Хамза Есенжанов - Яик – светлая река

• Название: Яик – светлая река
• Автор: Хамза Есенжанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.

Роман «Яик – светлая река» в 1968 году получил Государственную республиканскую премию имени Абая.

---

– Вы кто такие? – выходя вперед, с достоинством спросил Аблаев.

– Что за груз везете? – спросил голос из темноты.

– Господа, прошу проверить без выстрелов и без крика, – ответил Аблаев. – Это обоз Войскового правительства. Идет в Джамбейту. Вот документы. Я начальник отряда.

Вооруженные люди Айтиева окружили Аблаева и сопровождающих его двух солдат.

– Офицера и этих возьмите под арест, – сказал Абдрахман. – Обыщите обоз. Если они везут оружие, снимите с них голову!

Аблаев слышал, что перед ним казах, но не знал, что это тот самый Айтиев, которого преследовал он с весны.

– Господа, груз проверялся в городе, – запротестовал было Аблаев. – Вы не имеете права задерживать нас. Вот удостоверение Войскового правительства. Я не допущу самоуправства.

Но обнаженные сабли, сверкнувшие в темноте, заставили его замолчать.

Кто-то схватил Аблаева за шиворот, кто-то вырвал из кобуры наган. И Аблаев только тут все понял. Однако он продолжал лепетать нелепо и бессвязно:

– Господа, это обоз Войскового правительства. Не имеете права ночью задерживать нас в пути. Вы за это ответите…

В это время раздался сильный голос казаха, говорившего перед тем по-русски:

– Всем сдать оружие. В случае вооруженного сопротивления открываем огонь по обозу из двух пулеметов. Обоз окружен Красной Армией.

Рослые джигиты Аблаева, которые должны были на всех нагонять страх, не только побросали оружие, но и забились под телеги и под верблюдов.

Плечистый джигит, что ехал рядом с Хакимом, вполголоса сказал Каримгали:

– Слышишь? Это казах… Выходит, казахи тоже становятся красными… И мы казахи. Может быть, нас не тронут?..

Но Каримгали ничего не ответил. Он был так ошеломлен всем происшедшим, встречей с Хакимом, ночным нападением на обоз, что не мог всего этого осмыслить. Помолчав, он вдруг сказал:

– Наш Хаким везде. Пай, пай! Там Хаким, тут Хаким. Нет места, где бы не был Хаким. Даже ночью встретился.

На лице Каримгали появилась детская простодушная улыбка. Но некому было смотреть на него, все думали только о том, как спасти свою голову.

Тем временем люди Абдрахмана разоружили конвой, согнали всех великанов в кучу.

– Сколько было людей в конвое?

– Пятнадцать солдат, два караванщика и офицер. Верблюдов – двадцать один и одиннадцать фургонов с оружием. А сколько оружия, знает Аблаев, – доложил Хаким.

Абдрахман выслушал Хакима и повернулся к группе пленных джигитов.

– Ханские солдаты! – сказал он. – Знаете ли вы сами, что делаете? Да откуда вам знать? Вы, темные, заблудившиеся люди, везете оружие своему врагу Жаханше от кровавого атамана Мартынова. Думали ли вы, зачем и кому нужны эти винтовки? Они нужны ханам и атаманам, чтобы заткнуть рот своему народу, который не хочет больше быть у них в рабстве. А народ – это вы. И, не понимая, что делаете, вы служите своим врагам. Вы совершили преступление против своего народа. Но мы знаем, что вы неграмотные, обманутые люди, и поэтому не станем вас судить. Отправляйтесь домой, и пусть никогда больше ваши руки не возьмут оружие, чтобы защищать ханов и господ. Мы освобождаем всех, кроме Аблаева.

– Пусть множится твое потомство, агатай! – сказал один из джигитов. – Не по своей воле мы здесь. Клянемся тебе, не будем больше служить хану.

Аблаев понял, что ему несдобровать.

– Господин, – дрожащим голосам заговорил он, – я тоже не виноват. Мне приказали вести караван в Джамбейту… Я обещаю не служить больше ханским властям, не брать в руки оружия… Пощадите меня…

Совсем недавно Аблаев казался Хакиму жестоким и властным человеком. Холодный упрямый взгляд его злых глаз не обещал ничего хорошего. А сейчас он, позабыв о своей офицерской чести, униженно умолял пощадить его.

– Господин Аблаев, не к лицу офицеру так себя вести, – сказал Хаким.

Аблаев бросился Хакиму в ноги.

– Господин Жунусов, я знаю, вы осуждаете меня. Но я не виноват. Я никогда не желал зла своему народу. Вчера мне приказали сопровождать этот караван, и я выполнял приказ так же, как эти солдаты. Господин Жунусов, существует древний казахский обычай щадить побежденных. Клянусь вам до конца своих дней не поднимать руки против Советов. Пощадите меня.

Хакиму стало жаль Аблаева.

– Абеке, – сказал он, – если джигит падает в ноги – это значит, что он умер заживо. Пощадите его.

Абдрахман на это ничего не ответил. Он повернул коня и сказал:

– Пора в путь, товарищи.

Снова заскрипели подводы. Длинный караван двинулся на восток. Он уходил все дальше и дальше в серую предрассветную мглу.

На дороге осталась горстка людей, растерянных, молчаливых. Среди них стоял и Аблаев.

Глава четвертая

1

Маленький пастушонок достал спрятанные от дождя круглые сухие жапа[104] и разжег костер. Стало тепло, как в юрте. Пламя приятным жаром обдавало ему личико. От пунцовых жапа накалились камешки. Мальчик сложил их в костер вместе с сухими жапа.

Круглое личико пастушонка раскраснелось. Он следил за огнем.

Как красивы раскаленные докрасна пестрые камешки, они становятся то густо-розовыми, то вишнево-коричневыми, словно отсветы на облаках, когда вечером заходит солнце.

Костер разгорелся так, что уже трудно различить, где кизяк, где камешек. Все превратилось в сплошное красное пламя. И пестро-белые камешки, покрытые черными крапинками, уже походили на пестрые цветы.

Вот мальчик достал веточкой из костра один раскаленный камешек и бросил его в молоко, стоявшее в деревянной чашке с выщербленным краем. Раздался короткий звук «пш». Поверхность молока там, где упал камешек, забурлила и подернулась пленкой.

За первым камешком пастушонок бросил в молоко второй, третий… Вот уже на поверхности молока появилась белая пузырчатая пена. Мальчик бросал в чашку камешек за камешком.

Наконец молоко забурлило и стало подниматься вверх.

Маленький пастушонок сегодня, как обычно, надоил овечьего молока в чашку и вскипятил его раскаленными камешками. Мальчик продрог от холода, а горячее молоко приятно обжигало рот, к тому же оно было вкусным, потому что долго кипело.

Детское тельце, кое-как прикрытое рваной рубашкой, посинело от дождя, покрылось пупырышками и требовало тепла. Что может сравниться с овечьим молоком, когда его пьешь, сидя у жаркого костра?

Круглое личико пастушонка разрумянилось, глаза весело заблестели.

Как красиво небо после дождя! Как зелено вокруг! Для мальчика трава служила подушкой, а земля постелью.

Маленький пастушонок весь разгорелся и распарился от молока. Он немного полежал, опершись на руку подбородком, потом лег на спину и вытянулся, раскинув ножонки.

Шли вереницы пестрых облаков. Те их края, что были обращены к солнцу, белели словно снег, а глубины казались темными.

Вдали, где-то у Ханкуля, идет беловато-серый дождь. Вниз тянутся косые струи, словно нити волокна на домашнем ткацком станке, когда ткут мешковину.

Наверно, этот ветер втянул в себя дождь. Мир молчит, затаив дыхание; нигде ни шороха, ни движения, все дремлет. Не вздрогнет ни единый стебелек шелковистого ковыля, что обычно волнуется как море, остановились легкие перекати-поле, что всегда беспрестанно бегут под ветром по степи, цепляясь друг за друга.

Облака прикрыли макушку Кос-Обы и оттуда тянутся белой вереницей. Они кажутся идущими в синеве белыми нарами с вьюками на горбах. Впереди небесного каравана гордо вышагивает белоголовый атан с гибкой шеей, и кажется, его ведет за поводок караван-баши в меховой шапке.

«Они тоже кочуют, как и люди, – думает мальчик. – Вон и верблюды идут с поклажей на спине… Облака, должно быть, горячие, ведь они близко к солнцу…»

Мальчик сомкнул веки, затем с усилием открыл глаза и снова закрыл.

Спящему пастушонку нет дела до овец, что щиплют зеленую траву, омытую дождем, и уходят все дальше и дальше. Мальчик и во сне привычно покрикивает на них: «Шай! Шай!»

Пастушонка звали Кали. Он был младший сын сыбызгиста Каипкожи. Хаджи Шугул уже два года нанимал его на лето пасти ягнят и телят возле аула.

Днем, когда маленький Кали привязывал ягнят и связывал парами овец для дойки, его заставляли еще и пригонять кобылиц к жели. Больше мальчику ничего не доверялось. Мелкие поручения женщин были не в счет.

Избалованные снохи хаджи и другие аульные девушки часто брали с собой собирать кизяк и мальчика Кали. Сами они ничего не делали, лишь занимались болтовней, а Кали один таскал мешки с кизяком. Поднять их он не мог и неуклюже волочил по земле. Так он натаскивал один целый воз. Он собирал шерсть при стрижке овец, выполнял массу других поручений, которые никто не принимал во внимание.

Хаджи знал, что мальчик умеет делать все, причем делать основательно и аккуратно. И все же его два года держали возле аула, поручая разные мелкие дела.

Лишь в этом году ему позволили пасти овец, и то после того, как одного из пастухов направили в Джамбейту со стадом для ханской кухни.