Агата Кристи - Роза и тис

• Название: Роза и тис
• Автор: Агата Кристи
• Жанр: Современная проза

Хотя этот роман вышел в 1947 году, идею его писательница, по собственному признанию, вынашивала с 1929 года. «Это были смутные очертания того, что, как я знала, в один прекрасный день появится на свет». В самом деле, точно сформулировать идею книги сложно, так как в романе словно бы два уровня: первый – простое повествование, гораздо более незатейливое, чем в предыдущих романах Уэстмакотт, однако второй можно понимать как историю о времени и выборе – несущественности первого и таинственности второго. Название взято из строки известного английского поэта Томаса Эллиота, предпосланной в качестве эпиграфа: «Миг розы и миг тиса – равно мгновенны».

Роман повествует о юной и знатной красавице, которая неожиданно бросает своего сказочного принца ради неотесанного выходца из рабочей среды. Сюжет, конечно, не слишком реалистичный, а характеры персонажей, несмотря на тщательность, с которой они выписаны, не столь живы и реальны, как в более ранних романах Уэстмакотт. Так что, если бы не их детализированность, они вполне бы сошли за героев какого-нибудь детектива Кристи.

Но если композиция «Розы и тиса» по сравнению с предыдущими романами Уэстмакотт кажется более простой, то в том, что касается психологической глубины, впечатление от него куда как более сильное. Конечно, прочувствовать сцену, когда главные герои на концерте в Уингмор-Холле слушают песню Рихарда Штрауса «Утро» в исполнении Элизабет Шуман, смогут лишь те из читателей, кто сам слышал это произведение и испытал силу его эмоционального воздействия, зато только немногие не ощутят мудрость и зрелость замечаний о «последней и самой хитроумной уловке природы» иллюзии, порождаемой физическим влечением. Не просто понять разницу между любовью и «всей этой чудовищной фабрикой самообмана», воздвигнутой страстью, которая воспринимается как любовь – особенно тому, кто сам находится в плену того или другого. Но разница несомненно существует, что прекрасно осознает одна из самых трезвомыслящих писательниц.

«Роза и тис» отчасти затрагивает тему политики и выдает наступившее разочарование миссис Кристи в политических играх. Со времен «Тайны Чимниз» пройден большой путь. «Что такое, в сущности, политика, – размышляет один из героев романа, – как не ряд балаганов на мировой ярмарке, в каждом из которых предлагается по дешевке лекарство от всех бед?»

Здесь же в уста своих героев она вкладывает собственные размышления, демонстрируя незаурядное владение абстрактными категориями и мистическое приятие природы – тем более завораживающее, что оно так редко проглядывает в произведениях писательницы.

Центральной проблемой романа оказывается осознание И иллюзорность выбора. «Существует ли в действительности выбор? Хоть в чем-нибудь?» спрашивает героиня и не находит реального ответа на свой метафизический вопрос. Этот вопрос она задает, оставив свой сказочный замок в Корнуолле ради унизительного существования рядом с бессовестным и лицемерным «пролетарием» в запущенной комнатке в придуманном Кристи восточноевропейском Заграде (который, впрочем, расположен не в Югославии между Белградом и Загребем, как могло бы показаться, а в Словакии).

Мнения критиков по поводу достоинств романа разделились. «Романтический сахарин» – так отозвался о романе суховатый Джеффри Фейнмен. Зато Дороти Хьюз отнеслась к нему, как и к остальным произведениям Уэстмакотт, с куда большим пониманием: «Уэстмакоттовские романы столь же далеки от традиционного дамского романа, как от книги про Винни-Пуха. Вряд ли те, кто выступает с предвзятыми мнениями о них, когда-либо читали эти книги». Макс Мэллоун, весьма беспристрастный в этом вопросе, называл «Розу и тис» «самым сильным и драматичным» среди всех романов.

Впервые вышел в Англии в 1947 году.

Переведен А. Ващенко специально для настоящего издания и публикуется впервые.

---

– Но послушайте, – сказал я, – это же говорила не мать детей. Сама эта фраза – гм – свидетельство дурного вкуса. Да еще и жестокости...

Гэбриэл повернул ко мне побледневшее мрачное лицо.

– Вы не поняли главного, Норрис. Я согласен, что знатная дама не скажет ничего подобного... она будет более осмотрительна. Но думает она то же самое. И это правда. Я был мальчиком из простонародья. Я им и остался. Таким и умру.

– Чепуха! Какое это имеет значение?

– Не имеет. Теперь не имеет. Собственно говоря, в нынешнее время не быть джентльменом даже выгодно.

Люди подсмеиваются над этими довольно жалкими чопорными старыми леди и джентльменами, с их многочисленными родственными связями, но без средств к существованию. Теперь мы остаемся снобами лишь в том, что касается образования. Образование – это наш фетиш. Но беда в том, Норрис, что я не хотел быть мальчиком из простонародья. После того как мы с отцом вернулись домой, я сказал: «Пап, когда я вырасту, я буду лордом. Я хочу стать лордом Джоном Гэбриэл». «Им ты никогда не будешь, – ответил на это отец. – Для этого нужно родиться лордом.

Если разбогатеешь, тебя могут сделать пэром, но это не одно и то же». Это и в самом деле не одно и то же. Есть что-то такое... чего у меня никогда не будет... О! Я не о титуле! Я имею в виду нечто другое: быть уверенным в себе от рождения... знать, что сделаешь или скажешь. Быть грубым, только когда действительно хочешь проявить грубость, а не грубить лишь потому, что взбешен, неловок и хочешь показать, что ты не хуже других... Не стесняться и не беспокоиться постоянно о том, что подумают о тебе другие, и считать важным лишь то, что ты думаешь о них.

Быть уверенным, что, если ты странный, или дурно одетый, или эксцентричный, это ровным счетом ничего не значит, все равно ты – это ты!..

– То есть ты – это леди Сент-Лу? – предположил я.

– Черт бы побрал эту старую ведьму!

– Знаете, вы очень интересный человек, – сказал я, глядя на него с любопытством.

– Для вас все, что я говорю, кажется нереальным, не так ли? Вы даже не понимаете, что я имею в виду. Вам кажется, будто вы понимаете, а на самом деле вы очень далеки от истины.

– Не совсем так. Я понял, – медленно произнес я, – что-то у вас было... вы пережили какой-то шок... были обижены еще ребенком, уязвлены... В какой-то мере вы так и не избавились от этой обиды.

– Бросьте психологию, Норрис! – резко сказал Гэбриэл. – Надеюсь, вы понимаете, почему я счастлив в обществе такой славной женщины, как Милли Барт. Именно на такой женщине я и женюсь. Конечно, у нее должны быть деньги... Но с деньгами или без них моя жена должна принадлежать к тому же классу, что и я. Можете себе представить, какой это будет ад, если я женюсь на какой-нибудь чопорной девице с лошадиным лицом и всю жизнь буду приноравливаться жить по ее принципам?!

Он вдруг остановился и неожиданно спросил:

– Вы ведь были в Италии? Вам довелось побывать в Пизе?

– Я был в Пизе... Несколько лет назад.

– Наверное, это в Пизе... Там есть фреска на стене: рай, ад, чистилище и все такое... Ад – ничего, веселенькое местечко: чертенята вилами спихивают грешников вниз, в огонь. Наверху – рай. Под деревьями рядком сидят праведницы с выражением самодовольного блаженства на лицах. Боже мой! Что за женщины! Они не знают ни про ад, ни про осужденных на вечные муки ничего не знают!

Просто сидят себе, самодовольно улыбаясь... – Гэбриэл все больше горячился. – Чопорные, надменные... Господи!

Мне хотелось вытащить их из-под деревьев, вырвать из этого блаженного состояния и бросить в пламя! И подержать их там, корчащихся в огне... Заставить чувствовать... страдать! Какое они имеют право не знать страданий?! Сидят себе, улыбаются, и ничто их не касается и не тревожит...

Витают где-то среди звезд... Да, вот именно, среди звезд...

Гэбриэл встал. Голос у него стал глуше, глаза смотрели куда-то мимо меня, отрешенно.

– Среди звезд... – повторил он. И засмеялся. – Извините, что навязал все это вам. Впрочем, почему бы и нет?

Хэрроу-роуд хоть и сделала вас порядочной таки развалиной, но вы все же кое на что годитесь – можете выслушать, когда у меня есть желание поговорить... Наверное, вы сами обнаружите, что многие будут подолгу говорить с вами.

– Я уже в этом убедился.

– И знаете почему? Вовсе не потому, что вы так замечательно, с пониманием умеете слушать, а потому, что вы ни на что другое не годитесь.

Гэбриэл стоял, чуть склонив голову набок; глаза все еще злые, пристально следили за моей реакцией. Он хотел, чтобы его слова причинили мне боль. Но этого не случилось. Странно, – однако я почувствовал облегчение, услыхав наконец облеченные в слова собственные мучительные мысли.

– Понять не могу, какого дьявола вы не покончите со всем этим, продолжал Гэбриэл. – Нечем, что ли?

– Есть чем, – сказал я, невольно сжав в кулаке пузырек с таблетками.

– Понятно. Оказывается, вы крепче, чем я думал.

Глава 11

На следующее утро явилась миссис Карслейк и зашла ко мне. Я уже не раз говорил, что она мне не нравилась. Это была худощавая темноволосая женщина с ядовитым языком. За время моего пребывания в Полнорт-хаусе я ни разу не слышал, чтобы она о ком-нибудь сказала доброе слово.

Подчас я даже развлекался тем, что в разговоре с ней упоминал одно имя за другим и наблюдал за тем, как первую, приторную фразу сменяла вторая, полная яда.

На сей раз она заговорила о Милли Барт.

– Славное создание. И так хочет помочь! Правда, она довольно глупа и не очень-то разбирается в политике. Женщины этого класса вообще в политической жизни проявляют полную апатию.

По моим представлениям, миссис Барт принадлежала к тому же классу, что и миссис Карслейк. Чтобы досадить ей, я сказал:

– В сущности, совсем как Тереза.

Миссис Карслейк, казалось, была шокирована.

– О, что вы?! Миссис Норрис очень умна, – горячо Возразила моя собеседница, но тут же, как всегда, в ее словах появилась некоторая доля яда. – Иногда, по-моему, даже слишком умна. У меня создается впечатление, что она нас всех презирает. Умные женщины часто излишне погружены в себя. Разумеется, я бы не стала называть миссис Норрис эгоистичной...

Тут миссис Карслейк снова перешла к миссис Милли Барт.

– Хорошо, что у миссис Барт появилось какое-то занятие, – сказала она. – Я, знаете ли, полагаю, что она несчастна в семейной жизни.

– Очень жаль!

– Этот Барт! Он же совсем опустился! Шатаясь, выходит из «Герба Сент-Лу», перед самым закрытием. Право же, удивляюсь, что его еще обслуживают! И, по-моему, он бывает довольно груб... Во всяком случае, так говорят соседи. Она, знаете ли, его до смерти боится.

Кончик носа у миссис Карслейк дрожал – по-видимому, от приятного волнения.

– Почему же она не уйдет от мужа? – спросил я.

– О-о! Помилуйте, капитан Норрис! Она не может сделать ничего подобного! Куда она пойдет? Родственников у нее нет. Иногда мне кажется, появись какой-нибудь чуткий молодой человек... Я не думаю, что она женщина твердых принципов. И она довольно хорошенькая, хоть и простовата.

– Вам она не очень нравится, не правда ли? – спросил я.

– Нравится, конечно... Хотя я ее, разумеется, мало знаю. Ветеринар... я хочу сказать, это в общем не то, что врач.

Отметив это социальное отличие, миссис Карслейк решила проявить участие и поинтересовалась, не может ли она что-нибудь для меня сделать.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответил я. – Нет, не думаю, чтобы мне что-нибудь понадобилось.

Я посмотрел в окно. Взгляд миссис Карслейк заинтересованно устремился в том же направлении.

– О! Это Изабелла Чартерис, – сказала она.

Мы вместе смотрели на приближающуюся Изабеллу.

Вот она прошла через калитку, выходившую в поле, и поднялась по ступеням террасы.

– Довольно красивая девушка, – заметила миссис Картслейк. – Но очень тихая. Я полагаю, такие тихони часто бывают хитрыми.

Это слово вызвало во мне негодование, но я не успел ничего ответить, так как миссис Карслейк тут же удалилась, выдав свою реплику, так сказать, «под занавес».

Хитрая... Какое ужасное слово! Особенно применительно к Изабелле. Наиболее явная черта в характере Изабеллы – прямота! Бесстрашная, почти невероятная прямота!

Внезапно я вспомнил, как ловко Изабелла набросила шарф на рассыпавшиеся злополучные таблетки. Легкость, с какой она притворилась, будто поглощена разговором.

И все это без малейшего волнения или беспокойства... просто и естественно... как будто именно так поступала всю жизнь.

Быть может, именно это имела в виду миссис Карслейк, назвав Изабеллу хитрой?

Я решил узнать, что думает по этому поводу Тереза.

Сама она никогда не высказывает свое мнение, но, если ее спросить, ответит.

Как только Изабелла вошла, я тотчас увидел, что она взволнована. Не знаю, было ли заметно другим, но я понял это сразу. В какой-то мере я научился понимать Изабеллу довольно хорошо.

– Руперт едет, в самом деле едет, – сказала она отрывисто, не теряя времени даже на обычное приветствие. – Может появиться в любой день... Он, конечно, летит самолетом.