Ольга Рогова - Сын гетмана

• Название: Сын гетмана
• Автор: Ольга Рогова
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1532-5

Середина XVII века. Речь Посполитая подмяла под себя почти всю Белую и Малую Русь. Но на завоеванных землях уже вовсю полыхает пламя освободительной борьбы. Малороссия волнуется как штормовое море, лихие казацкие ватаги не дают покоя захватчикам. Дело за малым – кто возглавит справедливое народное мщение, кто объединит его в единый мощный поток, который сметет ненавистных шляхтичей?

И такой человек появился. Богдан Михайлович Хмельницкий (1595-1657) стал воистину национальным героем запорожского казачества и символом независимости Украины. Вместе со своим старшим сыном Тимофеем Богдан Хмельницкий в 1648-1653 гг. с помощью оружия и дипломатии добился независимости Левобережной Украины (Переяславская Рада) и воссоединения ее с Россией.

Роман Ольги Роговой «Сын гетмана» посвящен наиболее драматическим событиям освободительной борьбы украинского народа против польских захватчиков.

---

Несколько молодых панов, в том числе князь Дмитрий и Николай Потоцкий, заслонили собой гетмана и старались образумить взволнованную толпу. Бог весть, чем бы это кончилось, если бы Калиновский, исчерпав все свое красноречие, не удалился в палатку, куда за ним последовали Пржиемский и несколько приближенных панов.

На взволнованный лагерь спустился сумрак... Казаки еще не являлись, но их ждали каждую минуту.

Несколько храбрецов, наслушавшись от француза о чудесной скале, в полночь тоже ходили туда и опрометью вернулись назад; невидимый дух повторил им по-польски то же самое, что напророчил по-французски в прошлую ночь.

Всю ночь до самого рассвета просидел Калиновский со старым артиллеристом, обсуждая всевозможные способы обороны. В лагере между тем безотчетный, необъяснимый страх возрастал каждую минуту. Едва только первая полоса утренней зари осветила окрестность, все уже были на конях, все как один человек решились оставить гетмана и бежать куда глаза глядят.

Князь Дмитрий и пан Самуил бросились к палатке коронного гетмана.

– Отец, останови их! Они бегут! – в волнении вскрикнул пан Самуил на пороге.

– Подлецы, трусы! – вскрикнул Калиновский, но голос его задрожал и оборвался.

Несколько мгновений он стоял как ошеломленный, потом выскочил из палатки и, увлекая Пржиемского, бросился к артиллерии, стоявшей на валу и не принимавшей никакого участия в волнении. Старые поседевшие ветераны, делившие со своим старым вождем славу его в битвах с иноземцами, чинно стояли каждый на своем посту, готовые умереть не моргнув глазом по одному мановению своего начальника.

– Я приказываю пану направить орудия на беглецов! – скомандовал Калиновский.

– Обдумал ли пан коронный гетман, что он делает? – попробовал его остановить Пржиемский.

– Предлагаю пану слушаться главнокомандующего! – резко ответил Калиновский.

Приказание было отдано! Раздался оглушительный залп, дым застлал лагерь синеватым туманом, а обезумевший от гнева гетман уже гнал за беглецами немецкую пехоту. В ту же почти минуту в обозе вспыхнуло зарево. Панские хлопы, желая подслужиться казакам, сговорились сжечь лагерь. Когда дым пушечного залпа рассеялся, первые лучи восходящего солнца и яркое зарево пожара осветили ужасную картину. Множество поляков лежало на месте, другие с яростью бросились на немцев, завязалась отчаянная рукопашная борьба; некоторые совершенно обезумели от страха и бросились кто в воду, кто в пламя горевших костров. Из обоза то и дело вылетали целые снопы пылавшего сена, все более и более распространяя пожар по лагерю.

Вдруг пронесся крик, и из-за холма хлынула целая волна казаков вперемежку с татарами. Впереди всех двигался красивый атлет-запорожец, как из стали выкованный; он хитрым проницательным взором окинул страшную картину.

Увидев борьбу, он заслонил глаза ладонью и стал всматриваться, придерживая коня на вершине холма. За ним остановились казаки и стали в удивлении перешептываться.

– Не обман ли это? Какая видьма их зачаровала? Или они горилки перепились? – говорили они вполголоса, нерешительно посматривая на своего предводителя.

Наконец широкая усмешка озарила лицо атамана. Это был зять Богдана, храбрый Иван Золотаренко, первейший враг ляхов, хорошо изучивший все их звычаи и обычаи.

– Смотрите-ка, братове, что творят ляхи! – крикнул он и громко расхохотался. – Сами себя секут и сами себя жгут. Этак мы их голыми руками заберем да и подушим в их же огне. Отомстим им за Берестечко, перебьем наших врагов.

Тысячи голосов ответили ему громкими криками.

Как лава, растеклось казацкое войско по всему лагерю; польская конница вмиг была смята. Все войско пришло в дикое смятение, целые отряды бросались в реку и топили друг друга. Бросившихся назад в обоз казаки оцепили плотной цепью, и они все погибли в пламени; искавших спасения за окопами, в лесу и болоте всех перекололи, перерубили, перерезали. Небольшая кучка воинов, преимущественно артиллеристов Пржиемского, столпилась около гетмана. Пан хорунжий старался высоко держать знамя, надеясь, что беглецы опомнятся, соберутся. Но вдруг просвистела татарская стрела, и пан хорунжий, не испустив ни одного звука, упал на землю, а знамя покрыло его точь-в-точь, как несколько дней тому назад на смотру.

Калиновский с отчаяния сам бросился в толпу врагов и, пронзенный стрелами, упал, обливаясь кровью.

Султан Нуреддин велел отрубить ему голову, а Золотаренко отрядил казака отвезти ее Богдану.

Самуилу Калиновскому с несколькими панами удалось вплавь перебраться через Буг; но и они не нашли спасения. В соседней деревушке, когда они скакали через мост, гнилые доски обломились, и все они попадали в воду, а хлопы не дали им выбраться на берег и добили их.

Бедная пани Урсула! От нее скрыли смерть мужа, уверив ее, что он попался в плен. Но и это известие так потрясло ее, что она долго не могла оправиться. Она продавала свои поместья и вотчины, а вырученные от продажи деньги посылала в Крым тому или другому агенту, в надежде разыскать и освободить мужа.

V Волк в западне

В Яссах все задрожало при известии о разгроме под Батогом. Победоносный жених в сопровождении своих воинственных поезжан медленно подвигался к границе Молдавии.

Господарь созвал чрезвычайный совет. Заседание это происходило при особенно торжественной обстановке. Все бароны совета и дивана собрались в большом аудиенц-зале, занимавшем центр замка. У задней стены зала на высоком позолоченном троне восседал князь Василий, облеченный знаками княжеского достоинства, в богатой шапке, украшенной страусовыми перьями. Поверх нее была надета княжеская корона. В руке он держал жезл, украшенный драгоценными каменьями. Над троном висел образ Иисуса Христа, приведенного на суд перед Пилатом, в богатой ризе, блиставшей драгоценными каменьями, а перед образом спускалось прекрасное фарфоровое паникадило с толстой зеленой свечой, распространявшей благоухание. По левую руку князя возвышался другой трон, пониже, для митрополита, восседавшего в полном облачении. За ним вся левая стена была занята местами бояр, расположенными по стенам со строгим соблюдением занимаемых ими должностей. По правую руку князя стоял великий меченосец с двумя помощниками и держал княжеский меч; немного поодаль от него помещался целый ряд постельников со своим начальником во главе. Почетный караул, состоявший из арабов и армашей, двумя длинными рядами стоял против князя. По правой стороне зала сидели отставные бояре, тоже размещенные по прежним должностям. Князь открыл заседание краткой молитвой, обращенной к Господу Иисусу Христу, принял благословение от митрополита и обратился с речью к заседавшим боярам, причем в голосе его не слышалось уже обычной, резкой, повелительной нотки:

– Благородные, верные бояре! – как-то необычно мягко и вкрадчиво проговорил он. – Мудрые мои советники! Обращаюсь к вам и жду от вас решения всех затрудняющих меня вопросов. Вам известно, в каком положении мы находимся. Казаки подступили к границе и грозят новым разгромом. Они опять запаслись дружбою татарскою, а гетман казачий настоятельно требует, чтобы я отдал руку моей дочери сыну его Тимофею. Но, друзья мои, поймите чувства отца. Мне невыносима мысль, что прекрасная княжна, которую я лелеял несколько лет, станет простою казачкою, выйдет замуж за полудикаря, за человека низкого происхождения и должна будет влачить жизнь в среде, вовсе ей несвойственной. Мне бы легче было видеть ее мертвой! – заключил он дрожащим голосом.

Наступило тяжелое продолжительное молчание. Наконец встал один из отрешенных от должности бояр и просил слова:

– Два года тому назад мы уже испытали, что значит гнев храброго воина Тимофея Хмельницкого. Побросав имущество, забрав жен и детей, мы принуждены были бежать в леса и с высоких деревьев в отчаянии смотрели, как пламя пожирало наше имущество, уничтожало жилища, разрушало благосостояние. Коварные поляки и не думали оказать нам помощь. Ты же, князь, надеялся на них тогда так же, как надеялся теперь. И теперь, как тогда, они не оправдали твоих надежд. Теперь они разбиты, а мы в руках казаков и татар. Настоящее нашествие будет ужаснее первого. О чем же теперь совещаться и чего же тут обдумывать то, что очевидно? Неужели пережитые бедствия не послужат нам достаточным уроком? Глухой ропот пронесся по залу.

– Не хотим опять быть преданы в руки татар! – раздался голос бояр. – Чем Тимофей не зять князю? Он храбрый воин и будет доблестным его преемником. Отдавай, князь, свою дочь за гетманова сына, его любит народ, о его подвигах говорит вся страна, только ты один не хочешь сознаться, что лучшего зятя тебе не найти.

– Я должен тоже присоединить свою просьбу к просьбе бояр, – сказал митрополит. – Вера русская ближе к нашей, чем католическая. Мы братья с русскими по духу и должны сочувствовать им, так как они борются за родную нам веру. Народ сильно не одобряет твоей дружбы с ляхами, князь, и если ты воспротивишься, кто знает, чернь может возмутиться, посадить на престол храброго Тимофея, а тебя навсегда изгнать из страны.