Паулина Гейдж - Проклятие любви

• Название: Проклятие любви
• Автор: Паулина Гейдж
• Издательство: Азбука-Классика
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-639-1

«Проклятие любви» – новый роман Паулины Гейдж, известной читателям своими великолепными египетскими романами «Искушение богини», «Искушение фараона», «Дворец наслаждений», «Дворец грез».

Эхнатон… Властный, благочестивый, порочный. Выросший в душной атмосфере дворцового гарема, ставший супругом прекрасной, но коварной сестры Нефертити, молодой фараон, чья судьба была предначертана свыше, вскоре воспылал страстной любовью к небесам. Любовь к богу солнца Ра поглотила ею без остатка и заставила забыть земные заботы. В своем стремлении к божественному, Эхнатон встал на порочный путь кровосмешения. К концу правления фараона Египет находился на краю пропасти, а проклятие, которое он навлек на свое семейство, привело к гибели целой империи. Драматичная история о любви и трагедии власти не оставит читателей равнодушными.

---

Я не забуду эти слова, – подумала Тейе. – Он много раз уже говорил нечто подобное, но сегодня он произнес их лишь для того, чтобы проверить меня. Нужно непременно завести осведомителей в обоих домах.

– Хоремхеб, насколько безнадежна ситуация в Сирии? Существует ли там непосредственная угроза для Египта?

– Сейчас нет, – неохотно ответил он. – Иноземцы с удовольствием воюют между собой, освободившись от столь долгого мирного давления Египта. Они пока еще пребывают в страхе перед ним и предпочитают убивать друг друга, чтобы проверить свое умение и силу. Когда-нибудь Суппилулиумас поведет хеттов на нас войной, но не сейчас.

– Благодарю тебя, – сказала она спокойно. – Тебе не обязательно было отвечать с такой прямотой. Ты мог бы быть и понастойчивее в попытке произвести на меня впечатление, однако ты не очень старался.

Он коротко рассмеялся:

– Было бы неумно тебе лгать, императрица.

– Да, наверное. Поэтому я предлагаю сначала очернить племянницу, для того чтобы я могла начинать постепенно влиять на сына. Должна добавить, что нечего даже помышлять об убийстве царицы. Аменхотеп лишится рассудка, если она умрет при подозрительных обстоятельствах. Это священный приказ, – подчеркнула Тейе, заметив, что Эйе и Хоремхеб обменялись взглядами в темноте. – Нарушите его – я вам не защита. Ты спишь, Мутноджимет?

– Нет, тетушка, – донесся спокойный голос. – Это был очень интересный разговор.

– Тогда вызови свои носилки. Хочу лечь спать. Мутноджимет поднялась, оправила платье и позвала слуг.

Хоремхеб тоже поднялся и, запечатлев поцелуй на руке Тейе, пробормотал слова почтения. Потом они поклонились и исчезли в ночи.

– Как давно Хоремхеб имеет виды на трон Гора? – прямо спросила она Эйе, когда факелы, освещавшие дорогу для супругов, скрылись из виду.

Эйе пододвинул ближе свое кресло.

– Не думаю, что он на сегодняшний день вынашивает такие честолюбивые замыслы, – ответил он. – Но это большое испытание для прирожденного командира – видеть, как его солдаты год за годом слоняются без дела, в то время как страна рассыпается из-за отсутствия элементарного порядка.

– А ты, Эйе, у тебя есть такие замыслы?

– Тейе, – побранил он ее мягко, – боги благословили меня прожить пятьдесят восемь лет. Я слишком стар, чтобы лелеять глупые и кружащие голову мечты юности. Моя сестра – богиня, моя дочь – царица. Чего еще желать старику?

Интересно, – задумалась Тейе, когда он ушел. – Честолюбивые замыслы, которые преспокойно дремали бы при сильном Горе, неизбежно пробуждаются во времена, подобные нынешним. Не хотелось бы мне дожить до того дня, когда они окрепнут!

Тейе пришлось выждать несколько дней, прежде чем ей удалось поговорить с сыном, потому, что возбуждение от ее прибытия послужило причиной сильнейшего приступа головной боли, которая сопровождалась рвотой, ставшей такой модной при дворе. Тем временем она получила послания из Фив. Мэйя писал, что в Ниле стали находить истощенные тела умерших от голода жрецов. Управитель города тоже писал ей, его письмо было одной большой жалобой на рост насилия среди безработных, осквернение пустых жертвенников Амона невежественными феллахами и нехватку запасов продовольствия, вызванную приказом фараона о том, что все товары должны сначала проходить через таможни в Ахетатоне. Тейе бесстрастно слушала монотонный голос писца. Она ничего не могла поделать, и поэтому изводить себя понапрасну было бессмысленно. Послушная долгу, она дважды в день ходила в Большой храм и выстаивала службы в своей волшебной ротонде, глядя, как Нефертити и жрец Мерира отправляют обряды для выздоровления больного фараона.

Коротая время до встречи с сыном, она вызвала одного из жрецов Атона и заставила его читать ей свиток учения. Так же как в тот раз, когда Эхнатон пел для нее свою песню, она снова поразилась безыскусной красоте его веры. Его бог не был величественным вершителем людских судеб, он был кроток и человеколюбив, как и сам Эхнатон.

«Ты сотворяешь семя в мужчине, Ты даешь жизнь сыну во чреве матери его, Ты успокаиваешь дитя – и оно не плачет, Ты питаешь его во чреве, Ты даруешь дыхание тому, что Ты сотворил… Лучи Твои кормят все пашни: Ты восходишь – и они живут и цветут. Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное Тобою, – установил зиму, чтобы охладить пашни свои, жару, чтобы они могли познать Тебя… Из Себя, единого, творишь Ты миллионы образов Своих…Ты единственный, Ты восходишь в образе Своем, Атон живой, сияющий и блестящий. Вся земля во власти Твоей десницы, ибо Ты создал людей; Ты восходишь – и они живут, Ты заходишь – и они умирают. Ты время их жизни, они живут в Тебе. До самого захода Твоего все глаза обращены к красоте Твоей… Ты в сердце моем…»

Такие чувства были столь необычны, что Тейе задумалась, чем же они были вызваны. Когда они вместе с первым мужем сознательно поощряли поклонение Атону в дипломатических целях, ни один из них не проявлял настоящего интереса к Ра как Зримому Диску. Другой отрывок учения, просто озаглавленный «Откровение царю», гласил: «Нет другого, познавшего Тебя, кроме сына Твоего Эхнатона. Ты даешь ему постигнуть предначертания Твои и мощь Твою». Она узнавала натуру своего сына, глубоко погруженного в видения, понятные только ему одному и непостижимые для окружающих.

Искренне опечаленная, Тейе явилась в личные покои фараона, и вестник объявил ее титулы. Она знала, что Нефертити с Анхесенпаатон были в Мару-Атоне, где позировали Для скульптурного изображения, которое выполнялось с натуры, и фараона можно было застать одного в этот час. Она уверенно шагнула через порог.

На лице Эхнатона отразилась бурная радость, он с широкой улыбкой подбежал к ней и заключил в объятия. Она ответила на его поцелуй и слегка отстранилась, разглядывая его. Он был бледен, под глазами залегли темные тени, но, в общем, выглядел довольно неплохо.

– Рада, что ты поправился, сын мой, – сказала она. – Я опечалилась при мысли, что мое прибытие послужило причиной твоей болезни.

– Я ослабел от возбуждения. – Он улыбнулся в ответ. – Ты здесь, со мной! Это прекрасно. Теперь я чувствую себя в безопасности.

Он выпустил ее из объятий и пригласил садиться, сам вновь опустился в кресло, расправив на полных коленях складки своего пышного одеяния. В дальнем конце комнаты на деревянном насесте, очевидно построенном специально, сидели три мартышки. Под насестом стояла большая золотая чаша, наполненная перезрелыми фруктами. Тейе в ноздри ударил запах обезьяньего помета и подгнивших фруктов. Когда фараон предложил ей вина, она поискала глазами Пареннефера, но сын сам наполнил ее чашу.

– После приступов божественного прикосновения я люблю побыть в одиночестве, – пояснил он в ответ на ее немой вопрос. – Часто бог говорит со мной или являет мне видения, и мне порой не удается все хорошенько расслышать, если Пареннефер или кто-нибудь из прислуги постоянно околачивается рядом. Боль эта ужасна, императрица, но награда за нее велика. О! – Он потер оранжевые ладони. – Видеть семью воссоединившейся и растущей – это блаженство.

– Ты говоришь о малышке Мекетатон и ребенке, которого она носит?

– Конечно. Все мои дети через меня должны получить благословение Атона, только так наш круг может оставаться нерушимым. Но я также говорю и о ребенке дражайшей Нефертити, который скоро должен родиться. Атон всем несет плодовитость.

Его высокий, охрипший от волнения голос был едва слышен, ибо мартышки, завидев незваную гостью, вдруг заверещали и, покинув насест, принялись с громкими криками скакать вокруг нее, нахально выпрашивая угощение. Эхнатон бросил им по финику с тарелки, стоявшей на столе. Тейе держала свою чашу двумя руками.

– Я читала твое учение, – продолжала она. – Оно прекрасно, Эхнатон.

– Я диктовал слова, идущие от бога, – горделиво ответил он, – но музыку для него я написал сам. Когда болезнь стала одолевать меня, во мне открылось много нового. Это священный дар. Вчера, пока я лежал слабый и измученный, глядя, как Мерира воскуряет фимиам в жертвеннике рядом с моим ложем, в дыму я увидел твое лицо, молодое и прекрасное, такое, каким я помню его с детства. Это был очень счастливый знак!

Тейе заметила, что он вспотел. Его лоб под белым шлемом вдруг покрылся бисером испарины, и влага струйками потекла по длинной шее. Он беспрестанно потирал руки.

– Я всегда буду той матерью, которая заботилась о тебе и пыталась облегчить дни твоего заточения, – мягко сказала она. – Поэтому я и пришла к тебе сегодня. Я не допущу, чтобы моего сыночка обижали.

Он нахмурился.

– Этот тон я тоже помню, – сказал он, сразу почувствовав недоброе в ее словах. – Ты собираешься сказать мне что-то такое, чего я не хочу слышать. Зачем ты выгнала Мериру с должности хранителя дверей гарема?