ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ - УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

• Название: УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА
• Автор: ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Помимо стланика, у перевала нам все время попадается карликовая березка, сантиметров тридцати высотой и с листочками менее копейки. Приходится лишь дивиться способности растений жить в неблагоприятной для них среде. Ведь здесь почти десять месяцев в году держатся снега, когда же им цвести и развиваться?

Впереди обрисовался топографический знак. Мы спрятали рюкзаки под приметным камнем, а сами полезли к пирамидке, чтобы определить свое местонахождение. Со скалистого пика открылись глубокие лощины – ущелья с серебристыми нитками ключей. Горы ниспадали к ключам почти отвесно, и на их темных изломах лежали спластовавшиеся снега. Мраком и холодом веяло из глубоких теснин. Спуститься туда было почти невозможно даже пешему, и мы поняли, что смотрим не туда, что нужная нам система реки Батомги лежит вправо от пика, за небольшой ровной седловиной. Там и находится нужный нам перевал. Издали казалось, что туда можно запросто проехать на машине, таким ровным казался склон. Но мы уже не доверяли обманчивой видимости равнины. Надо пройти самим, и тогда только можно сказать, пригоден ли перевал для зимней трассы. Надлежало посмотреть и спуск в другую систему рек.

То, что казалось близким, отстояло от пика километров на шесть, можно было в это поверить, взглянув на карту. Первые два километра по седловине были ровными и легкими. Утрамбованная ветрами каменная крошка устилала поверхность хребта. Его западные склоны круто, градусов под шестьдесят, обрывались, и глянуть в провал было страшно, а дальше, за ключом, протекавшим глубоко-глубоко внизу, отвесно вздымались другие пики. Начал накрапывать дождь, и мокрые кручи выглядели угольно-черными. Вершины пиков кутались в туманные клубы облаков и казались неприступными фантастическими замками – обиталищами злых духов Джугджура. От пластов снега по расщелинам, ощутимо даже на расстоянии, веяло сырым промозглым холодом. От вчерашней улыбки Джугджура не осталось и следа, старик хмурился и мрачно глядел на нас, насупивши седые свои брови, и мы чувствовали его холодное дыхание.

За седловиной начался небольшой подъем к нужному нам перевалу. Утрамбованная ветрами крошка сменилась под ногами курумником. Во впадинах, как в небольших искусственных бассейнах, стояла вода, вокруг росли сочная широколистая осока и еще какие-то травы. Ягель поднимался пышными белыми подушками, но был потравлен оленями, побывавшими здесь весной или в начале лета. Повсюду виднелись обрывки ягеля, а в одном месте осталось и кострище оленевода.

Снова начался стланик с зарослями золотистого рододендрона. У него более широкие, чем у розового рододендрона, желтые сверху листья, цветет он тоже желтыми цветками, а не белыми, как настоящий багульник, хотя по виду это похожие растения, с железками на опушенных рыжими ворсинками листьях. В солнечную погоду из них выделяются пары эфирных масел, и тогда в лесу стоит одуряющий запах. Здесь, на высоте более чем в полтора километра, золотистый рододендрон успел уже отцвести, и я не ожидал, что неделю спустя встречу целые его поля в желтом буйном цветении рядом с белыми пластами льдов в долине реки, неподалеку от побережья.

Чем ближе мы подходили к перевалу, тем отчетливее проступали очертания огромных валунов и угловатых глыб, рассеянных по гребню. Среди курумника начались большие перепады высоты, попадались огромные ямы, на дне которых блестела вода. Продолжал накрапывать дождь, на нас все перемокло и отяжелело. Тело бил озноб, не согревала даже быстрая ходьба.

Наверное, я шел медленнее, чем хотелось моему молодому спутнику, потому что, когда до вершины осталось метров триста-четыреста, Петро предложил:

– Вы посидите здесь, а я быстренько поднимусь и посмотрю.

Он действительно зашагал очень быстро, а я присел на камень. Шелестел дождь, и вокруг царило безмолвие. Тучи плыли, цепляясь боками за черный пик, подымавшийся более чем на две тысячи метров, и до них было рукой подать. Они были рыхлые и не имели очертаний. Когда облака рядом, они совсем не такие, как если глядеть на них с привычной нам равнины.

Посидев минут пять, я двинулся за Петром, фигура которого уже мелькала среди каменных глыб. Я не мог допустить и мысли, что, побывав на хребте, не загляну по другую его сторону. Глыбы разбросаны в беспорядке, словно кинуты чьей-то небрежной рукой, одни поменьше, другие величиной с крестьянский дом. Ба, вблизи все выглядело не так, как издали, равнина превращалась в труднопроходимые курумники, а безобидные камешки оказались серьезной преградой в конце пути.

У камней Петра не оказалось. Я обошел их, потом поднялся на самый большой, но и оттуда его не увидел. Наверное, подумал я, он решил проверить, каков спуск к Батомге. Туда было километра два слегка понижающегося плато.

Я уселся на камне и посвистел. Ни звука в ответ. Я стал кричать, но голос мой терялся в безмолвии гор и в шелесте дождя, я это чувствовал.

Черный пик, словно магнитом, притягивал мои взоры. Я прикидывал мысленно, как он выглядел бы на картине, но он был настолько огромен, что не вмещался ни в какие рамки, он жил какой-то неподвластной людям жизнью, в гордом и неприступном одиночестве. Здесь, в царстве Джугджура, властвовал неукротимый дух стихии, подчиняясь ритму, заданному тысячелетия назад.

Петр задерживался где-то, и я решил пойти ему навстречу, к спуску в Батомгу. Под горку идти было легко. В конце пути я опять посвистел и покричал, и опять не получил ответа. Мною овладело беспокойство, воображение нарисовало страшную картину: торопясь, он поскользнулся на мокром камне и лежит теперь где-нибудь с переломанной ногой, рукой или ребрами. Где его искать? Разве в состоянии его отыскать я один? Надо немедленно возвращаться к пику, где мы оставили свои рюкзаки, и ждать его там. Если до ночи не придет, значит, беда, значит, надо все бросать и бежать на прииск за помощью. Ночь не ночь, а пойду по водоразделу, там чисто, и к утру я буду у речки Мамай, а уж там до склада рукой подать. Охваченный тревогой за спутника, я буквально пролетел несколько километров по курумнику, не замечая неудобств пути. Лишь спустившись в седловину, от которой было километра два до нашего пика, я заметил, будто там среди камней что-то шевельнулось. Я присел, чтобы понаблюдать и немного отдышаться. У подножья пика к небу протянулась тонюсенькая струйка дыма. На душе у меня отлегло, будто свалился тяжелый камень: Петр на месте, мы с ним где-то разминулись. Я побрел к табору не спеша, отдыхая от пережитых волнений. И сразу в ноги кинулась усталость, которой раньше не замечал.

– Ты почему меня не ожидал? – этим вопросом встретил меня Петро. – Я обежал вокруг камней, вернулся, а тебя нет. Кричал, кричал, не отзываешься. Кинулся тебя искать – нигде нет. Я уж решил, если не придешь, бежать на прииск за помощью. Шутка ли, потерять писателя, позору потом не обобрались бы…

– Я тоже тебя искал, – ответил я. – Тоже думал бежать за помощью.

– Ладно, пей чай, я уже, – сказал Петро. – С этими поисками потеряли столько времени понапрасну, уже могли бы к дому подходить.

– Куда спешить, там нас никто не ждет. Вот спустимся к каменной бабе и там заночуем. А потом хребтом, по ровному, дойдем в два счета…

– Кстати, знаешь, – перебил меня Петро, – когда я тебя искал, на меня из-за камней вышло стадо снежных баранов, штук шесть. Посмотрели на меня и подались. Будь даже простое ружье, можно было убить одного, рядом были…

– Снежные бараны?! – и тут я понял, чьи следы все время нам попадались на каменистых россыпях, и все стало на место. Конечно же, здесь их пастбище, здесь они едят и пьют, а отдыхать поднимаются на неприступные останцы или в «каменные города» на самые высокие вершины.

Мы подались к каменной бабе, чтобы там внизу стать на ночлег. Ровный склон, по которому, как нам казалось, можно было ехать на легковой машине, оказался в курумниках и зарослях стланика. Как хорошо, что мы не обманулись его видом издали и прошагали по нему!

Чем ближе, тем огромнее вырастала каменная баба. Близ нее на прогалку выскочили олени. Так мне показалось в первую минуту. Но, приглядевшись, я понял, что ошибся. У переднего, высокого на ногах, голова была увенчана тяжелыми загнутыми в калач светлыми рогами. Снежные бараны! Рядом с бараном остановились две овцы, такие же высокие и бурые, как и самец, и маленький ягненок, едва по колено самцу. Он повторял все движения вожака. Вожак притопнул ногой, и ягненок тоже. Вожак сделал несколько прыжков и остановился, повернув к нам голову, и ягненок скопировал эти движения. До баранов можно было добросить камнем, но мы не стали их пугать и дали им спокойно удалиться.

Мне стало как-то легко и привольно на душе: как хорошо, что есть еще на земле места, где можно увидеть диких животных в их стихии, понаблюдать за ними, полюбоваться на них! Разве сравнишь грацию живого зверя с обмякшей, окровавленной тушей убитого? Нет. У охотника лишь одно волнующее мгновение, когда он берет зверя на мушку и нажимает на спуск. Все остальное – мясо, шкура – это скучная проза жизни. Но даже и это единственное мгновение восторга он эгоистически забирает себе, не позволяя другим насладиться подобными чувствами. Когда-то охота была жестокой необходимостью, без которой не прожить. Сейчас условия изменились, и этические взгляды на охоту стали другими. Охота должна быть строго регламентирована, потому что беспорядочно звучащие выстрелы могут нанести животному миру непоправимый ущерб. Порой мы по-обывательски смотрим на зверя: подумаешь, баран! Что он есть, что его нет. И не представляем, что, стреляя, лишаем себя волнующих встреч с животными и наносим материальный урон хозяйству своей страны. Ведь, скрещивая горных баранов с домашними овцами, у нас уже вывели новые породы устойчивых к суровым условиям обитания животных. Быть может, пройдет лет пятьдесят, и на склонах безлюдного ныне Джугджура будут пастись отары гибридов – потомков нынешних снежных баранов, но уже послушных воле человека.