ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ - УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

• Название: УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА
• Автор: ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Выходя из столовой вместе с Тумановым, я поинтересовался, не из одесситов ли он.

– Что вы, – ответил он, засмеявшись. – Какой из меня одессит! Я сам из Приморья. Во Владивостоке окончил мореходное училище, плавал, потом попал на Колыму. Там и познакомился со старательским делом.

– Кто и как вас выбрал в председатели артели? Или на эту должность назначают?

– Даже не знаю. Дело в том, что мне и пришлось создавать эту артель. В Магаданской области по всем приискам у меня знакомые, многих оттуда пригласил, те в свою очередь других, за кого могли поручиться, что они не подведут в работе. Впрочем, потом меня выбрали, было собрание артели…

– У вас профсоюз, партийная группа?

– Знаете, мы работаем по уставу артели. Сам я беспартийный. Топтунов и Разин тоже, но в артели есть несколько коммунистов, они на учете в партгруппе комбината…

Пока мы ходили на перевал, на участок прибыл топограф артели Александр Никодимович Рудковский, шустрый старичок с хохолком жиденьких волос на голове, пшеничными выгоревшими бровями и озорным взглядом выпуклых голубых глаз. Он небольшого роста, очень энергичный, и по виду нельзя было сказать, что ему уже шестьдесят три года. В артели он исполнял должность маркшейдера. Он свыше сорока лет работал в системе «Приморзолото», вышел на пенсию, но еще не хотел сидеть дома. Сам он был из Хабаровска, там оставалась его семья, а он пока мотался по участкам артели.

Маркшейдер нарезает участки для промывки, замеряет объем выполненных работ, контролирует качество промывки. Он хотел побыстрее подготовить фронт работ, чтоб не тратить много времени при топографической съемке, тут же принялся забивать колышки, вешки. Какое-то деревцо ему мешало, закрывало вешку: Рудковский принялся сечь его топориком – и рубанул себя по коленке.

Доктор Олег Михайлович зашил рану, наложил тугую повязку и приказал ему с неделю лежать. Но таких, как Рудковский, не уложишь, если они в состоянии двигаться. Когда я зашел вслед за Тумановым в конторку, Рудковский, как скворец, – он своим длинным носом, сухими ногами, щуплым телом напоминал птицу,- скакал на одной ноге по комнате и даже пытался сплясать, но когда одна нога перебинтована и вытянута палкой, это не так просто, и Рудковский, засмеявшись, оставил свою затею.

Увидев Туманова, он тут же вступил с ним в оживленный разговор относительно положения дел на других участках. Вопросы были технического характера: как идет промывка, много ли еще остается разведанных площадей, ориентировочные запасы на них и что где необходимо из оборудования. Добыча золота, учет и прочее не для посторонних людей, и я не вникал в эти разговоры. Лишь когда они кончили говорить, я спросил Рудковского:

– Как с ногой, надолго вас приковали?

– Э-э, ерунда, – отвечал он, – еще денька два попрыгаю, потом начну работать. Уже не болит. А как вы сходили?

– Ничего. По-моему, перевал для зимника подходящ. Конечно, без расчистки и кое-каких работ не обойтись.

– Зверя не встречали? – и, узнав, что видели, принялся рассказывать о своих встречах: – Я с медведями сталкиваюсь часто. Главное, его не испугать, тогда он не бросится. Года два назад было. Иду по тропе и вижу медведицу: роется метрах в пяти от линии, а мне идти по ней. Остановился, тихонько так говорю: «Ты что тут делаешь?» Вскинулась на задние лапы, носом воздух тянет, осматривается. И рядом с ней, как пенек, медвежонок. Тоже встал, смотрит, ну ребенок, и только. Опять говорю: «Ты что, не слышишь, что ли? С тобой ведь разговариваю». А сам на всякий случай пистолет достал, взвел. Черт ее знает, какой фортель она выкинуть может. Медведица села, медвежонок тоже, на меня уставились. «Долго сидеть думаешь? Мне же идти надо, ты что, не понимаешь?» Смотрю, пошла. Я ей ручкой вслед помахал: счастливо, мол! Метров десять отошла, опять остановилась, оглядывается. Я им опять помахал: иди, иди! Ушли. Знаете, – продолжал Александр Никодимович, – я зверей никогда не стреляю, мне их жалко, им и так проходу даже в тайге не дают. Спокойно поговоришь с ними, и они уходят. А недавно шел через покинутый поселок геологов. Смотрю, медведь. Там горбушу коптили и бросили, так он этой рыбой лакомился. Здоровый, чертяка. «Эй, ты что тут делаешь?- говорю. – Отойди, пожалуйста, дай мне пройти…» Отошел…

Исчерпав «медвежьи» истории, Рудковский принялся мне объяснять разницу между вашгердом и элеватором, у кого какая производительность и потребность воды. Мне это было много интереснее, потому что «медвежьих» историй я и без того знал немало.

– Эх, вам бы надо побывать в Томптокане на Веселом. Вот где порядок. У каждого дизелиста будочка, там у него всегда горячий чай, чисто, хоть в тапочках работай. Идешь, зовут: «Александр Никодимович, заходи чайком погреться!» Не то что здесь: в резиновых бахилах не подступишься к прибору. Вот начнутся холода, каково будет смену простоять под дождем и снегом. Нет порядка…

Сидеть в конторке без дела было скучно, и я побрел за поселок к приборам. В мастерской шел ремонт дизеля, на улице что-то приваривали к машине и посверкивал огонек. Люди работали сосредоточенно, не отвлекаясь на перекуры и разговоры. На большой площадке возле мастерских, освобожденной от леса и пеньков – все это было сдвинуто бульдозерами на стороны и окружало площадку с трех сторон валами, – в углу валялась гора металлического хлама и гусениц. Трактора «разувались» здесь за месяц-полтора. Песок, галька буквально съедают железо, истирают траки. Сама площадка, предназначенная для стоянки машин, была пуста. Единственная новенькая машина «Урал» была разобрана на запасные части: лучше отремонтировать шесть машин и работать на них, чем ездить на одной, рассудили в артели. Ведь запасных частей тут не достать, да и время не ждет, вот-вот начнутся морозы, пойдет снег…

За поселком работал вашгерд. Дизелист стоял у монитора и ворочал огромным рычагом, привязанным к трубе, через которую подавалась вода под давлением в три атмосферы, направляя струю то в бункер на породу, то под бункер, промывая камеру под перфорированным листом, то на колоду и выход, чтобы там не забивало песком и глиной столы. Был он в плаще и сапогах, темный от масла и копоти, с черными руками. Косынка на голове делала его похожим на пирата из книжки «Остров сокровищ», но выражение кавказского лица выдавало застенчивого, добродушного человека.

Присмотревшись к делу, я попросил уступить мне рычаг. Мне хотелось узнать, тяжелое ли это занятие – стоять на промывке. Он кивнул и передал мне оглоблю, с помощью которой поворачивал водяную пушку-монитор… Длинный рычаг позволял направлять монитор без видимых усилий, даже оставлять его в одном положении. Бульдозер подваливал в бункер почти по кубометру «песков», и струя тут же размывала их, с грохотом отбрасывала камни на железную стенку, и надо было поддавать и поддавать струей, не давая им залеживаться, до самого выброса на отвал. Но и про бункер долго забывать было нельзя, чтобы «пески» не успели слежаться под перфорированным листом, иначе они забьют выход и саму колоду, где расположены улавливающие золото трафареты и коврики. Три бульдозера беспрерывно подавали новые и новые порции, и вскоре я понял механику работы водяной струей. Нехитрая, но утомительная работа, почти не позволяющая дизелисту отойти от прибора.

Казбек Кущаев, так звали дизелиста, успел попить чаю, не раз приходил ко мне, наблюдал, но не вмешивался, наверное, я делал все как положено. Из-за шума дизеля, стоявшего рядом, разговаривать было трудно, и мы молчали. Казбек предложил и мне отведать чаю и подкрепиться, но я отказался. Мне было интересно это единоборство с камнями, – иные были по пуду и больше, – они не хотели выкатываться из бункера, а я их подталкивал и гнал струей кверху, на выброс, и они в конце концов вылетали и падали под откос. Интересно было сразу, струей под самый низ, подрезать кучу сваленного в бункер «песка» и, чуть покачивая струей, разжевать ее, оставив одни гремящие о железо камни.

Часа через два я передал рукоятку Казбеку, поблагодарил его и отошел обратно. Даже в охотку работа показалась утомительной, а ну как за ней простоять часов двенадцать и больше? А ведь надо еще смотреть и за дизелем, заправлять его, разбивать и выкатывать из бункера огромные камни, которые нет-нет да и закатит в бункер бульдозерист. Это бывает нередко. Словом, в артели не имелось легких работ, где можно было бы исполнять обязанности вполсилы.

К вечеру разошелся дождь, рыхлые облака тащились брюхом по сопкам, оставляя на лиственничнике клочья тумана. Мы сидели в конторке, точили лясы о чем придется,

Мне очень приглянулся на участке повар Николай Михайлович Черпаков. Человек уже немолодой, с сединой, но с горячими глазами. Приглянулся своей обходительностью, вежливостью, готовностью услужить каждому и доставить приятную минуту. Не знаю, когда он спал, потому что утром у него уже был готов завтраки выпекался хлеб в печ.ке. Когда ни заглянешь, идя мимо кухни, а двери всегда открыты, ни разу я не видел, чтоб он сидел или занимался праздными разговорами. Всегда он что-нибудь делал. Надо сказать, что накормить шестьдесят – семьдесят человек, напечь на них хлеба, убрать за ними – не простая задача. Правда, для уборки и мытья посуды ему в помощь на короткое время давали рабочего.