, господин Потаржинский Евгений Борисович, направляется к вам для информации и связи, как об этом вы изволили просить.

Многолетние и неоспоримые заслуги господина Потаржинского перед отечеством дают нам основание рекомендовать его вашему высокопревосходительству как заслуживающего полного доверия сотрудника.

Остаюсь преданный вам С. X.

P. S. Евгения Борисовича знают Н. С. и К. В. 26 июля 1921 года».

Второе письмо было адресовано некоему господину Альфреду во Флоренции с просьбой выдать двадцать фунтов стерлингов синьору Эрнесто Сенини и тридцать фунтов Потаржинскому Е. Б. В конце вместо подписи стояли какие-то условные знаки.

— Да!.. Дело поставлено широко! — воскликнул Яблочко, прочитав оба письма. — Теперь, когда ваши карты биты, — обратился он к Потаржинскому, — надеюсь, вы не будете отпираться? Скажите, кто дал вам письмо и через кого вы связались с синьором Эрнесто здесь?

— Я вам ничего не скажу, — нервно зашипел он. — Хоть расстреляйте, всё равно не скажу!

— Что вы, как это можно — расстреливать человека, имеющего такие большие заслуги перед отечеством! — съехидничал Иван Мефодьевич. — Будьте благоразумны, выкладывайте всё!..

Молчал он с удивительным упрямством. Мы с Иваном Мефодьевичем бились целых два часа, но не сумели вытянуть из него ничего путного. Пришлось отправить его в камеру.

— Поезжай-ка, Ваня, в Чека, сдай эти документы и через шифровальный отдел передай в центр подробную информацию, — приказал Яблочко и добавил: — Мешкать нельзя, тут, брат, дело нешуточное!..

Наутро получили директиву: немедленно доставить арестованного Потаржинского в Москву…

Посадка на итальянский пароход заканчивалась. Подняли трапы, пароход дал третий гудок. Наши сотрудники пропустили на пристань толпу провожающих, разносчиков и праздношатающуюся публику.

Я без особой цели прохаживался по пристани. Около парохода шла бойкая торговля. Мальчишки-разносчики предлагали пассажирам фрукты, папиросы. Подсчитав брошенные им деньги, они привязывали к верёвкам маленькие плетёные корзиночки с покупками, а пассажиры преспокойно поднимали их на пароход. И снова, как в первый день, я подумал о том, что при таких порядках все наши усилия и старания не пропускать контрабанду сводились на нет. Через несколько минут эти мои предположения подтвердились. Я увидел, как «пекарь» Григорян, о котором я уже упоминал, бросил на асфальт причала деньги и громко попросил у мальчика с лотком пачку папирос «Сальве». Корзиночка с папиросами только было поднялась в воздух, как я схватил её, взял коробку и сунул в карман.

— Дай этому господину другую пачку! — сказал я растерявшемуся мальчику. Он бросился бежать и мгновенно исчез в толпе.

— Что вы делаете? — неистово завопил Григорян. — Отдайте мои папиросы!

Я поднял голову, наши взгляды встретились.

— Что, господин Григорян, номер не прошёл? — спросил я.

— Какой номер?.. Вы не имеете права! Отдайте мои папиросы! — бледный как полотно, он протягивал ко мне руки…

Я вскрыл пачку, высыпал папиросы на ладонь. Некоторые мундштуки были заполнены чем-то завёрнутым в папиросную бумагу.

В папиросных мундштуках оказалось двенадцать бриллиантов, — правда, большинство были мелкие, но всё же, по определению нашего главного бухгалтера, и эти камешки стоили большие деньги.

Много лет спустя мне пригодилась хитрость Григоряна при совершенно других обстоятельствах, о чём расскажу в своё время…

Все средства хороши…

На стене у парадных дверей каменного дома висела табличка: «Учительница музыки». Из открытого окна второго этажа порой доносились звуки рояля.

Каждое утро, по дороге в порт, я замедлял шаги возле этого дома, вслушивался то в бравурные, громкие, то в тихие и грустные звуки музыки. Как мне хотелось заняться музыкой, брать уроки! Но было как-то неловко. Там, наверно, учились дети или девушки, и вдруг появится этакий верзила в кожанке, с наганом на боку!.. Да и с временем было туговато. И всё же в один прекрасный день я решился; с бьющимся сердцем поднялся на второй этаж, позвонил.

Дверь открыла худощавая, скромно одетая пожилая женщина с пышными седыми волосами.

— Что вам угодно? — спросила она с лёгким грузинским акцентом.

— Я хотел видеть учительницу музыки…

— Это я. Заходите, пожалуйста, — пригласила она. Большая, скромно обставленная комната. Красивая девушка лет восемнадцати играла на рояле, а ещё четыре девушки сидели вокруг стола и, склонив головы, что-то старательно записывали в тетради.

— Чем могу служить? — Учительница с приветливым любопытством смотрела на меня.

— Мне… мне хотелось бы брать уроки! — Под взглядом девушек, переставших писать и смотревших на меня, я смешался, покраснел.

— Раньше вы занимались музыкой?

— Немного…

— И ноты знаете?

— Знаю!

— Может быть, вы сыграете нам что-нибудь? Ниночка, уступите место молодому человеку, — обратилась она к красивой девушке.

Я сел за рояль. Сердце бешено колотилось. Решил сыграть Шопена.

Взял первый аккорд и испугался: не пальцы, а деревяшки! Потом, как всегда, музыка увлекла меня, — стало легче, скованность прошла.

— Неплохо, совсем неплохо! — сказала учительница. Её чёрные глаза светились добротой, когда она смотрела на меня. — Я с удовольствием займусь вами!

Мы условились, что я буду ходить к ней два раза в неделю утром, перед работой. О плате не было сказано ни слова.

Под любопытными взглядами пяти девушек я неловко откланялся и не помню как выбрался из комнаты.

Давно не чувствовал я себя таким счастливым! «Буду заниматься музыкой, буду», — повторил я, чуть не танцуя. Эх, бросить бы всё, учиться по-настоящему! Да куда там!.. Пока об этом можно было только мечтать…

Пришёл к себе, и меня сразу вызвал Яблочко.

— Позвонил начхоз, велел зайти, — сказал он и почему-то улыбнулся.

— Чего вы улыбаетесь, Иван Мефодьевич? И зачем я понадобился начхозу?

— Значит, нужен, раз приглашает! — Яблочко поднялся, подошёл и положил тяжёлую жилистую руку мне на плечо. — Эх, Ванюша, Ванюша! Молод ты, брат, ещё, многого не понимаешь!.. У людей типа нашего начхоза собачий нюх — они всё чуют! Видать, на этот раз ветер подул в твою сторону, вот он и хочет угодить тебе. Сходи узнай, ничего не потеряешь!..

После затяжного дождя впервые за много дней выглянуло солнце, и всё вокруг: дома, улицы, деревья — всё казалось светлым, каким-то золотистым. В такой день грешно было сидеть в кабинете. Я пошёл по берегу.

У причалов покачивались баркасы, рыбачьи шаланды, моторные и парусные лодки. В зеленоватой воде плавало множество медуз. Дельфины, радуясь солнечному дню, затеяли свою обычную игру — высоко взлетали над водой, ныряли в вихре брызг, гонялись друг за другом. Я долго стоял у самого прибоя, «пёк блины» — швырял в море отполированные камни. Словом, вёл себя, как беззаботный мальчишка, для которого не было на свете ни контрреволюционеров, ни контрабандистов!

Потом пошёл к начхозу.

На этот раз он встретил меня весьма радушно.

— Что ж не заглянешь ко мне, Иван Егорыч? — начал он, усадив меня в кресло.

— Вроде надобности не было! — Я никак не мог понять его любезности.

— Разве обязательно по надобности? Можно и так, запросто. К тому же я перед тобой в долгу. Ты морскую форму просил? Просил!..

— Положим, просил не я, а товарищ Яблочко…

— Это всё равно! Неудобно такому работнику, как ты, имеющему дело с иностранными моряками, ходить в гимнастёрке да в сапогах. Ну, брат, я достал тебе такую форму — закачаешься! Довоенную, офицерскую! Добыл на складах морского ведомства. Пойдём, покажу. — Начхоз повёл меня в тёмный закоулок, битком набитый всяким барахлом.

Он достал брюки из тонкого чёрного сукна, такой же пиджак с позолоченными пуговицами, белую сорочку, галстук и чёрные шевровые ботинки. Роскошнее всего была капитанская фуражка с лакированным блестящим козырьком и морским гербом с маленькой красной звёздочкой посредине.

— Примеряй! Не бойся, всё по размеру! — сказал щедрый начхоз, стирая рукавом гимнастёрки пыль с козырька фуражки.

Я быстро нарядился в морскую форму и при тусклом свете лампочки посмотрел на себя в зеркало.

— Ну как? — Начхоз самодовольно ухмыльнулся.

— Спасибо, очень хорошо!

— То-то! Евлампий Фёдорович знает своё дело!.. Вот тебе ещё одну сорочку — для смены. Носи на здоровье! — Он быстро уложил снятую мною одежду в коробку. — Форму не снимай, так и иди!..

Было как-то неловко, но и до чего же здорово!.. Кто в молодости не мечтал пощеголять в морской форме!

Сотрудники комендатуры встретили меня восторженно. Все щупали мою новую одежду, примеряли капитанскую фуражку и в один голос утверждали, что новая форма очень мне к лицу. Особенно радовался Гугуша.