Чарльз Кингсли - Ипатия

• Название: Ипатия
• Автор: Чарльз Кингсли
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86906-051-6

Предлагаемый читателю роман Чарльза Кингсли описывает реальное историческое событие, произошедшее в Александрии в 415 г. н. э. Обезумевшая толпа христианских фанатиков затащила в церковь красавицу-философа Ипатию и растерзала язычницу острыми устричными раковинами. Книга Кингсли не единственное, но безусловно самое популярное произведение о трагической судьбе Ипатии – ученого-астронома, математика, философа, одного из последних и самых ярких представителей неоплатонической школы.

В романе описана Александрийская философская школа, возглавляемая Ипатией и ее отцом-ученым Теоном – сосредоточение поздней эллинской культуры, представлены такие значительные фигуры, как глава Александрийского христианства Кирилл, птоломейский епископ Синезий, бывший наставник императора, монах Арсений и другие.

В оценке исторических событий и лиц сказалась, конечно же, личность автора – англиканского епископа, духовника королевы Виктории, и время создания романа – середина прошлого века.

Однако, мы надеемся, что захватывающий сюжет, острота и драматизм борьбы завоевывающего мир христианства и уходящего язычества, мастерский современный перевод сделают роман интересным для сегодняшнего читателя.

---

– Добей ее, Смид, сын Тролля, чтобы она догнала душу амалийца.

Смид замахнулся, но не вынес взора страшных глаз старухи, устремленных на него из глубины впадин. Топор скользнул в сторону и задел только плечо Мириам. Она пошатнулась, но не упала.

– Довольно, – спокойно произнесла она.

– Проклятая колдунья лишила силы мою руку, – заметил Смид. – Пусть уходит. Никто не скажет, что я дважды ударил женщину!

Мириам спокойно завернулась в шаль и твердой поступью сошла с лестницы. После ее ухода воины облегченно вздохнули, точно освободившись от отвратительных сверхъестественных чар.

– Ну, – вымолвил Вульф, – теперь по местам и за дело!

Толпа уже более получаса тщетно осаждала дом. Высокие стены, прорезанные в верхних этажах немногочисленными узкими окнами, превращали здание в неприступную крепость. Но вот распахнулись железные ворота, и передним рядам открылся вход в пустой двор, залитый ярким лунным сиянием. Сначала чернь отступила, охваченная неопределенным страхом и смутно подозревая засаду. Но передних теснили задние ряды, и громилы наводнили двор, в бессмысленной ярости колотя стены и колонны.

Когда двор заполнился народом, вооруженные отряды с обеих сторон бросились к воротам, чтобы отрезать путь остальным. Ворота опять сомкнулись, и дикие звери Александрии попали в ловушку.

Началась страшная резня. С трех сторон ринулись на громил готы, кольчуги и шлемы которых защищали их от неумелых ударов плохо вооруженной толпы. Рубя направо и налево, готы пролагали себе путь сквозь массу живых тел, бывшую не в состоянии прорвать их строй. Правда, греков приходилось по десять, а то и более, на одного врага, но что значат десять дворняжек против одного льва?..

Луна поднималась все выше и выше и, казалось, равнодушно взирала на расправу мстителей. А булавы и мечи все продолжали разить. Когда стало несколько просторнее, готы стащили все трупы к темной груде тел посреди двора, на которой восседал Вульф, воспевая доблести амалийца и славу Валгаллы.

Звуки лютни смешивались с воплями раненых, и дикая мелодия росла и ускоряла темп по мере того, как свирепел старый бард, словно издевавшийся над звучавшими кругом криками ужаса и агонии.

Таким образом, в ту же ночь кровь Ипатии была отомщена людьми и событиями, не имевшими к девушке никакого отношения. Но возмездие все-таки было неполное. Петр-оратор и его главные соучастники укрылись в святилище Цесареума, у алтаря. Испуганные бурей, ими же вызванной, и страшась ответственности за осаду дворца, они предоставляли черни полную свободу действий. Убийцы избежали меча готов, чтобы подвергнуться более ужасной каре.

ЭПИЛОГ

Близилась полночь. Рафаэль сидел уже более трех часов в комнате Мириам, тщетно поджидая ее возвращения.

Он хотел получить обратно унаследованное им богатство, немедленно отправиться в Кире ну и уговорить старую еврейку, чтобы она уехала вместе с ним. Он надеялся, что со временем, в новой обстановке, она смягчится и, быть может, под его руководством решится принять христианство.

Во всяком случае он решил бежать из проклятого города, независимо от того, удастся ли ему выручить свое имущество, или нет. Нетерпеливо считал он часы и минуты, которые удерживали его в атмосфере, оскверненной невинной кровью. Он изнемогал от тяжелых мыслей и не раз собирался сейчас же уехать, бросив свои богатства.

Воспоминания о своем собственном прошлом удерживали его.

Он грешил сам и вводил других в искушение, ликовал, когда ближние вместе с ним творили зло. Он изощрял пороки Ореста, потакал его низменной натуре и развращенной воле, и теперь его игрушка насмеялась над ним! Ведь это он, Рафаэль, уговорил наместника просить руку Ипатии. Он, а не Петр, был настоящей убийцей бедной Ипатии.

Но по крайней мере одно еще было в его власти. Он должен был расплатиться за свои грехи – не для того, чтобы умилостивить Бога, не для того, чтобы загладить причиненное зло, а для того, чтобы открыто исповедовать обретенную истину. И по мере того, как его план вырисовывался, Рафаэль все горячее молил Бога, чтобы Мириам поскорее вернулась и помогла осуществлению его замысла.

Наконец старуха-еврейка возвратилась домой. Он слышал, как она медленно прошла в переднюю и, узнав от девушек о прибытии Рафаэля, приказала им удалиться. Затем она заперла за ними дверь и, выйдя, спокойно приветствовала гостя.

– Здравствуй! Я знала, что ты придешь. Тебе не удалось удивить старую Мириам. Терафим прошлой ночью сказал мне, что ты вернешься…

Заметила ли Мириам недоверчивую улыбку на лице Рафаэля, или в ней внезапно заговорила совесть, но она воскликнула:

– Нет! Терафим мне ничего не сообщал, и я не ожидала тебя. Я лгунья, презренная, старая лгунья, которая не может говорить правду даже тогда, когда хочет. Но взгляни поласковей! Улыбнись мне, Рафаэль! Рафаэль, наконец-то ты вернулся к своей жалкой, бедной, грешной старой матери! О, улыбнись мне хоть один раз, мой прекрасный, горячо любимый сын!

Она бросилась к нему и прижала его к своему сердцу.

– Твой сын?

– Да! Мой сын! Теперь ты по-настоящему мой! Теперь я могу это доказать! Ты сын моего чрева, несмотря на некогда данный обет целомудрия. Ты мое дитя, мой наследник, тот, для кого я работала и копила деньги в течение тридцати трех лет. Скорее! Вот мои ключи! В той комнате мои документы; все мое достояние принадлежит тебе. Твои драгоценности в сохранности и закопаны вместе с моими. Негритянке, жене Евдемона, известно место. Я потребовала от нее клятвы над ее маленьким деревянным идолом, и она честно сохранила тайну, хотя она христианка. Обеспечь ее на всю жизнь. Она укрывала твою старую мать и заботилась о ее безопасности, чтобы Мириам удалось увидеть сына, – тебя, Рафаэль! Но ее мужу – носильщику, ничего не давай: он бездельник и бьет жену, Ступай скорее! Забери свои богатства – ив путь! Или нет! Погоди еще минуту, – мои глаза должны перед смертью нарадоваться на сына, на мое любимое дитя!

– Перед смертью? Твой сын? Во имя Бога наших отцов, что это значит, Мириам? Ведь еще сегодня утром я был сыном Эзры, купца из Антиохии?

– Ну да, ты его сын и наследник! Он все узнал перед кончиной. Мы открыли ему эту тайну на смертном одре. Клянусь тебе, мы это сделали, и он тебя все-таки усыновил.

– Мы? Кто?

– Его жена и я. Старый скряга хотел иметь ребенка, и мы дали ему сына, который стал лучшим в его роде. Он любил тебя и принял в свою семью, хотя и знал всю истину. Он боялся стать посмешищем после смерти, когда узнают, что он был бездетным.

– Но кто же был мой отец? – перебил ее Рафаэль, совершенно ошеломленный.

Старуха разразилась таким продолжительным и громким хохотом, что Рафаэль невольно вздрогнул.

– Сядь к ногам твоей матери… Сядь, порадуй бедную старуху! Если бы ты ей даже не верил, прикинься на несколько мгновений перед ее смертью ее сыном, дорогим ее любимцем. Быть может, я еще успею все рассказать тебе!

Он опустился на сиденье… «О, Боже, неужели это олицетворение греха действительно моя мать? – думал он. – Но мне не следует содрогаться при этом предположении! Разве сам я настолько чист, чтобы иметь право на лучшее происхождение?»

Старуха любовно положила руку на голову Рафаэля, и ее костлявые пальцы перебирали его шелковистые кудри. Наконец, она заговорила, торопясь и запинаясь:

– Я принадлежу к дому Иессея, семени Соломонова, и ни один раввин, от Вавилона до Рима, не дерзнет это отрицать! Я – царская дочь; во мне билось и бьется и по сию минуту царское сердце, подобное сердцу Соломона, сын мой! Да, царственное сердце. Я приходила в ужас и негодование при мысли, что осуждена быть рабыней, игрушкой, бездушной куклой тирана, как все жены евреев! Я жаждала мудрости, славы, власти, да, власти! И во всем этом мой народ отказывал мне, потому что я была женщиной! Тогда я покинула своих и пошла к христианским священникам… Они мне дали то, чего я искала… Даже более… Они льстили моему женскому тщеславию и гордости, укрепляли мое отвращение к супружескому рабству, говорили, что я вознесусь над ангелами и архангелами, стану святой и невестой Назареянина! Лжецы! Лжецы! Ты убьешь меня, Рафаэль, если рассмеешься… Мириам, дочь Ионафана, Мириам из рода Давидова, внучка Руфи и Рахава, Рахили и Сары, стала христианской инокиней и заперлась в монастыре, чтобы грезить и доводить себя до видений, лелея в безумном самомнении нечестивую мысль о духовном браке с Назареянином! Молчи! Если ты меня прервешь, я не успею договорить. Я слышу, они меня уже зовут, но я взяла с них слово не брать меня отсюда, пока я не расскажу все своему сыну, – сыну моего позора!

– Кто тебя зовет? – спросил Рафаэль. Но Мириам не обратила внимания на его слова и продолжала, пересилив припадок лихорадочного озноба:

– Но они лгали, лгали, лгали! Я раскусила их в тот день… Вспыхнул бунт, и во время него произошла битва между христианскими и языческими дьяволами. Монастырь был разграблен, Рафаэль, сын мой! Разграблен!.. Мои глаза раскрылись, и я увидела, как они кощунствуют… О, Боже! Я взывала к нему, Рафаэль. Я молила, чтобы он разодрал завесу небес, спустился на землю и поразил их громом ради спасения бедной, беспомощной девушки, которая поклонялась ему и отказалась ради него от отца, матери, родных, богатства, от солнечного света! Она ведь принесла ему в жертву даже свою женственность и постоянно молилась, днем и ночью мечтая о нем и об его нетленной славе… А он, Рафаэль, не внял мне… Не внял мне… И я поняла, что все ложь! Ложь!