Сьюзен Келли - Насколько мы близки

• Название: Насколько мы близки
• Автор: Сьюзен Келли
• Издательство: PHANFOM PRESS
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-86471-391-0

Прил и Рут - самые близкие подруги. Они очень разные. Рут - феминистка и остра на язык. Прил придерживается менее свободных взглядов и мечтает когда-нибудь стать писательницей. Но, несмотря на несхожесть, двух женщин объединяет не только быт, но и общность взглядов на мир, симпатии и антипатии. Любая радость или горесть пополам, нет подруг преданней, чем Рут и Прил. Но однажды Рут исчезает, не предупредив ни мужа, ни лучшую подругу. Уезжает навсегда, оставляет прежнюю жизнь, чтобы начать новую. Почему? Зачем? Что не устраивало ее? Оставшись одна, Прил начинает понимать, сколь много значила в ее жизни эта женская дружба. Но впереди ее ждет новое испытание - судебный процесс, который муж Рут затеял против беглянки. На чью сторону встать - покинутого и ничего не понимающего мужа или лучшей подруги? И как можно свидетельствовать против самого близкого человека?

С удивительным лиризмом, теплотой Сьюзен Келли рассказывает историю женской дружбы, пытаясь понять, на чем она вырастает и во что выливается. Насколько близко можно подойти к человеку и насколько близко можно подпустить его к себе? "Насколько мы близки" - задушевный роман о том неуловимом и очень важном, что есть в жизни каждой женщины.

---

– Помню, Прил. – Деланно ровный голос Рут меня насторожил. – И сейчас лучше, чем когда-либо.

Моя рука с вилкой застыла на полпути ко рту, а взгляд скользнул вниз, на живот Рут.

– То есть?…

Она медленно кивнула, не отрывая от меня глаз:

– Именно.

Я ее едва услышала.

– Но это невозможно!

– Статистика, Прил. Один случай на пять сотен. Я и есть тот самый случай.

Моя вилка звякнула об стол.

– Ничего себе. Держу пари, Рида распирает от гордости. Мистер Суперпроизводитель.

– Рид ничего не знает, – сказала Рут, и мои глаза вновь округлились от изумления. – По-твоему, я потащилась бы на край света, если бы он знал? Если бы я думала, что он согласится? – Обеими руками она вцепилась в край стола. – Ты все поняла, Прил? Я записалась завтра на половину десятого утра. На аборт.

– Зачем?!

– Зачем? – повторила Рут. – Я беременна, – с ощутимым холодком проговорила она. – Тебе нужны разумные причины? С какой начнешь? Предупреждаю сразу – обязательный час уговоров я отсидела. – Она водила пальцем по краю фужера с вином.

Ни сарказма, ни желания оправдаться, ни дрожи в голосе; ни намека на брешь в броне ее решимости. Я смотрела на Рут во все глаза, потрясенная исходящим от нее спокойным безразличием. Я вспомнила Рида -прежде он не раз вслух мечтал о еще одном ребенке; я вспомнила Рослин – во дни семейного благополучия ее восторженные рассказы о радостях и преимуществах троих детей граничили с хвастовством. Я вспомнила и своего Скотта – его неприятие абортов было так сильно, что эта тема возникала у нас в доме лишь в связи с избирательными кампаниями и обещаниями кандидатов. Между собой мы ее не обсуждали из-за моей глубочайшей веры в право женщины лично распоряжаться своим телом по собственному усмотрению и лично – физически ли, морально ли – отвечать за последствия своих поступков. Но сейчас… Сейчас все было по-другому. Сейчас это коснулось меня самой. Сейчас это коснулось Рут, и почва моих убеждений ушла у меня из-под ног.

– Рут, я… А ты не хочешь подождать, посмотреть, что будет?… Ты делала УЗИ?

– Посмотреть? Подождать? Чего? УЗИ? У меня срок – чуть меньше девяти недель. – Она помолчала. – Мне сорок четыре года, Прил.

– В сорок четыре тоже рожают, – сказала я, уронив руки на колени и под столом накручивая салфетку на ладонь. – Слоун уже большая, только представь, нянька всегда под рукой. А Слоун будет в восторге! – Слова сами собой рвались с губ. – И Рид, он…

Обрывая мои возражения, Рут качнула головой:

– Нет, Прил. – Она потянулась было ко мне через стол, но передумала. – Моральные принципы тут ни при чем.

– Да знаю, знаю! – с жаром вырвалось у меня. – Я хоть слово о морали сказала? Не говорила я этого! – Посетители стали оглядываться, и я понизила голос: – Ну подумай же, Рут. У тебя есть шанс начать все сначала. Вспомни, Рослин всегда намекала, что мы что-то упустили в жизни, что в чем-то мы с тобой ниже ее – потому что у нас лишь по двое детей.

– Рослин… – качая головой, повторила Рут. – А ей не приходило в голову, что нам с тобой просто хватило ума вовремя остановиться! Мой третий ребенок – не божий дар, Прил. Мой третий ребенок – ошибка судьбы.

Я прикусила губу.

– Но твои шансы были так малы, Рут… Ты сделала все, чтобы больше не забеременеть, и все же это случилось. Быть может, так… задумано? Свыше? – Я протянула к ней руку, но ее ладонь осталась недвижно лежать на столе. – Рут… Я всего лишь пытаюсь быть справедливой.

Неуютная пауза длилась долго, пока Рут смотрела на меня поверх края фужера.

– Речь не о справедливости. И не о том, чтобы начать все сначала. И не о благе Рида, детей или… или плода. – Выбранный термин был убийственно, по-медицински стерилен. Рут запнулась, но тут же продолжила, с нажимом: – Речь о моем благе, Прил. О том, что лучше для меня. Это мой выбор.

Я опустила голову, уткнувшись взглядом в тарелку, где стыл позабытый обед.

– Посмотри на меня, Прил! – сказала Рут. Ее глаза умоляли. – Пожалуйста. Постарайся понять. Мне не вынести такого бремени. Я не могу взять на себя заботу еще об одном… человеке. Скажи, Прил, – ты начала бы все сначала? Ты – смогла бы?

Я знала, о чем она спрашивает. О двадцати годах отречения и ответственности. О том, чтобы посвятить себя, безраздельно посвятить, другому человеку. Или не делать этого. Эгоизм против самоотдачи. Дилемма лежала перед нами как на ладони. Грандиозная дилемма. Грандиознее и существеннее, чем шанс явить на свет личность, которая, возможно, обогатит человечество. Грандиознее, чем проблема риска, выбора, последствий. Но существеннее ли, чем шанс еще одной любви? Чем божий дар рождения? Дилемма. Безыскусная, как новорожденный младенец. Голая, как правда.

– Нет, – выдохнула я и зажмурилась, отгораживаясь от мелькающих перед глазами образов. – Не смогла бы.

– Прил. Даже тебе никогда не узнать, насколько тяжело далось мне это решение. Наверное, я выгляжу твердой и уверенной, но я так близка… была так близка… – У нее сорвался голос. – До сих пор я справлялась сама, а теперь мне нужен кто-то рядом. Мне нужно… чтобы кто-то отвез меня домой после… процедуры. Поможешь, Прил? Сделаешь это для меня?

Я смотрела на Рут. На женщину, которую любила безоговорочно, в чем-то даже сильнее, чем мужа. Глядя на нее, я думала о женщинах и о том, что для всех нас «нужно» становится движущей силой. «Нужно» – и женщины несут домой птиц со сломанными крыльями, кормят бродячих собак, возделывают клочки бесплодной пустоши. «Нужно» – и женщины нянчатся с пьяницами, наркоманами, скандалистами, драчунами. «Нужно» – и женщины героически посвящают жизнь увечным, недоразвитым, дефективным детям. По иронии судьбы именно женщина способна понять, что слова «Ты мне нужна» привязывают крепче и дольше, чем «Я тебя люблю». Потому что я нужна - стимул неизмеримо более мощный, чем любовь.

– Да. – Я кивнула. – Ты же знаешь, что сделаю.

Рут не изменила своего решения. Не изменила его, когда мы, расплатившись по счету, покинули ресторан и уже в зимней темноте, той же дорогой, с Рут по-прежнему за рулем, вернулись в гостиницу. Не изменила и к утру, пока мы одевались, и за почти безмолвным завтраком с чудесными вафлями, наверняка лучшими во всем штате. Впрочем, сама Рут ни к чему не притронулась.

– Совсем ничего не хочешь? – спросила я. – Может, хотя бы чашку кофе?

– Ничего за четыре часа, – отозвалась она бесстрастно. – Процедура проходит под местным наркозом.

Рут снова вела машину, время от времени сверяясь со схемой проезда, набросанной на обороте прошлогоднего, до нелепости праздничного приглашения на какую-то вечеринку.

– Клиника работает всего два дня в неделю, – сказала она, притормаживая на повороте в центре городка. Листовка на столбе с телефоном-автоматом кричала громадными буквами: «РАВНЫЕ ПРАВА ДЛЯ НЕРОЖДЕННЫХ ЖЕНЩИН!»

– Так-так, – протянула я. – Феминистские воззвания против абортов. Похоже, подъезжаем.

Вырулив на парковку у приземистого одноэтажного здания, Рут заметила:

– Обрати внимание, вывески нет. Вполне уместная анонимность. Ожидала увидеть пикет с плакатами? – добавила она, поймав мой опасливый взгляд. Опустив ключи в сумочку, Рут рассеянно побарабанила пальцами по рулю. – Зайдешь со мной?

Внутри все было обыденно, слишком обыденно. Примитивно. Заурядно. Дерево в кадке, окошко регистратуры, стандартная папка для записи клиентов, регистраторша в белом халате, дверь в святая святых с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Рут увели моментально, и я осталась в приемной с бутылочно-серыми стенами, без единого окна. Но осталась я не в одиночестве. Полдюжины других посетителей, мужчин и женщин поровну, лет от двадцати до пятидесяти, как и я, занимали гнутые пластиковые кресла, бездумно или нервно листая журналы или изучая пустым взглядом крапчатый линолеум на полу. Кто эти люди, кого они сюда привезли, как и почему не нашли иного выхода? Какие причины подтолкнули их к этому шагу? Что они чувствовали – сожаление? Радость? Или, наравне с Рут, всего лишь холодную решимость? Кем каждый из них приходится женщинам, исчезнувшим за дверью, – отцом, матерью, сестрой, любовником, мужем? Или подругой, как я? Типичная сцена в приемной больницы, ничем не отличающаяся от тысяч таких же в других больницах, где лечат глаза, уши, желудки и позвоночники. Или делают аборты. Я отчаянно старалась думать о чем-нибудь другом, но мои мысли были с Рут – там, за закрытой дверью, в недрах клиники.

Кто-то тронул меня за плечо:

– Вперед?

Вздрогнув, я обернулась.

Уже одетая, спокойная, собранная, Рут протянула мне ключи:

– Твоя очередь.

Ни кресла-каталки. Ни постанестезионной апатии. Рут не пошатнулась, не скривилась от боли, не повисла у меня на руке.

На обратном пути она вслух читала «памятку пациента», отмечая галочкой пункт за пунктом, словно штудировала список запланированных на субботу дел.