Ольга Рогова - Сын гетмана

• Название: Сын гетмана
• Автор: Ольга Рогова
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1532-5

Середина XVII века. Речь Посполитая подмяла под себя почти всю Белую и Малую Русь. Но на завоеванных землях уже вовсю полыхает пламя освободительной борьбы. Малороссия волнуется как штормовое море, лихие казацкие ватаги не дают покоя захватчикам. Дело за малым – кто возглавит справедливое народное мщение, кто объединит его в единый мощный поток, который сметет ненавистных шляхтичей?

И такой человек появился. Богдан Михайлович Хмельницкий (1595-1657) стал воистину национальным героем запорожского казачества и символом независимости Украины. Вместе со своим старшим сыном Тимофеем Богдан Хмельницкий в 1648-1653 гг. с помощью оружия и дипломатии добился независимости Левобережной Украины (Переяславская Рада) и воссоединения ее с Россией.

Роман Ольги Роговой «Сын гетмана» посвящен наиболее драматическим событиям освободительной борьбы украинского народа против польских захватчиков.

---

– В таком случае, пусть пан предположит, что мы достаточно знакомы с положением, в котором находимся, и прямо приступит к своему изложению.

– Я хотел высказать его светлости, – нисколько не смущаясь холодным приемом князя, начал Кутнарский, – что в данном случае существует только один исход: следует уступить победителю, хотя бы только временно, хотя бы только отвести ему глаза.

Лупул мрачно посмотрел на пана.

– Пан хочет сказать, что нам следует отдать дочь нашу этому дерзкому казаку?

– Я этого не говорю, – возразил Кутнарский, – можно только пообещать ему княжну, дать только временное согласие.

– Он этим не удовольствуется, – заметил князь.

– О, тогда можно устроить обручение!

– Но татары не захотят вернуться без дани...

– Им можно заплатить.

Василий ничего не ответил и приказал Кутнарскому пригласить всех здесь присутствующих и приближенных на совещание.

В котловине, под тенью вековых буков состоялся семейный совет под председательством князя; на этот раз в нем участвовала и княжна. Василий решил послать сватов к гетману и заплатить татарам.

В тот же вечер господарь написал письмо гетману. Он не пощадил красноречия, рассыпался в любезности, удивлялся мужеству и храбрости славного молодого рыцаря, говорил, что считает за особую честь иметь такого воинственного зятя, и сам предлагал руку своей дочери, обещая дать за нее богатое приданое и заплатить татарам дань, какую они пожелают. В то же время он снарядил посла к коронному гетману, обещал выкупить его сына из турецкого плена с тем, чтобы гетман не допустил казацкого нападения на Молдавию.

Казачье нашествие прекратилось; жених вернулся к себе, а Лупул снова сел на молдавском престоле.

Тяжелую годину переживала Украина. Хмельницкому было не до Молдавии, да и Тимош за бедствиями родины не то что позабыл невесту, но как-то отодвинул ее в более глубокий уголок сердца, тем более, что и сопернику его, князю Вишневецкому, пришлось думать не о женитьбе, а о битвах. Немало храбрых казаков полегло на полях битвы; но и Польша также несла потери; умерли два непримиримых врага Хмельницкого – коронный гетман Потоцкий и князь Иеремия Вишневецкий; первый от апоплексического удара, второй от желудочной болезни. Место коронного гетмана занял польный гетман пан Калиновский. Казалось, что после поражения под Берестечком и невыгодного для казаков договора при Белой Церкви Хмельницкому нечего было и думать о продолжении восстания, так по крайней мере рассуждали паны и хвалились своей стойкостью на сейме; им и в голову не приходило, что Хмельницкий в душе ликовал, узнав, что сейм не одобрил статей договора. Энергичный гетман готовил новый план военных действий, а для отвода глаз смиренно проводил время то в Чигирине, то в Суботове со своей молодой женой, лихой казачкой Галей.

Когда наружно все поустроилось и Хмельницкий с сыном зажили по-домашнему, Тимош попробовал раза два заикнуться про свою невесту.

– Отец! – говорил он гетману. – Теперь уж второй год на исходе, а отсрочка была только на год, сколько же еще я должен ждать? Пусти меня в Молдавию, теперь я тебе не нужен; я возьму княжну с бою, хотя бы для этого пришлось перешагнуть через труп ее отца.

– Погоди, сынку! – отвечал Богдан. – Всему будет свое время. Вот я напишу князю письмецо, напомню о его обещании, а там, если это не подействует, посмотрим, что делать. Султан Нуреддин стоит на границе, а с ним и Карабча-мурза. Стоит только их кликнуть, они пойдут с нами куда угодно.

– Нужно ли писать господарю? – нетерпеливо возразил Тимош. – Пан Доброшевский довольно представил доказательств его коварства. Не лучше ли, чем переписываться, прямо нагрянуть к нему?

– Нельзя, сынку! – отвечал гетман. – Надо, чтобы все имело приличный вид. А ты снаряди-ка своего пана, пусть едет в Яссы послом и свезет князю мою грамотку.

Богдан присел писать, а Тимош разыскал пана Доброшевского и объявил ему о намерении отца послать его в Молдавию.

Пан Доброшевский не обрадовался этому поручению.

– Ясновельможный пане! – взмолился он. – Неужели у пана гетмана не найдется казаков и храбрее, и искуснее меня в этом деле?

– Не бойся, пан! – успокаивал Тимош. – Тебя, как посла, пальцем не тронут. А долго тебе там тоже оставаться не для чего, отдашь грамоту и назад.

Послание Богдана отличалось особенной краткостью.

«Сосватай, господарь, дочь свою за сына моего Тимофея, и тебе хорошо будет, а не выдашь – изотру, изомну, и останка твоего не останется, и вихрем прах твой размечу по воздуху».

Пан Доброшевский собрался в путь; как он ни вздыхал и ни охал, а перечить гетману не решился, потому что сильно его побаивался.

Однако посольство Доброшевскаго, как и следовало ожидать, было безуспешно, и Тимош с татарами двинулся опять в поход.

IV Под Батогом

Польский лагерь с широкими окопами раскинулся по берегу Буга, недалеко от Ладыжина, у горы Батога. В лагере царила совершенная тишина, только передовые пикеты сверкали в прозрачном сумраке теплой майской ночи. У одного из таких сторожевых огней приютилась кучка жолнеров. Молодежь от нечего делать перекидывалась рассказами и предположениями о предстоящих событиях. Лица у всех были сумрачные, не слышалось ни шуток, ни смеха.

– А что, панове, – спросил один из них, – кто из вас видел вчера, что на небе делалось?

– Я, и я, и я тоже! – проговорило несколько голосов.

– Расскажите же толком, панове, что было и что видели?

– Сперва появился свет, – стал рассказывать один из жолнеров, красивый юноша с почти детским лицом.

– Нет, нет! Не свет! А такие две полоски, точно две метлы.

– Ну, может быть! – с досадой ответил молодой человек. – Не в том дело. Потом, это уж все ясно видели, вытянулся на небе красный меч, длинный-предлинный, рукоятью на восток, а лезвием прямо на польский лагерь.

– Да панам, может быть, пригрезилось? – усомнился спрашивающий.

– Нет! Все видели, – подтвердили говорившие, – сам пан хорунжий вышел смотреть.

– Плохо, панове! Ой, плохо! – проговорил пожилой жолнер, качая головой. – Вот и пан хорунжий не к добру на смотру с коня свалился и уронил знамя.

– Что и говорить, плохие времена! – подтвердили другие.

– Слышали, панове? – таинственно проговорил молодой статный жолнер, до сих пор молчавший и задумчиво смотревший в огонь. – Здесь поблизости есть скала, где из-под земли слышится человеческий голос. Вот бы спросить.

В говоре красивого жолнера слышался иностранный акцент; он был природный француз и служил в войске недавно.

– А далеко это? – осведомился кто-то.

– Нет, верстах в полутора, над самым Бугом.

– А кто говорил об этом пану? – осведомилась молодежь.

– Я сам там был, – задумчиво проговорил француз.

– И пан слышал голос?

– Нет, я был днем, мне показывали это место, а голос можно слышать только ночью, после полуночи. Если кто хочет со мной пойти, то я готов.

Старик поднялся.

– Пойдем, пан! Мне жить недолго; если ведьмы и съедят, не велика беда, – шутливо заметил он.

– Одни только бабьи толки! – заметил жолнер, начавший разговор. – Вдвоем пойдете, наверное, ничего не услышите.

Все встали, провожая уходивших шутками и пожеланиями счастливого пути, а затем опять присели к огню.

– Однако, панове, что ни говори, – начал словоохотливый жолнер, – а дела наши плохи. При таких окопах, какие устроил пан коронный гетман, чуть не на целую милю, да еще в такой мышеловке, в какую он нас заключил, между горою, рекою и болотами, нам, наверное, не сдобровать.

– Чего же смотрел пан Пржиемский? – возразил кто-то. – Такой опытный воин должен бы был видеть ошибки гетмана.

– Он и увидел, – с жаром возразил говоривший, – представлял ему все резоны, уговаривал уйти за Днепр и собрать там войско, умолял выбрать другое место для битвы...

– Ну, и что же?

– Ничего и слышать не хотел пан гетман, уперся, как всегда. Когда он получил грамоту от казацкого гетмана, где тот виляет перед ним, как лисица, и уверяет, что он ни в чем не виноват, кажется, только он один и поверил этому письму. Все поняли, что хитрый казацкий атаман нагло насмехается над нами, а он твердил наперекор всем, что теперь настало время отомстить за Корсун и что он на веревке приведет гетманского сына королю...

– Панове! Смотрите, смотрите! – в ужасе прервал молодой жолнер рассказчика, указывая на небо.

В воздухе действительно происходило что-то странное. Был ли то отблеск только что потухшей зари или северное сияние, или же мираж душной летней ночи, но вдали над горизонтом точно поднялась какая-то завеса, а по небу задвигались светлые тени, точно сражались два войска, потрясая мечами, скользя и исчезая в ночном сумраке, расстилавшемся внизу.

Жолнеры вскочили и в немом изумлении смотрели на странное зрелище.

– Доложить пану гетману, – сказал кто-то, – в его палатке свет; пусть полюбуется, может быть, образумится.