Юрий Антропов - Самосожжение

• Название: Самосожжение
• Автор: Юрий Антропов
• Жанр: Научная Фантастика

Главный герой антивоенного романа «Самосожжение», московский социолог Тихомиров, оказавшись в заграничной командировке, проводит своеобразное исследование духовного состояния западного общества.

---

Гей проследил за взглядом Алины и сказал, что Мария-Тереза, несмотря на свою молодость и красоту, была выдающейся личностью.

При этой королеве, дипломатично заметил Гей, была предпринята попытка покончить с зависимостью Словакии от сильных европейских соседей.

— Словаки любили Марию-Терезу? — спросила Алина.

— Наверное. Однако я не сказал вам, что Мария-Тереза была несчастлива в личной жизни. Ее любили многие, но…

— И она тоже любила многих? — в голосе Алины, пожалуй, была насмешливость.

— Я не об этом хочу сказать… — Гей замялся. — Впрочем, лучше, чем Сысенко, кандидат философских наук, и не скажешь… Вы читаете, конечно, «Литературку». У нас, в ФРГ, ее читают. И не только коммунисты. Семнадцатого августа тысяча девятьсот восемьдесят третьего года на пятнадцатой странице была опубликована статья этого самого Сысенко. ОТЧЕГО РАСПАДАЮТСЯ БРАКИ? Так вот товарищ Сысенко совершенно справедливо замечает, что — цитирую по памяти — «современные женщины приобретают мужские черты и шаблоны поведения: властность, настойчивость, упорство, резкость, прямоту. Увы, часто это самым отрицательным образом влияет на брак. Женщины, привыкшие командовать на производстве, переносят те же приемы и методы на собственную семью».

Алина со вздохом откинулась на спинку сиденья.

— А вы, оказывается, зануда, — сказала она Гею. — Я всегда говорила мужу: НЕ ЗАНИМАЙСЯ ТЫ ЭТОЙ ТЕМОЙ! Советовала оставить ее современным философам, которые, может быть, разберутся в ней лучше, чем в своих философских проблемах…

Гей пожал плечами, глядя перед собой на дорогу, освещенную фарами.

И какое-то время они молчали.

Потом Алина сказала:

— Вот мой Гей и занялся теперь темой Ленина.

Гей усмехнулся:

— Позвольте заметить, но и я как социолог прошел точно такой же путь…

И он включил транзистор.

Ave Maria Моцарта!..

После того как умолкла музыка, Гей и Алина, взявшись за руки, тихо, почти шепотом произнесли в два голоса слова торжественной клятвы.

…БЫТЬ ДРУГ С ДРУГОМ И В ЗДРАВИИ, И В ХВОРОБЕ, И В БЛАГОДЕНСТВИИ, И В НЕСЧАСТЬЕ.

И только тут, произнеся последние слова клятвы, Гей обратил внимание на то, что один из подсвечников напоминает гильзу от снаряда.

Золотистая такая, изящная гильза…

Гей замер, не спуская с нее взгляда.

…В день рождения он получил неожиданный подарок, ни с чем не сравнимый.

Казалось бы, ну что тебе может подарить сын, если он служит в армии?

Ничего не может, естественно.

Все — казенное.

А трех рублей — солдатской зарплаты — ему и самому не хватало даже на курево. Правда, сейчас давать стали по семь рублей.

Как Гошка умудрялся делать подарки всей семье?

Юрику он приносил за КПП разные желтенькие эмблемы с погон. Тут и пушки, и танки, и ружья…

Юрик, пожалуй, мог подумать, что у старшего брата за высокой оградой был свой собственный ДЕТСКИЙ МИР.

Алине, маме, Гошка приносил за КПП какой-нибудь цветочек, летом — живой, одуванчик хотя бы, а зимой — сухой, предусмотрительно сохраненный с лета в записной книжке.

Мама, следовательно, могла подумать, что у старшего сына за бетонной оградой нечто вроде ЦВЕТОЧНОГО МАГАЗИНА.

А Гею, папе, Гошка принес за КПП сначала гвардейский значок — в память об отце Гея, который вернулся с войны гвардейцем, хотя у этого гвардейца здоровья совсем не осталось и он скончался. Потом Гошка принес автоматный патрон с мини-пулькой, хитроумное такое изобретение, изящное средство поражения человека человеком: пулька очень маленькая, просто игрушечная, маленькая и миленькая, с виду как бы даже безобидная, но какая коварная!.. Она зигзагами по толу идет, меняя свой маршрут всякий раз, как только встречает на своем пути кость или даже косточку, до чего же чуткая такая пулька, прошивает вдоль и поперек лишь мякоть и разные там внутренности, решето из них делает, чтобы никакой хирург не смог залатать бедолагу!

Гошка сказал, что американцы первыми применили такую пульку.

Везде они первые…

Что ж, пусть пеняют на себя.

А потом, в день рождения Гея, сын-солдат приволок в газетном свертке гильзу от снаряда, всего-навсего.

Гей глазам своим не поверил.

Огромная гильза!..

Тяжелая гильза.

Золотая гильза.

То есть, конечно, не из чистого золота гильза, но как бы золотая.

Золотистая.

Словом, из цветного металла.

Гей не знал, из какого именно, это и знать ему не положено.

Он понял самое главное, когда гильзу увидел, что между нею и Бээном существует прямая связь.

Гильза и Бээн.

Бээн и гильза…

Связь была настолько очевидной, что Гей даже подумал: вот эту связь и следовало сделать композиционным началом той антивоенной книги, над которой работал теперь Гей.

И он так увлекся гильзой, что даже поблагодарить Гошку толком не успел.

Стало быть, гильза и Бээн, размышлял Гей, сидя на траве, поодаль от КПП.

А вся семья сидела рядом вокруг скатерти с едой. Начинали всегда с еды, когда приезжали к Гошке. Незаметно и сами наедались, пока Гошку кормили в шесть рук. Впрочем, иной раз так долго приходилось его ждать из-за КПП, что и сами становились голодными.

И вот Гей, получив такой необычный подарок, даже про еду забыл.

Да и Гошка ел вяло, на отца с тревогой поглядывал.

А отец сидел и вертел в руках гильзу.

Свет клином на этой гильзе сошелся.

Бээн и гильза, думал Гей…

О том, что каждая девятая пуля, выпущенная в фашистов во время Великой Отечественной войны, была отлита из лунинского свинца, то есть из свинца, добытого на рудниках Лупинска и выплавленного на стареньком, еще добээновском заводе в Лунинске, говорить и писать можно теперь открыто.

Никакого секрета в этом нет.

Война была выиграна СССР.

Все секретные данные стали достоянием истории.

Но Гей, хотя и не знал точно, вполне допускал, что в нынешнее время нельзя говорить и писать о том, сколько сейчас Лунинский комбинат Бээна дает цветных металлов, например, для снарядных гильз, точнее, сколько снарядных гильз можно сделать из цветного металла, выпускаемого ежегодно, ежемесячно, ежедневно на Лунинском комбинате Бээна.

И Гей, разумеется, не говорил и не писал об этом.

Да у него конечно же и не было таких данных.

У Бээна, возможно, они и были, и Бээн, вполне возможно, назвал бы эти данные и Гею, но сам Гей решительно — как бы на всякий случай — был против того, чтобы подобная информация разглашалась, просачивалась, утекала — именно так это называется.

Его волновало теперь другое.

План по выпуску цветных металлов на Комбинате Бээна то и дело не выполнялся.

Гей помнил наизусть строчки из письма Мээна, которое он получил еще в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

«Комбинат неплохо закончил тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Впервые за последние пять лет мы выполнили план по выпуску в концентратах всех пяти планируемых металлов (золото, серебро, свинец, медь и цинк). Выполнены все технико-экономические показатели (вал, реализация, прибыль, себестоимость, производительность труда). Из-за недопоставки стороннего (привозного) сырья не выполнен план по цинку металлическому…»

А позже, как знал Гей, недопоставки эти самые приняли хронический характер.

Недопоставки — недовыполнение.

Точнее, невыполнение.

Именно так это называется.

Но хуже всего, что это самое невыполнение было связано уже не с недопоставками стороннего (привозного) сырья, а с недобычей сырья собственного, то есть из рудников Лунинска.

Такие дела.

Гей стоял теперь возле алтаря, перед горящими свечами, стоял в обнимку с гильзой и думал о том, какая связь между этой гильзой и Бээном.

Гей вспомнил, как однажды в Лунинске играл в шахматы с Мээном.

Собственно, Гей был шахматист никудышный.

Как и бильярдист.

Но там, в Лунинске, ему порой ничего другого не оставалось, как играть в шахматы.

Или в бильярд.

С Бээном или с Мээном.

В особняке за глухим забором. В так называемой резиденции.

И вот когда Бээн куда-то отлучился, Мээн быстренько расставил фигуры, торопясь сыграть партию до прихода Бээна.

И сразу же, едва лишь сделав первый ход, Мээн вдруг начал жаловаться Гею на Бээна!..

Случай неслыханный.

Собственно, Мээн говорил Гею о том, что Гей уже знал — от самого же Мээна.

Просто теперь в интонации Мээна появились нотки сарказма.

Мээн обличал Бээна!

Правда, не принародно.

А заглазно.

Небольшой нюанс.

Впрочем, не исключено, что Мээн считал Гея как социолога если и не представителем народа, то добровольным выразителем его надежд и чаяний.

Словом, сначала пошел монолог Мээна, а затем уже и Гей подключился, чтобы драма была как драма.