Касандра Брук - Милая Венера

• Название: Милая Венера
• Автор: Касандра Брук
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-04388-7

Ее супруг волочился за каждой юбкой, будь она надета хоть на манекен. Она устала скучать, ревновать и прощать мужскую подлость. А ее лучшая подруга тем временем покоряет сердца на шикарном греческом курорте! Ну и что тут, спрашивается, делать? Можно, конечно, рыдать и сетовать на судьбу. А есть другой выход — отплатить неверному его же монетой Расслабиться и получать удовольствие. В наши свободные времена уныние — понятие устаревшее!

---

Он увядал, я расцветала. «Этого никогда прежде не случалось, никогда!» — повторял и повторял он, глядя на свой болтающийся причиндал. «Ничего, — сказала я. — Расслабьтесь, и все. Он и такой страшно милый!» добавила я, солгав.

Больше всего он смахивал на полуободранную сосиску. Рут, ведь в дряблом члене нет ровно ничего эротичного, правда? Я все вспоминала, как держала петушок Клайва, когда учила его пользоваться унитазом. Мало-помалу после мегаусилий началось многообещающее шевеление, но тут на кровать прыгнула чертова кошка, и он опять обмяк, как пропоротая покрышка. О боги! Потребовалось еще полчаса, и все это время я думала, что он опоздает на свидание с клиентом и, быть может, потеряет заказы мясной фирмы «Оксо». Ну в конце концов мы кое-как, но осуществили. Ты бы подумала, что пали стены Иерихона. «Тебе было хорошо?» — спросил он с надеждой, едва отдышался. «О, чудесно!» — ответила я. На самом же деле чудесно я чувствовала себя потому, что заставила его почувствовать себя так, как он заставлял чувствовать стольких женщин — что они просто средство для приятного облегчения. Гарри меня тоже заставлял чувствовать себя так. Что же, женушка наносит ответный удар. За грехи мужа расплачиваются соседи.

Он ушел, точно школьник, отведавший директорской трости. Я услышала, как «ягуар» с ревом унесся по улице. И тут мне вдруг вспомнилась Мирна. Помнишь в школе? Мы еще стояли на стреме у «для девочек», пока она позволяла мальчикам подглядывать ей под юбку. Пенс — в колготках, шестипенсовик без них. Потом она взяла и вышла замуж за… за как бишь его там… за этого морковно-рыжего банкира, пошла ва-банк', и тут же исчез красный лак для ногтей: «Он говорит, похоже на кровь». Затем последовали длинные ногти: «Когти». И никаких браслетов по локоть:

«Слишком вульгарно». Никаких декольте до половины грудей: «Вызывающе». А каким взглядом он ее прожигал, если на вечере она немножко давала себе волю. Он проутюжил ее, если помнишь, и тут же бросил, потому что она уже не была той женщиной, на которой он женился.

Когда Морис ушел, я целую вечность лежала в ванне. Гидротерапия. Потом посмотрела в зеркало на нежную миниатюрную блондинку с кроткими голубыми глазами, чей муж поступил с ней непростительно, и я подумала: ты именно та, кого Морис и ему подобные называют «кастрирующей сукой».

Ах, Рут, кто бы подумал, что кастрировать так легко!

Итак, после полудня, после Мориса, после олуха. Ты готова для следующей главы моего дня?

Первые часы я готовила рисунки. Вот тут как раз время сказать тебе, что я внезапно получила работу — и сколько! (Приходится признать, насколько права была в школе старая Сова, когда распространялась о том, как женщинам необходима творческая работа, чтобы найти удовлетворение в жизни. Господи, как мы жалели и презирали этих старых куриц, подправляющих, марающих, чтобы дать выход невостребованной сексуальной энергии. Ну, вчера я сама была Совой.) Заказы от Билла, архитектора, мужа чертовой Нины (о нем побольше потом). И, представь себе, от Кевина, кинорежиссера с пристрастием к пустоголовым секс-бомбочкам. Он оказался очень милым, бабником — ты просто не поверишь, — но галантным по-неотесанному: мальчишка из Ист-Энда, пробившийся наверх, и все прочее. Вероятно, работать с ним — сущий ад: режиссирует с кушетки для проб актрис на роли и т, д. Его фильм изнасилования каждую вторую минуту, что-то вроде жизни, которую он ведет в № 2. Господи, ну и энергия же у него!

Было примерно время коктейлей, когда зазвонил телефон. Звонил он. «Алло, деточка» и прочее.

«Рисунки для меня готовы?» Ну, днем я их закончила. «Ну, так принеси их, если ты свободна».

«Хорошо», — сказала я. Для Кевина я придумала — на стену спальни, которой явно часто пользуются, — нечто хлесткое, как мне казалось. Он сам не знал, чего хотел: «Вы, бля, художница, а я просто делаю фильмы и деньги», ну я и набросала панораму — словно смотришь из высокого окна с балконом, и вьется река, теряясь вдали. Подлиннейший ван Эйк (пожалуй, на первом плане следовало бы поместить молящуюся Мадонну в бикини.

Ему бы наверняка понравилось бы). Во всяком случае, я решила, что это должно прийтись по вкусу кинорежиссеру, который хочет чувствовать себя господином всего, что обозревает.

Вот, что я взяла с собой. Только эскиз, но большой. Оглядев меня с головы до ног — проверяя контуры, — он смешал нам обоим по смертоносному мартини и развернул рисунок на письменном столе, прижав по углам солонками и перечницами. Неприятные минуты, можешь мне поверить. Мне они показались часами. Кевин ничего не говорил, только похрюкивал. Волосы с эффектной сединой то и дело падали ему на лицо, пока его глаза блуждали по извилинам реки, и сквозь завесу волос он скашивал глаза и они блуждали по мне.

Наконец он отступил на шаг и сказал: «Просто, бля, чудо. Вы дамочка, что надо, а? Подлинное искусство». Я ответила что-то вроде: «О, вы правда так думаете?» «Бля, а как же? — взревел он. — Я на дерьмовые комплименты не трачусь.

Спросите девочек, которые сюда заглядывают. С анкетами. — И он захохотал. — Вы ж их видели.

Я им говорю: дотягивай твои мозги хоть вполовину до твоих сисек, была бы ты, бля, Эйнштейном.

А вы как раз наоборот: мозги большие, сиськи маленькие». И снова захохотал. И вдруг сказал:

«Фильмы мои видели, а?» Я была честна: «Один».

«Ну и что скажешь?» Не знаю, подействовал ли его вывод а мозгах и сиськах, или джин в мартини, но рот у меня открылся, и я услышала, как разразилась целой тирадой. «Сыро и грубо, говоря откровенно, — сказала я, — Ни намека на характеры или остроумие. Женщины — просто чья-то собственность, которую трахают всякие извращенцы. Член в качестве оружия. Глупые инфантильные мужские игры». И тут, к моему изумлению, я расплакалась.

Бедный Кевин. Он вылетел из-за стола, беспомощно взмахивая ручищами, то ли чтобы погладить меня, то ли отшлепать. По моим щекам катились слезы и капали в мартини, и я почувствовала, что у меня вот-вот закапает из носа. Я кое-как выговорила «носовой платок!» Он залез в карман и вытащил огромный из белого шелка. Я всхлипывала в шелк, а он подливал мартини. Потом спросил: «Ну а ваш муж-то. Куда он подевался?» Я умудрилась кивнуть и провсхлипывать, что мы разъехались. «На стороне погуливал, а? Мудак! Такая, бля, девочка, как вы».

Я почувствовала благодарность к нему за эти слова, и поток слез начал высыхать. Потом я сказала, мужественно и добродетельно: «Так и вы ведь тоже. Почему? Почему мужчинам нужно столько женщин? Объясните мне. Ну, вот весь этот ваш парад секс-бомбочек; — сплошные сиськи, жопки и ноги до самого пупка». Он как будто удивился, словно никогда прежде об этом не задумывался. «Не знаю, бля». Потом вдруг тема его словно увлекла. «Возможно, последнее поле великих приключений, — сказал он. — Вот мой прадед был матросом. Кончил в Индии. Страшно ему там понравилось — колонизировать ее, вы скажете. Я все перечитываю его письма оттуда. Говорил, что, бля, страна эта языческая, и он был там, когда они подняли флаг над самой тамошней высокой горой! Как вам это? Целый, бля, континент. Ну, я ничего такого не могу, верно? Вот и остается поднимать мой флаг над бабами».

«Понимаю, — сказала я. — Над еще и еще одной дырой?» Тут он так басисто захохотал, что между стенами заметалось эхо. Я тоже засмеялась. «Бля, Джейнис, а ты своя в доску, нет, правда». И он шлепнул меня пониже спины.

Но я видела, что он был смущен. На самом деле ему вовсе не понравилось, что я сказала. Чем-то встревожила. Он плюхнулся на стул, заплел ногами ножки и уставился на меня с вызовом: «Дай-ка я тебе кое-что скажу, девочка. Прежде чем вставить мне или другому мужику фитиль, ты подумай о женщинах. Я и Арри там не то чтобы их насилуем, знаешь ли. Мы же говорим не о невинных жертвах мужской похоти (он блистательно изобразил визгливый чопорный голос Ах-махн-ды).

Девочки получают, чего хотят. Их же никто сюда не гонит. Никакого: „А ну раздевайся или получай расчет!“ Никаких тебе белых рабынь. Для них, бля, это такое же ихнее приключение; хотят, чтобы их оттрахал кто-то, кого они считают знаменитостью. А я этим знаменит, чего уж там. И они просто это знают»; — И опять он басисто хохотнул. «Ну а Манди дальше по улице, у нее же на заднице не проштамповано „продано“. И она сидит, бля, ждет, не объявится ли покупатель.

Я один раз купил и не пожалел. Смачно. Я же о том, что мужику делать? Узлом завязать? А вообще, что ты поделываешь, как узнала, что старина Арри трахает чью-то еще жену? В подушку слезы льешь, а?

Не знаю, что на меня нашло — возможно, подействовало, что и у него с Амандой было, — но я сказала: „Нет, трахаю, чьих-то чужих мужей“.

Вот теперь я знаю, что значит „обалдел“. Лицо у него побелело, рот открылся и щека задергалась.

Потом очень тихо он сказал: „Ну, так оттрахай между ними и меня, красотуля“. Потом надолго на меня уставился, и все начало меняться. Хочешь знать остальное? Ну, мы поднялись наверх, и он начал меня раздевать, и клянусь, так, будто я была самое хрупкое, самое бесценное, чего он когда-либо касался. Он был невероятно нежным. Эти громадные лапы казались шелковыми. У него тело гориллы, но это никакого значения не имело. Он взял меня, точно Байрон, и я совсем сошла с ума.