Хамза Есенжанов - Яик – светлая река

• Название: Яик – светлая река
• Автор: Хамза Есенжанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.

Роман «Яик – светлая река» в 1968 году получил Государственную республиканскую премию имени Абая.

---

– Ты меня, Халел-мирза, не пугай, не страши своими россказнями. Я не младенец, что забивается в угол от выдуманного чудовища. Твой шестиглавый дракон, которым ты решил меня пугать, мне знаком. Это вчерашний кровопийца-царь. Это его манера держать народ в страхе. Это отзвук того времени, когда тысячи обнищавших крестьян не смогли набить брюхо одного помещика. Это картины того времени, когда атаманы и прожорливые казаки с шашками и нагайками творили дикий произвол, унижая маленькие народы, примкнувшие к России… Твое страшилище ушло в прошлое, сегодня его уже нет. Не шестиглавый дракон всколыхнул нынче Россию, а революция. И ты прекрасно знаешь, что сделали революцию вчерашние рабы помещиков, вчерашние голые и голодные рабочие. Знаешь, а пытаешься скрыть. И то, что смелые сыны бывших инородцев примыкают к ним, а те протягивают нам, казахам, руку дружбы и помощи, ты хочешь выдать за кошмар, за ужас. Ты хочешь отпугнуть нас от знамени трудящегося люда, они, мол, чужаки, наши недруги. Хочешь нас свернуть с пути справедливости, пытаешься осквернить мечту, омрачить надежду. Ну, а ты-то что можешь дать своему народу? Что? Ничего, кроме расстрела… виселиц… разбоя… избиений.

– Успокойтесь, господин Епмагамбетов! – снова вклинился в разговор Жаханша. – Вы сами себя расстраиваете, себе же вредите. Вам даже нельзя громко говорить, волноваться, вы же ранены. А политика – разговор долгий. За одну встречу ничего не решишь. Еще все впереди – и разговоры и споры. Я вас вызвал только для того, чтобы доктор на вас посмотрел. Доктор сейчас тоже в гневе. Немало причин для этого. Работы много, один понимает, другой – нет, поневоле сорвешься. Только будучи спокойными, терпеливыми, упорными, мы можем с честью исполнить свой долг. Об этом поговорим после.

Жаханша чуть кашлянул, как бы обрывая разговор.

В дверях появился полковник Арун.

– Султан, предоставьте этому человеку сегодня возможность отдохнуть, а завтра отправьте в путь, куда надо, – приказал Жаханша полковнику.

Глава шестая

1

Ветром пронеслись страшные слухи…

Уже целых два дня дружинники неустанно зубрили «Хан салауаты». Нурым справился с «Салауатом» быстро: он вообще все легко запоминал, ему достаточно было один раз прочесть или хоть раз прослушать. На что был глух к стихам Жолмукан, но и он уже на второй день осилил «Салауат», а сегодня терпеливо обучал своих джигитов.

– Аллахи салла набию! Повторяй! Еще раз! Аллахи сал-ла набию!

Но как ни усердствовали и Нурым и Жолмукан, повторяя каждую строчку по пятнадцать раз, джигитам было легче накосить стог сена, чем выучить стишок. Выбившись из сил, Нурым начал втолковывать каждое слово.

– Слово «набию» означает «пророку». А вторая строчка значит: «Нашему военачальнику Галию». А дальше говорится, чтоб вы, олухи, молились нашим правителям, то есть Жаханше и другим. Поняли? А ну давай теперь хором:

Ат-ла-хи сал-ла набию,
Войск защитнику Га-ли-ю
И вождям всесильным нашим —
Азаматам ты молись!

Повторяй! Так. Дальше:

Тем, кто жизнь свою отдал,
Сил своих не пожалел
Ради чести, ради славы,
Аза-ма-там поклонись!

До самого вечера остервенело зубрили дружинники «Салауат», пока не опротивело учение и им, и их онбасы[112] – Нурыму и Жолмукану. Вернувшись в казарму, приятели снова взялись подтрунивать друг над другом.

– Ты, Нурым, я вижу, крепко взялся за дело! – насмешливо заговорил Жолмукан. – Сначала я подумал, что ты приехал сюда позабавиться, показать свое искусство – петь песни да играть на домбре. А ты, оказывается, хочешь стать правой рукой хана.

– Ну, если я стану правой рукой хана, то ты, сроду делавший все наоборот, можешь быть его левой рукой.

– Ты вот уже настолько вырос, что стал даже корни слов в песне толковать. Нет, что ни говори, быть тебе правой рукой хана. Не только сам научился «И вождям всесильным нашим», но и джигитов обучил. Ну, а мои джигиты олухи, как и я, – точно быки, прут себе в одну сторону и, будто верблюд у брода, шарахаются назад перед каждой строчкой. Одну строчку задолбил, а другую уже забыл.

Широкоплечий, высокий и стройный, Нурым в военной форме выглядел весьма представительно. Ему пришлась по душе новая солдатская форма: уж слишком неприглядны были его зимние штаны из шкурок да грубая шуба из овчины. Теперь же френч из сероватого толстого сукна казался ему не хуже красивого кителя доктора Ихласа, а если поглядеть издали – можно было подумать, что Нурым – один из командиров. К тому же ладной своей фигурой, открытым, мужественным лицом Нурым заметно выделялся среди новобранцев. Дружинники были почти все неграмотны, поэтому жузбасы – сотник – Жоламанов сразу же назначил Нурыма и Жолмукана, неутомимого балагура, онбасы – десятскими. Составить список своих джигитов, организованно приводить их на учение было для Нурыма делом нетрудным. А остальному военному искусству обучали дружинников сами командиры. Стать в строй, взять равнение, повернуться направо, повернуться налево, шагать строем – все это давалось Нурыму легко. Постепенно он научился владеть шашкой, обращаться с винтовкой, чистить оружие, стрелять и рубить. Самым трудным для джигитов-степняков было привыкнуть к строгому распорядку дня: поздно ложиться и рано вставать. Со временем Нурым привык и к этому, тем более что и прежде сколько раз приходилось ему засиживаться до глубокой ночи, слушать, как поют на вечеринках, или веселить гостей своими песнями.

– Ей-богу, я не ошибся: стать тебе правой рукой хана. Скоро ты будешь всеми нами командовать. Слишком уж ты усердно изучаешь науку убивать людей, – снова съязвил Жолмукан, укладываясь спать.

Уже объявили отбой, но Нурым сидел на деревянной койке и сосредоточенно разбирал затвор винтовки.

– И с паршивой овцой надо уметь обходиться. На кой черт я буду тягать эту штучку, если не знаю каждую ее пружинку?! – отвечал Нурым, щупая пальцем какой-то винтик.

– Ты говорил, что от скуки вступил в дружину, тебе и на самом деле, видать, скучно, – укоризненно покачал головой Жолмукан. – Лишь пустой человек может сам лезть в петлю.

– Чего ты все меня пилишь? Я же говорил тебе: лучше самому встать под курук, чем ждать, пока насильно наденут на тебя узду. К чему без конца толковать об этом?

– Теперь не страшны ни курук, ни узда, когда сама петля затягивается на шее. Не веришь? Спроси у того рыжего, длинного парня. Сегодня к нему приехал родственник и такую весть привез, что лучше тебе не спрашивать, а мне не говорить.

– Что за весть, небо, что ли, на землю обрушилось?

– Хуже. Сама земля вот-вот на небо взлетит. Собственной пылинки не найдешь.

Нурым удивленно взглянул на Жолмукана. «Шутит или в самом деле что-то произошло?» Жолмукан загадочно продолжал:

– Пора, пожалуй, припомнить мудрость предков казахов: пока еще в уме и здоров, найди свой край родной…

– Чего ты петляешь, мямлишь? Не можешь без загадок?

– Подойди-ка сюда, – шепнул Жолмукан. Нурым подсел к нему. – Тут многие уже весь день по углам шепчутся насчет прихода сюда мужиков из России…

– Что, красные пришли?

– Уральск окружили, говорят. Да пусть берут, мне-то какое дело? Только вот нас хотят погнать против них… под пули.

Нурым побледнел.

– Не врешь?

– Ни прибавить, ни убавить. Какой мне толк трепаться! Красные, говорят, ураганом налетели. Чтоб остановить их, выставляют нас всех: и русских, и казахов! Мы будем подсобной военной частью. Вот так-то, дружище…

2

Иногда и один человек может взбудоражить толпу.

Однажды утром подняли по тревоге всю Джамбейтинскую дружину. Новобранцы так и не успели привыкнуть к строгому порядку, и сейчас ханское войско, как и вначале, больше походило на разношерстную, крикливую толпу.

– Сотня! По правому флангу! – крикнул зычно Жоламанов. Все засуетились, затолкались, чей-то конь непослушно пятился назад, чей-то неудержимо вырывался вперед, а солдат на пегой кобыленке никак не мог поджать под ноги развевавшиеся полы шинели.

Сотник злился, ругался, спешил установить «железную дисциплину» до прихода высокого начальства.

– Онбасы Жунусов, приведи к порядку вон того, на пегой кобыленке! – взревел сотник.

– Он не мой, он Жолмукана! – ответил Нурым, выстраивая свою десятку.

– Я же тебе его отдал, он твой! – прокричал Жолмукан, сдвинув на затылок свой нелепый шлем. – Мои джигиты все в сборе.

– Ну если все, так этот дополнительный.

– Прекратить разговоры, Жунусов! – оборвал сотник.

– Есаул-ага, не я затеял этот разговор. Джигит на пегой кобыленке из десятки Жолмукана, – еще раз повторил Нурым.

– Жолмукан, посчитай свою десятку!

– В моей десятке – девять человек. Все на месте.

– Молчать! Что за десятка из девяти человек?! Безобразие!

– Растяпа, который не может справиться с конем, мне не нужен. Мне и девяти хватит, – отрезал Жолмукан.