Валерий Демин - Циолковский

• Название: Циолковский
• Автор: Валерий Демин
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005

Новая биография Константина Эдуардовича Циолковского (1857-1935), написанная доктором философских наук В.Н.Деминым, кардинально отличается ото всех предыдущих. Основоположник отечественной и мировой космонавтики представлен здесь не только как гениальный ученый и изобретатель, но и как выдающийся философ-космист, определивший мировоззренческий и методологический вектор развития науки и философии на многие десятилетия вперед. Это история духа, исканий, сомнений, ошеломляющих взлетов и трагических разочарований человека, ставшего олицетворением науки XX века.

---

«Слишком много развелось ученых. Посмотрите хорошенько на эту несметную толпу. Всмотритесь пристальнее… Так, так… Что вы видите? А? Во-первых, ваш пристальный взор видит, что из этой несметной толпы только несколько человек занимаются наукой, а остальные присосались к ней, как спруты: они заняты тем, что обкрадывают этих нескольких ученых и спекулируют друг перед другом уворованным кусочком. Вы ясно видите самые изощренные, самые бесстыдные типы и формы спекуляции, которые называются „наукой“ сегодня, а завтра о них стыдно будет говорить. Тысячи, сотни тысяч таких „ученых“ вымирают, как динозавры и мастодонты, массами, без следа в науке, а при жизни они мутили воду и разыгрывали роль рассеянных, поглощенных мыслью, актерствовали… и назывались учеными! И так всюду, не только в России, но почти везде в мире. В науку теперь идет масса человеческой бездари, имеющей ноги, чтобы околачивать пороги, и руки, чтобы выуживать деньги и получать жалованье. Головы может и не быть. Избыток таких ученых-уродов грозит разорением той стране, где не различают ловкого пройдоху в науке от настоящего ученого… Эти пройдохи, занимаясь всю жизнь втиранием очков, приобретая монументальные формы, величественные жесты и оперируя цитатами, воздействуют одним только своим внешним видом на прочую человеческую массу, которая подобострастно внимает этим пифиям. Но в конце концов поганка лопается, и в мире от нее ничего не остается, кроме смрада. Плачут денежки народные…

Но ещё большее зло, — продолжал он, — состоит в другом: научное открытие остается непонятым, а бездарь подминает под себя настоящих ученых, как медведь овцу. Подняв указательный палец, такая фигура провозглашает: „Не бывать Менделееву академиком! Не бывать Мечникову академиком! Не бывать Циолковскому академиком! Не бывать! Академиком буду я, я — великий Пустозвон“. И он становится академиком, ибо по фигуре он подходит: не маленький, а крупного масштаба, не щуплый, а упитанный, с гривой волос, он импозантен и самоуверен. Говорит, как режет… Его багаж — десять статей в газетах и пять статей в популярных журналах на различные темы, и он становится авторитетом в области некой науки… наиболее модной…

Подминание бездарью под себя настоящих ученых есть явление общераспространенное и всемирно известное. Оно так крепко вошло в плоть и кровь человечества, что считается явлением обычным и как бы даже необходимым, а потому с ним не ведется никакой борьбы, решительно никакой борьбы, кроме некоторых корреспонденции в газетах. А великие ученые задыхаются в этой борьбе, страждут и исходят кровью… Бездари так умеют поставить дело, чтобы настоящий ученый не мог даже пикнуть. Своей „авторитетной фигурой“ они убивают научную мысль ещё в зародыше. Они провозглашают „крамола“ и этим зачисляют себя в число „бдящих“. Во все времена и у всех народов „бдящие“ были в почете, им отводилось первое место за столом, уставленным яствами, первый дом с коврами и парчовыми занавесями, первое место на общественной трибуне. „Бдящие“ — это те, которые борются с „крамолой“. А так как каждая новая, прогрессивная, революционизирующая мысль, новое открытие или изобретение есть „крамола“, то „бдящие“, узревшие „крамолу“, веселятся и радуются и артистически разыгрывают сцену „изобличения“. Они становятся прокурорами, требующими наказания крамольнику, отстраняя его от науки и предавая общественному порицанию, которое часто заканчивается гибелью великого ученого, великой идеи…»

* * *

Из Боровска в Калугу Циолковский привез ещё одну рукопись — научно-фантастическое эссе «На Луне», написанное ещё лет за пять до переезда. Текст не раз показывал (или пересказывал) самым близким друзьям. Луна здесь описана так, как будто автор сам на ней побывал. Он, действительно, бывал там и не раз — с помощью мысли. Таким же образом оказался на спутнике Земли (тогда ещё не добавляли — естественном, ибо искусственных не было и в помине) и безымянный герой научно-фантастического рассказа Циолковского вместе со своим другом-физиком. При этом не надо было изобретать никаких средств космического передвижения, достаточно уснуть, точнее впасть в не слишком продолжительный летаргический сон.

Рассказ ведется от первого лица, и трудно избавиться от мысли, что все описанное в нем случилось с самим Циолковским: «Я спал болезненным сном и теперь проснулся: лег на Земле и пробудился на Земле, тело оставалось здесь, мысль же улетела на Луну». Лунные картины, воссозданные воображением (нет — знанием!) ученого, настолько точны, что, если сравнить, напоминают отчеты космонавтов, почти восемь десятилетий спустя побывавших на Луне. Только перед нами не сухой язык протокола, а образное повествование, вышедшее из-под пера литературно одаренного популяризатора:

«Мрачная картина! Даже горы обнажены, бесстыдно раздеты, так как мы не видим на них легкой вуали — прозрачной синеватой дымки, которую накидывает на земные горы и отдаленные предметы воздух… Строгие, поразительно отчетливые ландшафты! А тени! О, какие темные! И какие резкие переходы от мрака к свету! Нет тех мягких переливов, к которым мы так привыкли и которые может дать только атмосфера. Даже Сахара — и та показалась бы раем в сравнении с тем, что мы видели тут. Мы жалели о её скорпионах, о саранче, о вздымаемом сухим ветром раскаленном песке, не говоря уже об изредка встречаемой скудной растительности и финиковых рощах… Надо было думать о возвращении. Почва была холодна и дышала холодом, так что ноги зябли, но Солнце припекало. В общем чувствовалось неприятное ощущение холода. Это было похоже на то, когда озябший человек греется перед пылающим камином и не может согреться, так как в комнате чересчур холодно: по его коже пробегают приятные струи тепла, не могущие превозмочь озноб. На обратном пути мы согревались, перепрыгивая с легкостью серн через двухсаженные каменные груды… То были граниты, порфиры, сиениты, горные хрустали и разные прозрачные и непрозрачные кварцы и кремнеземы — все вулканические породы. Потом, впрочем, мы заметили следы вулканической деятельности».

И как же не затронуть вопрос, который волновал тогда воображение большинства читателей:

«В самом деле, есть ли на Луне обитатели? Каковы они? Похожи ли на нас? До сих пор мы их не встречали, да и довольно трудно было встретить, так как мы сидели чуть не на одном месте и занимались гораздо более гимнастикой, чем селенографией. Особенно интересна та неведомая половина, черные небеса которой по ночам вечно покрыты массой звезд, большей частью мелких, телескопических, так как нежное сияние их не разрушает многократными преломлениями атмосферы и не заглушается грубым светом огромного месяца. Нет ли там углубления, в котором могут скопиться газы, жидкости и лунное население. (…)

Темноватые, огромные и низкие пространства Луны принято называть морями, хотя совсем неправильно, так как там присутствие воды не обнаружено. Не найдем ли мы в этих „морях“ и ещё более низких местах следов нептунической деятельности — следов воды, воздуха и органической жизни, по мнению некоторых ученых, уже давно исчезнувших на Луне? Есть предположение, что все это когда-то на ней было, если и теперь не есть где-нибудь в расщелинах и пропастях: были вода и воздух, но всосались, поглотились с течением веков её почвой, соединившейся с ними химически; были и организмы — какая-нибудь растительность несложного порядка, какие-нибудь раковины, потому что, где вода и воздух, там и плесень, а плесень — начало органической жизни, по крайней мере низшей.

Что касается до моего приятеля-физика, то он думает, и имеет на то основание, что на Луне никогда не было ни жизни, ни воды, ни воздуха. Если и была вода, если и был воздух, то при такой высокой температуре, при которой никакая органическая жизнь невозможна. Да простят мне читатели, что я высказываю тут личный взгляд моего друга-физика, нисколько притом не доказанный».

В 1893 году это эссе опубликовал выходящий и по сей день журнал «Вокруг света» (точнее — приложение к нему). В том же году оно вышло отдельной иллюстрированной книжкой в знаменитом издательстве И. Д. Сытина.

Космическая стезя протаптывалась не без проблем. Следующей вехой стати хрестоматийные ныне «Грезы о Земле и небе» — сборник научно-фантастических очерков, опубликованный в 1895 году. Эта книга создавалась при горячей поддержке и активном содействии калужских друзей. У Циолковского наконец-то появилась возможность высказать идеи, волновавшие его с самого детства и касающиеся главным образом силы тяжести.

«…Прочтите увлекательные страницы очерков, — писал Я. И. Перельман в своей статье об „отце космонавтики“, опубликованной в 1935 году в третьем издании „Грез о Земле и небе“, — и вы удивитесь, как много неожиданных, неподозреваемых проявлений этой силы раскрывает творческое воображение Циолковского! Это произведение… написано до того, как идея ракетных полетов озарила ум автора. Здесь межпланетные путешествия описываются как чисто фантастические. Лишь впоследствии эта фантазия была претворена автором в техническую идею».