Майкл Корда - Идеальная пара

• Название: Идеальная пара
• Автор: Майкл Корда
• Издательство: Покровка
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-89259-012-7

Фелисия Лайл – знаменитая актриса, получившая «Оскара» за главную роль в нашумевшем фильме, и Роберт Вейн – гений театральной сцены, в течение многих лет были в глазах общества самыми известными в мире любовниками и идеальной парой.

Они играли на сцене и в жизни свои любовные отношения, не замечая или игнорируя подводные камни театра и Голливуда – мира славы и низости, таланта и грязных денег.

На какое-то время Вейн отдалился от Фелисии и она – терзаемая внутренними демонами – сорвалась и совершила ряд трагических ошибок…

---

– Не Банко, он играл Макдуфа. Смысл этой истории в том, Тоби, что Джайлс, перед тем как заколоть их, крикнул: «Макдуф, начнем, и пусть нас меч рассудит. Кто первым крикнет: «Стой!» – тот проклят будет!»[57] Во всяком случае он не причинил им большого вреда. И Монкрифы по-прежнему женаты, так что они, видимо, помирились. Я не верю, что на «Макбете» лежит проклятие.

Потом они молча сидели рядом, ощущая согревающее действие джина. Фелисия почувствовала себя счастливой, довольной, слегка навеселе – такого хорошего настроения у нее уже давно не было.

Ей хотелось, чтобы Робби проснулся и составил им компанию.

– Я только хочу сказать, что это не лучший способ начинать гастроли, дорогая, – терпеливо повторил Робби.

– Если бы в поезде ты не заснул так спокойно, будто меня не существует, ничего подобного не случилось бы.

– Прости. Я, кажется, уже извинился. Я очень устал.

– Устал, Робби? Или тебе было скучно со мной?

– Ради Бога, Лисия! Мне не было скучно. Я сожалею о том, что заснул в этом проклятом поезде, но это не причина, чтобы так напиваться вместе с Тоби и устраивать скандал на платформе перед прессой…

– Я не устраивала скандала!

– Ты назвала одну из журналисток суетливой старой сукой. Ты сказала парню из «Манчестер гардиан», что собираешься играть леди Макбет как шотландскую секс-бомбу, – по моему совету. Мне кажется, читатели «Гардиан» это не слишком хорошо воспримут, как ты думаешь?

– Не вижу ничего дурного в том, чтобы немножко встряхнуть всю эту свору старых склочниц и их скучных мужей. Теперь у нас, наверное, каждый день будет аншлаг.

– Дело не в этом. – Но в чем было дело, Робби так и не объяснил. Он подошел к окну, чтобы выглянуть на улицу, зная наперед, какое безрадостное зрелище увидит, но он не мог отодвинуть шторы, не выключив света, поэтому вынужден был вновь обратить внимание на Фелисию.

По меркам гостиницы викторианской эпохи их номер был просторным; убранство, если говорить языком декораторов, было выдержано в тоне темного красного дерева и еще более темного бархата; все освещение составляли несколько изящных газовых рожков девятнадцатого века, превращенных в светильники с самыми слабыми электрическими лампочками. В камине горели угольные брикеты, от которых на "постельном белье оставались пятна сажи. Если прислониться к каминной решетке, то еще можно было ощутить какое-то тепло, но стоило сделать шаг в сторону, как холод сразу же охватывал тебя. Ванная была маленькой, выложенной кафелем комнаткой с таким высоким потолком, что казалось, будто ты находишься в шахте, и такой чугунной сантехникой, которая предназначалась, вероятно, для племени гигантов. Обычно такие вещи не вызывали у Вейна ни малейшего неудобства, но сейчас у него начался приступ клаустрофобии такой силы, что он с трудом сдержался, чтобы не выбежать в коридор, лишь бы покинуть это замкнутое пространство. Однако проблема, как он чувствовал, была не в пространстве – это присутствие Фелисии заставляло его ощущать себя загнанным в ловушку.

Фелисия требовала его постоянного внимания, и хотя он все еще время от времени чувствовал угрызения совести, его мысли уже были заняты другим. Страшный год службы в авиации помог ему пережить многое – чувство вины перед Фелисией, провал его брака с Пенелопой, ошибки прошлого – все это казалось таким незначительным в небе Германии, где удачливый стрелок или случайная невнимательность в одно мгновение могли прервать его жизнь. Именно в эти жуткие минуты он нашел для себя смысл жизни, ради которого стоило сражаться – стать величайшим актером своего времени, а может быть, и всех времен.

В первые недели после возвращения Фелисии Вейн был счастлив окунуться в блаженство семейной жизни просто потому, что они оба пережили все испытания и были наконец вместе.

Он не мог сейчас жаловаться на поведение Фелисии. Она была жизнерадостна, эротична, ее возвращение на сцену было необыкновенно удачным – в глазах всего мира он был самым счастливым мужчиной. Но ее настроение менялось час от часу, радость сменялась внезапной депрессией, и она нуждалась – нет, она требовала – в его постоянном внимании.

Даже эти гастроли были в какой-то мере организованы, чтобы Фелисия смогла сыграть роль, равную по значимости его ролям. Вейн выбрал «Макбета» в основном потому, что леди Макбет была той ролью, которую Фелисия хотела сыграть. Но он вряд ли мог потратить всю свою профессиональную жизнь на пьесы, которые давали Фелисии возможность играть с ним вместе. Он не мог принять такое ограничение своих устремлений, низводя себя и Фелисию до английского варианта Лантов[58] на Бродвее. Он уже страдал от необходимости постоянно решать проблемы Фелисии, и именно это, помимо всего прочего, заставило его в поезде закрыть глаза и притвориться спящим. У него просто не было настроения разыгрывать пылкого влюбленного перед Тоби Иденом, или строить планы на будущее, чтобы они с Фелисией могли играть вместе до конца своих дней.

Фелисия, с видом одновременно дерзким и очень трогательным, стояла в центре унылой комнаты в окружении их вещей. Они не могли бесконечно молчать, подумал Вейн, как персонажи бытовой комедии, которые забыли свои слова. Он подошел к ней и привлек к себе, но она оставалась напряженной и холодной.

– Лисия, – тихо сказал он, – я люблю тебя. И мне очень жаль.

Она не смотрела на него.

– Жаль? – повторила она шепотом. – Мы все время извиняемся. Жаль чего?

– Жаль, что ты подумала, будто я тебя игнорирую.

– Но именно это ты и делаешь.

– Мне надо было многое обдумать.

– Было время, когда мы готовы были отдать что угодно, только бы остаться в номере вдвоем. Ты помнишь?

Он это помнил.

– Тебе надо немного отдохнуть, – мягко посоветовал он.

– Ты хочешь сказать, что мне надо протрезветь. Можешь не волноваться. Я трезвая.

– Я имел в виду, что нам предстоит большая работа. Через три дня открытие гастролей.

– Я это помню.

– И это не легкая роль.

– Ни одну из них не назовешь легкой.

Это, подумал он, не совсем так. Каждая великая роль трудна, но есть самые трудные из всех. «Макбет» была одной из труднейших пьес; этим, вероятно, объяснялись рассказы о несчастьях, которые она приносила.

Вейн возненавидел Макбета за долгие недели подготовки роли, и даже на репетициях ключ к характеру этого человека по-прежнему не давался ему. Он понимал дилемму Макбета – человек, допустил единственную ошибку, совершил ужасное преступление, и теперь не в состоянии уйти от этого тем более, что леди Макбет, едва скрывая свое презрение к мужу, толкает его на новые и новые преступные деяния… Вейн долго и упорно размышлял, почему он не доволен своей ролью, и пришел к выводу, что проблема заключается в леди Макбет – или точнее, в том, как Фелисия ее интерпретировала, хотя это была частично его идея.

Фелисия, кажется, получала большое удовольствия, играя чувственную, соблазнительную леди Макбет, более опасную и решительную, чем ее слабовольный муж, вознамерившуюся добыть для него корону, которую он жаждал получить, но за которую у него не хватало мужества бороться. Постепенно, не без поддержки Чагрина, вероятно, она стала центром пьесы, а Макбет превращался во все более пассивную, вспомогательную фигуру в трагедии, героиней которой была она.

– Пойдем спать, дорогая, – сказал он, ощутив вдруг огромную усталость.

Она кивнула, и он повел ее в спальню. Интересно, подумал он, как вела себя чета Макбетов, когда они поднимались в свои апартаменты в замке? Шекспир давал здесь зрителям самим домысливать происходящее. Он не показывал, как Макбеты раздевались, завтракали или занимались любовью – если они вообще этим занимались. Робби и Фелисия так долго представляли свою любовь на публике, что в последнее время прекращали изображать влюбленных, как только оставались одни. Они заходили в лифт отеля молча, каждый погруженный в свои мысли, но стоило двери открыться – они брали друг друга за руки и выходили в вестибюль, играя роль звездных влюбленных перед публикой в лице служащих отеля и случайных посетителей.

Почему так получалось, подумал он, что он мог поделиться своими самыми сокровенными чувствами с Рэнди и больше не может этого сделать с Фелисией? Он, конечно, знал ответ. Он во многих отношениях не оправдал ее ожидания и теперь вынужден был это скрывать от нее. Вейн разделся, пока Фелисия была в ванной, и с мрачным видом закурил новую сигарету (пора бросать курить, подумал он, к тому же сигареты выдают по карточкам, так что нельзя бездумно расходовать их).

Странно, но секс с Рэнди не доставил ему никакого особого удовольствия, кроме вполне понятного волнения, появляющегося когда совершаешь что-то запретное. Он не шел ни в какое сравнение с тем, что у него было с Лисией, и Вейн не почувствовал ни малейшего желания заниматься этим вновь, ни с Рэнди, ни с каким-либо другим мужчиной. Было нечто другое – чувство духовной близости, сокровенных тайн, искренней дружбы – точнее сказать, нежности, – что связывало их с Рэнди, чувство, которое можно было скрепить только сексом, потому что в нем выражалась непосредственная самоотдача. Рэнди, конечно, хотел продолжать их отношения, но Вейн отказался. Что говорил Вольтер о гомосексуализме? «Один раз – философ, два раза – педераст».