Чарльз Кингсли - Ипатия

• Название: Ипатия
• Автор: Чарльз Кингсли
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86906-051-6

Предлагаемый читателю роман Чарльза Кингсли описывает реальное историческое событие, произошедшее в Александрии в 415 г. н. э. Обезумевшая толпа христианских фанатиков затащила в церковь красавицу-философа Ипатию и растерзала язычницу острыми устричными раковинами. Книга Кингсли не единственное, но безусловно самое популярное произведение о трагической судьбе Ипатии – ученого-астронома, математика, философа, одного из последних и самых ярких представителей неоплатонической школы.

В романе описана Александрийская философская школа, возглавляемая Ипатией и ее отцом-ученым Теоном – сосредоточение поздней эллинской культуры, представлены такие значительные фигуры, как глава Александрийского христианства Кирилл, птоломейский епископ Синезий, бывший наставник императора, монах Арсений и другие.

В оценке исторических событий и лиц сказалась, конечно же, личность автора – англиканского епископа, духовника королевы Виктории, и время создания романа – середина прошлого века.

Однако, мы надеемся, что захватывающий сюжет, острота и драматизм борьбы завоевывающего мир христианства и уходящего язычества, мастерский современный перевод сделают роман интересным для сегодняшнего читателя.

---

– Пелагия! Пелагия! Дорогая сестра! – молил Филимон. – Подумай о проклятии греха, об адских муках!

– Я сегодня думала обо всем этом, и я не верю тебе! Бог не так жесток, как ты говоришь. А если бы твои слова и были истинны, то терять милого дня меня – тот же ад! Я готова гореть на том свете, только бы удержать его возле себя.

Филимон молча слушал сестру. В его душе вспыхнули прежние сомнения. Он вспомнил, как он стоял в языческом храме, перед нарисованными пирующими женщинами и спрашивал себя в страхе: «Неужели они осуждены навек?»

– Иди! – пробормотал он еще раз. Затем упал к ее ногам и стал осыпать поцелуями ее руки, упрашивая бежать с ним в пустыню.

– Что это значит? – прозвучал громовой голос. Но это была не Мириам. Это был амалиец.

Он был безоружен. Не задумываясь, он ринулся на Филимона.

– Не причиняй ему зла, – вступилась Пелагия, – это брат мой, брат, о котором я тебе рассказывала.

– Чего ты хочешь? – воскликнул амалиец, мгновенно угадав истину.

Пелагия молчала.

– Я хочу вырвать сестру свою, христианку, из греховных объятий арианского еретика – и это я исполню или умру!

– Арианского еретика, – засмеялся амалиец. – Скажи лучше попросту язычника, чтобы не лгать! Хочешь ли ты с ним идти, Пелагия, и стать монахиней в песчаной пустыне?

Пелагия прижалась к своему возлюбленному. Филимон обратился к ней с последним увещанием и взял было ее за руку, но неожиданно грек и гот сцепились в отчаянной схватке. Пелагия обомлела от ужаса; она знала, что брат будет немедленно убит, если она позовет на помощь.

Через несколько мгновений борьба закончилась. Громадный гот приподнял Филимона, как ребенка, приблизился с ним к парапету крыши и уже готов был сбросить его в канал, как вдруг гибкий грек обвился, как змея, вокруг его туловища и изо всех сил сдавил ему горло. Дважды падали они, ударяясь о парапет, и дважды скатывались обратно на середину крыши. Но при третьем страшном толчке глинобитный парапет не выдержал и в темную бездну полетели грек и гот, крепко сжимая друг друга. Пелагия бросилась к образовавшемуся пролому и, безмолвная, с сухими глазами, нагнулась над мрачной глубиной. Два раза перевернулись они в воздухе. Нижняя часть башни спускалась к воде откосом. Противники неминуемо должны были удариться об этот откос – и потом… Ей казалось, что протекла целая вечность, пока они упали на стену. Амалиец очутился под греком. Пелагия видела, как его длинные, прекрасные локоны рассыпались по камню. Руки его сразу выпустили противника, тело вытянулось, словно в изнеможении. Над водой явственно послышалось два всплеска, потом все стихло, и только расходившиеся кругами волны сердито лизали стену.

Пелагия еще раз посмотрела вниз, отскочила и с диким воплем, громко разнесшимся над крышей и рекой, сбежала с лестницы и исчезла в сумраке ночи…

Вскоре Филимон взобрался на ступени набережной в нижнем конце переулка. Он ощущал боль во всем теле, и стекавшая с него вода окрашивалась кровью. Из калитки дома выбежала женщина, остановилась на краю канала и, заломив руки, уставилась в воду. Месяц освещал ее лицо, то была Пелагия. Она увидела брата, узнала его и отшатнулась.

– Сестра, сестра моя, прости меня!

– Убийца! – воскликнула она и, оттолкнув его протянутые руки, в исступлении ринулась мимо него по набережной.

Тюки с товаром преграждали ей путь, но бывшая танцовщица перепрыгивала через них с легкостью серны, а Филимон, ошеломленный падением, часто спотыкался, и, наконец, свалился, не будучи в силах встать. Пелагия остановилась в двух-трех шагах от многочисленной толпы, волновавшейся на главной улице, затем внезапно свернула в боковой переулок и скрылась. Филимон остался лежать на земле.

Еще немного, и Вульф, поспешивший на крик Пелагии вместе с двадцатью готами, стоял у пробитого парапета и, перегнувшись через край, смотрел вниз.

Он подозревал, что Филимон побывал здесь. Но он содрогался при одной мысли о том, что могло тут произойти, и ни с кем не делился своими догадками.

Все знали, что Пелагия находилась в башне; многие видели также, как к ней побежал амалиец. Где же они были теперь? Почему оставалась открытой задняя калитка, которую едва успели запереть, чтобы предупредить вторжение толпы? Вульф, наиболее опытный в подобных случаях, мысленно взвешивал все случайности смертельной борьбы, а потом шепнул Смиду:

– Канат и огня!

Канат и лампу принесли и, отклонив просьбы молодежи, предлагавшей свои услуги для этого опасного расследования, старый воин сам спустился через брешь.

Не достигнув еще поверхности воды, он дернул за канат и крикнул глухим голосом:

– Подымайте! Я видел все, что нужно.

Готы подняли Вульфа, едва переводя дыхание от томительной тревоги и страха. Несколько мгновений он молчал, подавленный безмерным горем.

– Он умер?

– Один призвал к себе своего сына, готские волки!

И, горько зарыдав, Вульф протянул обступившим его товарищам руку, державшую окровавленную прядь прекрасных длинных волос.

Прядь передавали из рук в руки. Все признали золотистые кудри амалийца. А затем, к величайшему удивлению присутствующих девушек, эти простодушные люди предались горю и плакали, как дети. Они были слишком мужественны, чтобы стыдиться своих слез. Ведь они лишились своего амалийца, сына Одина, своей радости, гордости, славы! Имя «Амальрих» обозначало совокупность небесных свойств, и в их глазах он был таков, каким желал бы стать каждый из них. И кроме того он принадлежал к их роду, был плотью от плоти, костью от кости их самих. Наконец Смид заговорил:

– На то была воля Одина, а родоначальник всего сущего всегда справедлив. Этого бы не случилось, если бы четыре месяца тому назад мы послушались Вульфа. Мы стали трусами и тунеядцами, и Один прогневался на своих детей. Поклянемся же быть воинами викинга Вульфа и завтра же последовать за ним, куда он захочет.

Вульф дружески пожал протянутую руку Смида.

– Нет, Смид, сын Тролля! Такие слова тебе не подобают. Агильмунд – сын Книва, Годерик – сын Ерменриха, оба вы – балты, и к вам переходит наследие амалийца. Бросьте жребий, кому из вас быть нашим вождем.

– Нет! Нет! Вульф! – вместе закричали оба молодых гота. – Ты герой, ты вещий толкователь саг. Мы недостойны; мы были трусами и бездельниками, вместе с прочими. Волки Германии, идите за волком Вульфом, хотя бы он вас повел в страну великанов!

Всеобщее одобрение выразилось оглушительным криком.

– Поднять его на щит, – предложил Годерик. – Поднять его на щит! Да здравствует король Вульф! Вульф, император Египта!

Остальные готы, привлеченные шумом, поднялись на крышу по башенной лестнице и единодушно подхватили возглас:

– Да здравствует Вульф, император Египта!

На огромную толпу, бушевавшую вокруг дома, они практически не обращали внимания.

– Вот, – торжественно заговорил Вульф, стоя на поднятом щите. – Если я поистине король, а вы, готские волки, мои воины, то мы завтра же покинем это место, которое возненавидел Один, потому что оно обагрено невинной кровью девы-альруны. Вернемся к Адольфу и нашему родному племени. Пойдете ли вы за мной?

– К Адольфу! – крикнули воины.

– Неужели вы допустите, чтобы нас убили? – спросила одна из девушек. – Толпа уже ломает ворота.

– Молчи, глупая! Воины, нам предстоит еще одно дело! Амалиец должен вступить в Валгаллу в сопровождении приличествующей ему свиты.

– Пожалей бедных девушек, – сказал Агильмунд, предполагая, что Вульф, по готскому обычаю, ознаменует погребение амалийца избиением рабов.

– Нет… Одна из них сегодня пополудни вела себя, как Вала[141]. Быть может, и эти станут впоследствии достойными женами героев. Женщины, даже худшие из них, лучше, чем я предполагал. Нет! Воины, спуститесь во двор, откройте ворота и пригласите греческих собак на тризну по сыну Одина.

– Раскрывать ворота?

– Да. Ты, Годерик, с дюжиной молодцов, держись наготове под восточным портиком, а ты, Агильмунд, с другой дюжиной, займи западную половину двора и жди на кухне моего боевого клича. Смид с остальными тихо, как Гела[142], последует за мной через конюшни, к самому входу.

Спускаясь по лестнице, воины столкнулись с Мириам. Изнеможденная, едва переводя дыхание, она упала на пол, когда ее толкнул Филимон. Все время пролежала она в бессознательном состоянии и только теперь с усилием приподнялась. Ее ждала гибель. Она понимала, что конец ее близок, и смело приготовилась к смерти.

– Схватить колдунью! – свирепо приказал Вульф. – Схватить соблазнительницу героев, виновницу всех наших бед!

Мириам взглянула на него со спокойной улыбкой.

– Колдунья давно уже привыкла к тому, что безумцы взваливают на нее последствия собственной похоти и лени.

– Добей ее, Смид, сын Тролля, чтобы она догнала душу амалийца.

Смид замахнулся, но не вынес взора страшных глаз старухи, устремленных на него из глубины впадин. Топор скользнул в сторону и задел только плечо Мириам. Она пошатнулась, но не упала.