Филипп Эриа - Испорченные дети

• Название: Испорченные дети
• Автор: Филипп Эриа
• Жанр: Проза

---

Оглянувшись, я увидела, что в дальнем углу гостиной собралась еще одна группа родственников. Прочие члены семьи, осмелев в свою очередь, решили, что сейчас я воздержусь от сцен, и тоже явились на консилиум; они стояли теперь чуть поодаль. Там были дядя Теодор, тетки Луиза и Жюльена и оба моих брата. Была там и моя мать. Первые пятеро персонажей ответили на мой взгляд равнодушным, преувеличенно рассеянным взглядом, это им особенно хорошо удалось, ибо в такие тяжелые минуты вполне естественно было забыть поздороваться со мной, хотя мы не виделись со дня моей свадьбы. Только моя мать отвела глаза.

Она скинула с лица вечную свою маску жизнерадостности и заменила ее личиной Клеофаса на Голгофе. И все же из-под этой личины пробивался пронзительный взгляд, вот он скользнул по лицам сестры и золовки, призывая их в свидетели своего горя, обратился к старшему сыну с заговорщическим выражением, непонятным для непосвященных, окинул постель, застыл, обращенный в пространство, потом вновь ожил и обежал всю комнату, ухитрившись ни разу не заметить меня. В продолжение всей этой и последующей сцены мне так и не удастся перехватить этот беглый взгляд, он по-прежнему будет избегать меня. Он не дает мне прочесть истинных чувств моей матери. Однако я смогла догадаться о ее тревоге по тому, как под мышками у нее медленно расползались все шире и шире пятна пота, похожие на два полумесяца.

Врачи, закончив осмотр, удалились в соседнюю, большую гостиную. Прежде чем закрыть за собой дверь, болтливый доктор Мезюрер обратился к членам нашей семьи: - Просим подождать нас. Самое большее пять минут.

Когда врачи ушли, мы с тетей Эммой приблизилась к постели; сама того не замечая, тетя опустилась на мое кресло, а я села по другую сторону на стул, подставленный мне сиделкой. В этой классической позиции мы достаточно точно воспроизводили сентиментальную сцену: две соперницы примиряются у изголовья больного. Но ни одна не протянула другой руку над безжизненным телом Ксавье, разделявшим нас.

Вернулись врачи. Они не подошли к постели, а сделали нам знак, и мы все потянулись за ними в галерею. Первыми прошли врачи, за ними тетя Эмма. Мама, желая дать мне дорогу, но не желая слишком стушевываться, с наигранно-хлопотливым видом стала переставлять какое-то сдвинутое с места кресло.

Врачи подождали, пока мы собрались в полном составе. Мезюрер самолично убедился, что дверь, отделявшая галерею от гостиной, плотно закрыта Валентином, который замыкал шествие. Потом заговорил:

- Ну так вот, дорогие мои друзья, славные мои друзья, доктор Освальд и я сочли бы преступлением скрыть от вас, что положение больного угрожающее; более чем угрожающее: мы считаем...

Я вскрикнула, прервав разглагольствования нашего домашнего врача. И если на сей раз все взглянули на меня, мне это было глубоко безразлично. Я схватила доктора Освальда за плечи; я инстинктивно потянулась к нему.

- Нет, это неправда!.. Доктор, скажите мне: это же неправда... Он со мной говорил, ему лучше...

Но ответом мне было молчание, чересчур выразительный взгляд молодого врача, которому я так доверяла.

Мезюрер отвел все наше семейство в противоположный конец галереи. Доктор Освальд мягко спросил меня:

- Хотите, я побуду здесь еще немного?

Обезумев от отчаяния, я даже не в силах была ответить на это растрогавшее меня до глубины души, такое ценное для меня предложение. Тот же голос добавил:

- А может быть, хотите, я загляну после обеда? Если только вы сами раньше меня не позовете?

Я пробормотала:

- Что? Конечно! Конечно же! О, доктор, но это ведь ужасно...

Он взял обе мои руки в свои. Хотел ли он меня успокоить или выразить мне сочувствие?.. Высвободив руки, я схватила его за запястье и, приблизив свое лицо к его лицу, шепнула:

- Подумайте только! Он умрет здесь.

Доктор явился к нам в девять часов, он не оставил мне никакой надежды. Осмотрев еще раз Ксавье, он уточнил свой прежний диагноз в профессиональных выражениях. Непоправимое свершилось. Произошло запоздалое кровоизлияние в мозг. Любое врачебное вмешательство бесполезно.

- Он тихо угаснет. Не знаю, в какой мере определенно сказал об этом вашей семье доктор Мезюрер, дал ли понять, что трудно надеяться на счастливый исход, но вам я предпочитаю сказать всю правду. То, что вы считаете сном, на самом деле начало коматозного состояния. С каждым часом оно будет прогрессировать. Было бы химерой надеяться на отсрочку в развитии этого процесса, он не может иметь никакого иного исхода. Единственный совет, который я могу вам дать, - это не отходить от больного, если вы хотите принять его последний вздох.

- Вы сказали, что это состояние будет прогрессировать...

Я сама удивилась, что, оказывается, могу еще выражать свои мысли. Вот когда я поняла, что самые трагические минуты жизни идут самым будничным образом.

- Вы сказали, что это состояние будет прогрессировать, но я хочу спросить, сколько времени это продлится?

- Трудно сказать точно: процесс может затянуться. Лично я считаю, что до утра ничего не произойдет, но не уверен, что больной сможет перенести еще одну ночь.

Я не могла сразу продолжить разговор. Но доктор Освальд не воспользовался моим молчанием и не ушел из галереи, он сидел в том самом кресле, на которое я его усадила, опершись на подлокотники и наклонившись ко мне всем корпусом. И не спускал с моего лица пристального взгляда своих умных глаз.

- Значит, доктор, нет никакой надежды... Я не говорю на улучшение, нет... я слушала вас внимательно... но на проблеск сознания, хоть краткий? Мой муж не может слышать моих слов и не услышит их больше?

- Нет, - ответил он просто. - И не откроет больше глаз.

- И вы утверждаете, что при любых обстоятельствах нельзя... словом, нельзя хотя бы замедлить?

На сей раз он молча кивнул головой.

- В таком случае, - продолжала я, - присутствие сиделки...

Я не докончила фразы, но он бросил на меня вопросительный взгляд: мои слова его удивили. Я была обязана пояснить свою мысль.

- Вот что я подумала, доктор...

И я глубоко вздохнула.

- Так вот. Теперь, когда я знаю, что присутствие мадемуазель Бюри не так уж необходимо... и если я могу ее заменить...

- Вы предпочитаете быть при муже одна?

- Да, доктор. Совершенно верно.

- Я не вижу в этом больших неудобств, тем паче, что случай совершенно ясный. Исход, увы, предрешен... Я поговорю с сиделкой. Она скажет вам, что нужно делать, какие соблюдать предписания, и вполне может провести ночь в этой галерее.

- А я намеревалась уложить ее в бельевой, там поставят кровать. Здесь это сложнее, да и почему она должна спать в кресле? Тем более что дежурит она уже третью ночь... А там она будет на этом же этаже, только по ту сторону передней, как раз возле звонка. При малейшей необходимости я ей позвоню. Мы условимся, что я буду давать специальный звонок.

Я замолчала. Он не сразу ответил мне. Он посмотрел на меня, и я, что было уж никак не в моих привычках, опустила глаза.

- Доктор, мне очень тяжело настаивать на своем, но, думается, я имею право... Наконец, я вас прошу...

Я постаралась произнести эту фразу самым убедительным тоном, или просто она сама по себе убедила его, ибо, каковы бы ни были его мысли, он быстрым жестом коснулся моей руки, и я тут же успокоилась.

- Только вот что, - добавил он, чуть смущенно улыбнувшись, - не в моей власти помешать вашим родным...

- О, не беспокойтесь, я сама это устрою!

Я сказала это весьма решительно; и доктор, очевидно, обманулся насчет моих подлинных чувств, так как поспешил добавить:

- Впрочем, кажется, я коснулся вопроса...

- Да... известного вам вопроса о несчастном случае... И наконец я узнала всю правду. Сегодня утром. От той самой родственницы, которую вы, очевидно, заметили в больнице... Да, доктор, волей обстоятельств вы попали в самую гущу не совсем обычной семейной неурядицы.

Он уже поднялся, я тоже, и мы стояли теперь лицом к лицу.

- Я мог бы вам сказать, мадам, что мы ко всему привыкли. Это стало для нас классическим ответом. Но в данном случае он кажется мне не совсем уместным, потому что...

Он не докончил фразы. Этот молодой ученый был, очевидно, человеком застенчивым во всем, что выходило за рамки его профессии. Я протянула ему руку:

- Спасибо за все, доктор Освальд,

- А сейчас я хочу дать вам еще один совет. Берегите себя.

- Хорошо. Сиделка мне об этом уже говорила. Вы имеете в виду мое положение?.. У меня еще будет время, доктор, много времени позаботиться о той жизни, что я ношу под сердцем.

- Но не только она одна достойна ваших забот. Существует также...

- Кто же еще?

- Вы сами.

Воцарилось молчание, глубокое молчание возле безмолвной комнаты, где лежал умирающий, и поэтому я смогла, понизив голос до шепота, ответить:

- Спасибо.

- Ты нас звала? - спросил Симон.

- Да. Давайте присядем все трое. Но не делайте таких настороженных глаз: не стоит. Я не собираюсь ставить вас в затруднительное положение, вам не придется даже высказываться за или против меня. Мне не нужны союзники, и в данный момент ваше мнение мне глубоко безразлично. Если я все же решила с вами поговорить, с вами обоими, то только для того, чтобы пресечь в корне всякие споры, чтобы кто-нибудь не устроил мне сцены и чтобы я сама не устроила сцены, а это, несомненно, произойдет, если я буду говорить с тетей Эммой или мамой. И потом на вашей стороне то преимущество, что я еще могу сомневаться относительно вас: разве не так? Вы ведь тоже не знали того, что постарались скрыть от меня...