Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

Он болит не больше прежнего, но теперь, когда работа закончена и эта боль уже не нужна, она раздражает Верещагина, как любовь женщины после рождения ребенка. Верещагин выбегает на улицу, идет в поликлинику.

Но утро слишком раннее – поликлиника закрыта – на дверях табличка, на которой написано, что врачи придут в восемь, сейчас только пять, целых три часа ждать – может, прогуляться? Верещагин идет прочь от поликлиники – по переулку, вдыхает свежую утреннюю прохладу – как приятно; кажется, что это совсем новый воздух, а не просто остывший вчерашний.

А зуб болит все сильнее – то есть так же, но все сильнее ощущается бесполезность этой боли. Верещагин уже мучается и временами мычит.

Он доходит до конца переулка, сворачивает влево, – в последнее время ему доставляет удовольствие сворачивать в левую сторону, – не из каких-либо политических или философских соображений, а просто так, – прихоть или биологическая потребность – непонятно, но если приходится сворачивать вправо – он огорчается. Он идет влево, но, пройдя квартал, другой, натыкается на толстый канат, преграждающий улицу. Тут оживление, несмотря на ранний час, кипит работа – известка, кирпичи, строители. «Куда прешь? – говорят они Верещагину. – Не видишь, ремонтируется дом, он в опасном состоянии, проезд и проход закрыты, ходить запрещено, не велено, поворачивай обратно».

«А что привело его в опасное состояние?» – спрашивает Верещагин о доме и мычит от зубной боли. Строители смотрят на него с удивлением, они предполагают, что Верещагин надумал с ними шутить шутки, а у них – во-первых, много работы; во-вторых, никакого желания шутить в пять утра, даже природа в это время лишена чувства юмора, отчего и предпочитают утренние часы всем остальным серьезные деловые люди, тогда как различные шалопаи и авантюристы-мыслители, наоборот – как рыба в воде вечером и ночью (я, например, так даже пишу ночью – когда Земля погружена во мрак, во мне смелости и остроумия хоть отбавляй). Верещагина же зубная боль принудила шутить в пять утра, строители, конечно, такого отношения к жизни в столь ранний час не приняли и резонно ответили на его шутку серьезным неприличным словом и предложением убраться подальше. Верещагин вынужден идти обратно, то есть если до сих пор шел влево, то теперь, значит, вправо, – а что делать, если левый путь прегражден канатом? – но Верещагин человек упрямый: вправо? – пожалуйста, он подчиняется обстоятельствам, пойдет вправо, но зато по левой стороне улицы – человека смирить невозможно, он всегда возьмет свое: заставят идти вправо, он пойдет вправо по левой стороне, запретят идти по левой стороне, он заскачет на левой ноге, вырвут ногу – поползет на левом боку, он будет смотреть на дорогу одним левым глазом, дышать левой ноздрей, заставит сердце сокращаться одним левым желудочком: возможности неисчерпаемы, человек непобедим, он всегда найдет способ удовлетворить свое желание – вот только что непонятно: зачем Верещагину обязательно нужно именно левое?

170

А вот и притча. Идут Лев и Заяц. Видят, лежит пирожок. «Он с капустой, – говорит Заяц. – Значит, его должен съесть я». – «Нет, с мясом, – возразил Лев. – Я его съем».

Решили: кто окажется прав, тот пусть и съест.

Разломили пирожок – он с капустой. Лев взял и съел.

«Несправедливо! – закричал Заяц. – Ведь прав оказался я!»

«Ты прав, – согласился Лев. – А я – Лев».

171

Только возлюбленные и дантисты – кто еще так близко наклоняет к нам свое лицо?

Только дантисты и возлюбленные – кто еще так внимательно смотрит нам в рот?

Только возлюбленные, только дантисты способны причинить нам такую боль.

Верещагин говорит все это зубной врачихе. Он что-то с утра сегодня настроился шутить. Наверное, потому, что ночью не спал. Сон у кого угодно отобьет охоту шутить.

Конечно, пребывание в зубоврачебном кресле тоже у кого угодно отобьет охоту шутить, но Верещагин шутит еще до того, как садится в кресло.

Он открывает рот широко, как бегемот. «Это зуб мудрости, – говорит зубная врачиха. – Они очень нестойкие. У большинства людей приходится удалять еще в молодости». – «Мне – сорок шесть», – сообщает Верещагин. После бессонной недели он выглядит на все сто сорок шесть. Ужасно он выглядит. А туда же – шутит.

Зубная врачиха ищет нужный инструмент. Берет одни щипцы – кладет обратно. Берет другие, рассматривает – тоже обратно. Берет третьи.

А может, они и не щипцы называются. Клещи.

Верещагину нравятся эти щипцы-клещи. Потому что они никелированные и блестят. Он решает, что купит себе какие-нибудь. Повешенные на стенку, они оживят интерьер любой квартиры. Будут блестеть красиво и опасно.

Зуб скрипит, как ржавая дверная петля. Он трещит, как сухой хворост – в костре или когда его об колено. Раздается звон, будто выбили стекло. Боль. Треск… Внезапно посреди боли в мозгу начинает метаться слово «вереск». Это растение из рода вересковых, растет в лесу и образует заросли, которые называются верещанники. Когда вереск цветет, опьяняющий аромат его цветов так силен, что пчелы, прилетающие за нектаром, падают в обморок. Однако Верещагину удается совладать с собой, он в обморок не падает, он даже улыбается. Зуб мудрости – в клещах, извлечен на свет божий. Он желтоват, в складках желтизна сгущается, бок отколот гвоздем придворного ветеринара Александра Македонского, – зубная врачиха подносит клещи к глазам Верещагина – слишком близко. «Можете взять себе, – говорит она о зубе. И смеется: – На память от возлюбленной». – «Спасибо, – отвечает Верещагин. – У вас есть бумажка?» Зубная врачиха, улыбаясь, заворачивает зуб в кусочек ваты, Верещагин берет, благодарит, выбирается из кресла. «Есть необратимые потери», – говорит он неразборчиво, потому что за щекой, на развороченной кровоточащей десне кляп из ваты, но врачиха понимает его слова. «Бывают исключения, – отвечает она. – Хотя и редко. У Ивана Грозного, например, в старости стали прорезаться новые зубы». – «А я знаю про слонов, – говорит Верещагин. – У них зубы меняются шесть раз за жизнь».

Его усталую невыспавшуюся голову осеняет зубоврачебная идея, и он тут же, выплюнув в раковину кумачового цвета вату, торопится изложить ее зубной врачихе. «Слушайте! – говорит он. – Это же замечательная тема для докторской диссертации! Да что докторской! Вы станете академиком». И предлагает методику: нужно исследовать кровь младенцев в тот период, когда у них сменяются зубы – дело, конечно, в каком-то гормоне! Этот гормон нужно выделить, изучить, синтезировать и – пожалуйста! У вас гнилые зубы? Минуточку, впрыснем вам гормон – через неделю гнилушки выпадают, а через месяц вырастают новые, свежие, крепкие, блестящие клыки! Эпохальное открытие! Избавителю человечества от гнилозубых улыбок и вываливающихся искусственных челюстей гарантирована шумная слава при жизни и тихая благодарность потомков. Почему бы этим не заняться?

Пока Верещагин говорит, медсестра успевает зазвать следующего пациента, так что конец верещагинской речи слушает уже довольно значительная аудитория: что-то пишущая зубная врачиха, сестра, иронически приподнявшая брови, и новый пациент – он сидит уже в кресле, повернув к Верещагину голову, и шея его устала.

«Вы слишком рано выплюнули вату, – говорит зубная врачиха, закончив писать, и засовывает в рот Верещагину новый комок. – Идея, конечно, интересная, но я практик, мне такие исследования не по зубам, так что вы уж лучше сами». Медсестра смеется каламбуру «не по зубам», пациент кладет затылок на подставку, – Верещагин вдруг понимает, что все просто ждут, когда он уберется отсюда, никто к его идее не отнесся серьезно, он сердито бормочет: «Таким зубам – все не по зубам» и уходит, недовольный собой, сердитый на зубную врачиху, на строителей, перегородивших улицу, еще на кого-то, – в безуспешных попытках вспомнить, на кого именно, он доходит до своего дома, поднимается по лестнице и видит мужчину, который деликатно стучит в его дверь согнутым пальцем, так как не сумел найти звонок.

Этот человек пришел, оказывается, для серьезного разговора, он пожимает Верещагину руку и представляется: «Приехавший дядя Валя, брат мамы Тины», – изо рта Верещагина торчит окровавленная вата, дядя Валя смотрит на нее без одобрения, Верещагин невнятно говорит: «Верещагин» и вводит дядю Валю в квартиру.

172

«Проходите, – говорит он гостю. – Разуваться не надо, пол у меня немытый, грязный, ничего».

Однако дядя Валя разувается. Ботинки у него тяжелые, не летние, шнуровка высокая, так что времени процедура занимает много, дядя Валя на корточках, лицо недовольное: пол здесь, вишь ли, грязный, какое дяде Вале до того дело, чистый он или грязный: один раз не разуешься – грязный, другой, а в третий – пол чистый, а все равно не разуешься, потому что привык.

Дядя Валя разувается из уважения к предстоящим чистым полам. Порядок должен быть во всем – раз и навсегда. Один.