Александр Вельтман - Странник

• Название: Странник
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Наука
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1977

"Странник" – пестрая, многоплановая картина, объединяющая множество лиц: строевых офицеров и квартирмейстеров, солдат и крестьян, молдавских и валашских бояр и трактирщиков, бессарабских дам и слуг. Это в свою очередь вызывает языковую пестроту: на страницах романа звучит немецкая, греческая, молдавская, турецкая речь. Но в то же время это роман одного героя – Александра, Странника. Все остальные лица, появляющиеся эпизодически, создают фон, на котором развертывается рассказ о жизни и поисках молодого офицера, о становлении его личности.

Тема "Странника" – история молодого человека – была подсказана временем. Большое влияние на замысел Вельтмана оказали те семь глав "Евгения Онегина", которые вышли к лету 1830 г. Если произведение Пушкина явилось энциклопедией российской действительности, то из-под пера Вельтмана вышла энциклопедия бессарабской столичной и провинциальной жизни.

---

– Опять Алеф!… Ступай на дорогу!

«Бэт!» – продолжал ямщик.

– На Дорогу, мошенник!

«Гиммэль, далэт, хэ, ву в, зайн, хэв, тэт!…»

– Что делается со мною!… где я!… в какой земле?., откуда взялись эти проклятые Алефы! – вскричал я, взбешенный. Схватил левой рукой ямщика за ворот, хотел ударить… глядь – правой руки нет!

– Уф!… – возопил я.

«Туф?» – произнес ямщик вопросительным голосом и вдруг остановил лошадей.

– Нечистая сила! дьявол! алеф! ступай на дорогу!

«Алеф?» – сказал ямщик, взглянув на меня, и вдруг ударил лошадей, пустился по полю во весь опор.

Я потерял и силы, и голос.

Мы неслись с горы и на гору, по камням и по грязи; то пыль взвивалась вокруг нас столбом, то обдавало нас грязью и водой. Колокольчик умолк; только отрывистые восклицания ямщика: пай, фай, айн, аллъ, каф, рэш, шин!… раздавались в ушах моих. Взобравшись на ужасную гору, я со страхом взглянул на крутизну, с которой нам должно было спускаться.

В долине светилась широкая река; за рекой, против нас, было огромное здание, обнесенное садами и светлыми райскими окрестностями.

– Что это за строение? – спросил я. «Замэх!»

– Какой замок?

«Айн, пай, фай, цадык…»

Я не успел еще кончить нескольких сердитых слов, лошади ринулись с горы…

Как оторванная от гор скала, рухнулись мы в реку. Невозможно определить того чувства, которое наполняет душу во время неожиданного падения. Это чувство не есть страх, потому что страх есть чувство неприятное; оно более похоже на замирание сердца и чувств, когда щекотит нас леший; оно ближе к наслаждению, и человек любил бы его, если бы смерть или лишение какого-нибудь из драгоценных членов тела не было последствием падения. Это чувство есть мгновенное отсутствие мыслей, и потому я не помню, каким образом погрузился я в воду, не помню, как лошади вынесли меня на другой берег и как ямщик свалился с повозки, исчез под волнами, а я стоя правил лошадьми.

Как Асфалей, Дагон или Нептун [388] выплывает на поприще моря в раковине, запряженной дельфинами, так точно и я показался на противной стороне реки.

Вскочив на берег, кони встряхнулись и пустились в гору, как будто трезубец Нептуна вонзился в них, а лихой ямщик гаркнул, опустил вожжи и дал всю свободу порыву их. – Я еще не успел подобрать вожжей, кони внесли уже меня на гору, пролетели аллею и как вкопанные остановились подле огромных палат, пред которыми на террасе стояло большое общество. Внимание всех было обращено на меня.

Спроси меня кто хочет, на кого был я похож в это чудное мгновение, я невольно засмеюсь ему в глаза и спрошу его: на что похож несбыточный сон?

Появление мое произвело необыкновенное волнение во всех. Как окаменелый, стоял я в повозке и держал еще вожжи. Вдруг общий крик радости, страха, сожаления и удивления раздался на террасе. Все мужчины и женщины, в летах и молодые, бросились ко мне. Мне казалось, что толпы народа вылились из маскерадной залы и обступили меня с криком: Алеф!

Волосы мои стали дыбом, холодный пот прокатился по лицу.

С какой-то неистовой радостью несколько мужчин, в разнохарактерных богатейших одеждах всех веков и всех частей света, схватили меня под руки и повели к дому. Все прочие мужчины и женщины толпились вслед за мною как за чудом, от которого зависит и жизнь, и счастие их. Я потерял остальную память и не мог дать себе отчета, каким образом исчезла с меня мокрая одежда моя, мой военный сертук с перехватом и когда успели облечь меня в какую-то роскошную, покойную, ласковую одежду, кажется, похожую на восточную, потому что я не имел времени, не мог обратить на самого себя внимания.

Я несколько очувствовался, когда уже ввели меня в великолепную, торжественную залу, где все присутствующие обоих полов, похожие на представителей всех земных народов, стояли в каком-то ожидании.

В конце залы, на возвышении, сидела дева; перед нею стоял жертвенник, на котором горел пламень. Я взглянул на нее и опустил невольно глаза свои; она показалась мне божеством, пред которого ведут меня на суд. Помшо, что взоры ее были склонены в землю.

Когда приблизился я к ней, она как будто опамятовалась, вскрикнула и встала с места.

Этот очаровательный звук не был похож ни на восторженное ah! французское, ни на сухое α!ίγ! или ю греческое, или ни на гордое іah! латинское, ни на чувствительное ach! немецкое, пи на резкое ah! итальянское, ни на глупое йох еврейское; нет, это было нежное русское ах! посреди глубочайшего молчания. Оно проникло в глубину моего сердца.

Не смея поднять своих взоров, я, однако же, заметил, что прекрасное, величественное юное создание показало мне рукою, чтоб я сел подле него. Я не смел противиться.

Все присутствующие также сели.

Я ожидал, что будет далее.

Все молчали, взоры всех были обращены на меня.

С каким-то ожиданием девушка сидела, потупив взоры, и также молчала.

Что должен был делать я в таком положении?., молчать?., я молчал – и все молчали.

Нетерпение подействовало на меня, – Что ж, – сказал я сам себе, – если от меня зависит вывести и себя и других из глупейшего положения, то я первый прерву молчание!

– Я не знаю, какое божество обратило на меня благосклонные взоры свои и доставило мне счастие быть здесь? – произнес я тихо, обращаясь к молчаливой, прелестной деве.

Она взглянула на меня нежно, и слово Алеф! вырвалось со вздохом из уст ее.

«Алеф! Алеф!…» – раздалось по всей зале, шепотом.

Холод ужаса пробежал по мне.

– Не понимаю таинственных слов, – продолжал я, – здесь все таинственно для меня; объясните мне или позвольте удалиться от этих очарований!

«Бэт!» – произнесла тихо девушка.

«Бэт! Бэт! Бэт!» – повторилось тихо тысячами голосов.

Я вскочил.

«Этого я не в состоянии вынести», – вскричал я.

«Гиммэлъ!» – вскричала девушка и бросилась в мои объятия.

Я онемел.

«Гиммэлъ! Гиммэлъ! Гиммэлъ!» – раздалось громко по всей зале.

Вдруг явился старец в белой одежде; из-под двурогой шапки древних жрецов снежные власы покоились по плечам. Он подошел ко мне, взял мою руку, вложил в нее руку девы и начал произносить медленно: алеф, бэт, гиммэлъ, далэт, гэ, вув, зайн, хэт, тэт, йот, каф, ламэд, мэм, нун, за-мэх, айн, пэ, цадэ, куф, рэшь, шин, таф!

Все присутствующие повторяли эти слова.

Ужас обнял меня, в глазах темнело, день исчез, все покрылось тьмою. Рука девы холодела в руке моей.

«Ваше благородие!… Ваше благородие!»… – раздалось в отдалении.

– Уф! – вскричал я и проснулся.

Передо мной стояли вестовой и денщик; сквозь палатку светило вечернее солнце; левая рука моя с судорожным движением держала саблю.

– Боже мой! это все было во сне! – произнес я и вскочил с радостию, что отделался от Алефа, Бэта, Гиммэля и от всех букв еврейской азбуки.

День XXXVII

Zetzt gehen wir weiter.

(Ьberzeugender BeweiЯ der Unsterblichkeit.)

ls Haup. II Abs. [389]

Israel Gottlieb Ganzen.

CCLXIII

Должно знать всем вообще и каждому порознь, кто не видел собственными глазами крепости Шумлы и знает ее только по сделанному мною выше сего описанию, что Шумла не есть простая, обыкновенная турецкая крепость, по укрепленная позиция, имеющая более сорока верст в окружности, а потому не Кегорн, не Вобан, не Кормонтань, не Бусмар [390] и пр. и пр., не хитрости и не подземная война помогут взять ее, а просто слова: ну, ребята! – с нами бог! – ура!

Но на приступ к этой старой бабе трудно решиться, не предложив пожертвовать хоть одним десятком тысяч закаленных в военном огне душ. Этот расчет должен был подтвердить необходимость покорить прежде Варну как надежную опору левого фланга действующих войск и покровительницу подвоза провианта морем.

Таким образом, значительная часть армии, подкрепляемая гвардейским корпусом, и обратилась с громами своими к древнему Одессу [391].

CCLXIV

Варна, как печальная Геро, в саду, под скалами, на берегу морском сидит и смотрит на волны, ожидая Леандра [392].

Несчастный Владислав IV [393], король польский, желая избавить красавицу от ига мусульманского, нарушил торжественный мир, едва только заключенный на Алкоране и Евангелии с Амуратом, и простер к ней свои объятия. Но зверский янычар налетел на него, снес голову, венчанную не царство Польское, царство Венгерское и княжество Литовское, воткнул на джирид [394] и понес по толпам войска Амуратова. Уста, едва только поцеловавшие Евангелие в знак вечного мира с турками, долго что-то лепетали; но турки не поняли последних слов Владислава.

CCLXV

В 1828 году дела под Варной начались и шли иначе, нежели в прошлых веках.