Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

Личную жизнь дядя Валя начал поздно, в двадцать семь лет. Свадьбу сыграл скромную, но по правилам: целовал невесту, когда кричали: «Горько!», не забывал почтительно чокаться с ее отцом, сплясал даже под гармошку русского, а когда гости разошлись, сказал невесте, то есть теперь жене: «Сегодня будем спать просто так. И завтра тоже».

Жена его, девушка хоть и юная, а смелая, хмыкнула: «Чего ж так?» Дядя Валя ответил, скрывать не стал, объяснил: наблюдениями веков замечено, это старики знают и говорят: что самые успешные дети зачинаются в новолуние, а ему нужно зачать такого сына, чтоб потом, когда тот вырастет, не краснеть за него перед народом. «Так уж сразу и зачать», – во второй раз хмыкнула жена и высказалась в таком роде: с первого, мол, раза, может, и не зачнем. «А вдруг зачнем?» – строго спросил дядя Валя и не захотел легкомысленно рисковать, целую неделю спал с женой смирно. На шестой вечер подобной супружеской жизни жена посмотрела на звездное небо и сказала, не выдержав: «Уже новолуние». – «Какое же? – возразил дядя Валя, к небу лица не поднимая.- Еще серпик видно». – «Углядел, – разозлилась жена. – Наградил меня господь глазастым мужем!» – «Хорошее зрение одно только и осталось у меня от здоровья», – ответил дядя Валя, а на следующий вечер сам сказал: «Вот теперь полное новолуние».

Когда родился сын, дядя Валя долго всматривался в его морщинистое красное личико с как бы заклеенными веками и наконец сказал: «Я его на экономиста выучу». – «Почему это на экономиста? – удивилась жена. – Или опять что углядел?» – «Трудная, но полезная обществу профессия», – объяснил дядя Валя и больше на эту тему не заговаривал очень долго. Лишь когда сын уже заканчивал последний класс сельской десятилетки, как-то однажды вдруг сказал ему в присутствии жены:

«Летом подашь документы в экономический институт». – «Почему это – в экономический?» – спросила жена, успевшая уже забыть короткий разговор шестнадцатилетней давности. «Трудная, но полезная обществу профессия», – ответил дядя Валя.

А сын промолчал. Учился он неплохо, особенно успевал по математике, но больше всего на свете любил смотреть телевизор и играть роли в спектаклях колхозного драмкружка. Он так хорошо пел со сцены песни советских композиторов, что в один прекрасный день нежданно-негаданно получил диплом победителя на районном смотре самодеятельных талантов.

«Молодой и есть молодой, – прокомментировал случившееся отец – дядя Валя. – Разбрасывается нецелесообразно».

Сын отцу не перечил, студентом экономического института в областном центре стал, но, проучившись всего один семестр, вдруг коротким, на тетрадном листке письмом известил родителей, что институт бросил и работает в данный момент по творческой линии, в областном театре оперетты, где поет пока в хоре.

Это письмо дядя Валя аккуратно разорвал на четыре части, предварительно отрезав ножницами чистую часть листка, кинул в помойное ведро, а на чистой отрезанной бумажке написал сыну ответ следующего содержания: «Пока не бросишь свою филармонию, чтоб твоей ноги дома не было».

В семейном же кругу, то есть жене, сказал: «Молодой и есть молодой, силы тратит, а сосредоточиться не умеет. Я про Наполеона, который Москву сжег, в «Огоньке» читал, что он если над каким своим делом, бывало, задумается, так у него зенки стекленели, и ничего вокруг себя видеть он уже не мог, его хоть колом по голове лупи – не почувствует, так сосредотачивался. А еще в другом журнале было про иголку – когда ее во что-нибудь втыкаешь, то на кончике получается давление в очень много тонн, хотя и не сильно жмешь, потому что острие и есть острие, легко лезет на глубину, а если распыляться в свое удовольствие, то это как ладонью бревно рубить, толку от такого человека нет. В жизни надо делу следовать, а не удовольствиям, иначе потом сам покаешься, в одном рассказе описано про молодую девку, которая любовь для удовольствия все искала и искала, так ее замуж после никто не взял».

К той поре дядя Валя был уже очень начитан, таскал домой без разбору все журналы, которые приходили в разбогатевшую колхозную библиотеку, где ему выдавали их даже не записывая в формуляр, опасаясь подобным бюрократическим действием выказать – ненароком – сомнение в дяди Валиной всем известной честности.

Сын, зная отцовскую непоколебимость, под родительский кров с тех пор не являлся, присылал лишь к праздникам поздравительные открытки, которые дядя Валя аккуратно рвал на те же четыре части, что и письма, оставляя, разумеется, без ответа.

Вот такая неудача постигла дядю Валю с сыном, зачатым в новолуние. Может, он что не так сделал, спутал новолуние с полнолунием, может, это в полнолуние родятся славные дети, а в новолуние наоборот – любители бить баклуши и жить в собственное удовольствие, или старики запамятовали и народную мудрость пересказали превратно, как бы там ни было, а поступил сын артистом в оперетку, и, что удивительно, стал делать в ней большие успехи: то в хоре подтягивал, а через короткое время его однажды вдруг по телевизору показали уже солистом, но что он пел и какой танец под песню на сцене выплясывал – оперетка, она ведь такая, поют и пляшут вперемежку с простым говорением – осталось неизвестным, так как дядя Валя хищным зверем к телевизору подпрыгнул и выключил его, а жена на этот поступок никак не прореагировала, хотя к изображению сына совсем близко была, рукой подать, она только успела радостно воскликнуть: «Батюшки, наш!», но тут же, вздохнув на погашенный экран, пошла делать разные хозяйственные дела: давно минуло время, когда она бросалась спорить с дядей Валей – зачинать или не зачинать, совместная жизнь приучила ее к благоразумному уважению мужниной воли.

И еще одна неудача была у дяди Вали в биографии, но гораздо раньше, и не с кем-нибудь, а с родной старшей сестрой, ради которой загробил он здоровье всех органов, кроме глаз – ими он все видел, все понимал.

Началась эта неудача, когда сестра училась еще на четвертом курсе – или на пятом уже? – нет, все-таки на четвертом, – конечно, как всегда отличница и вообще активистка, член даже институтского студенческого совета и, кажется, староста группы, или, может, это ее потом уже избрали.

Одним словом, получил дядя Валя внезапно от сестры длинное послание, а до этого получал только короткие писульки, и было это длинное послание как гром среди ясного неба, однако дядя Валя его не порвал, как впоследствии сыновнее, а, наоборот, спрятал в комод, в тот ящик, где у него теперь красные рубашки лежали, – всю жизнь любил дядя Валя красные рубашки, как благосостояние стало получше, он ими обзавелся в полном комплекте – и розовые, и бордовые, и морковного цвета, а тогда в том ящике одно дранье лежало, так он под это дранье и сунул сестрино письмо, до сих пор оно там лежит, теперь под красными рубашками, не вынимал его дядя Валя ни разу, не перечитывал – зачем душу бередить?

Сообщала сестра в том письме, что полюбила она на всю жизнь одного человека, который ровно вдвое дольше прожил на свете, то есть почти уже пожилой, но такой хороший, такой умный, благородный и красивый, что существования в отдельности от него она себе теперь представить не может. Однако, чтоб брат не думал, будто его в ближайшие дни собираются пригласить на свадьбу, она сообщает сразу же, что свадьба, как таковая, не состоится, по причинам, которые дяде Вале, живущему в деревне и не общающемуся с умными развитыми передовыми людьми, не понять, а если в двух словах, то дело в том, что любовь – это чувство высокопоэтичное и могучее, но, обладая огромной окрыляющей силой, однако, быстро чахнет и легко гибнет, если его сразу же, едва оно родилось, заключить в неволю, именуемую браком, и если – брат это, несмотря на молодость, конечно, замечал – большинство мужей и жен по прошествии нескольких лет супружеской жизни уже не любят друг друга, а в лучшем случае только уважают, то причина этого прискорбного явления кроется именно в том, что их любовь, едва возникнув, сразу же была лишена свободы и получила смертельный ушиб, стукнутая загсовой печатью. Поэтому, писала сестра, первые годы она со своим пожилым возлюбленным проживет, не заточая любовь-птицу в клетку, и лишь когда их чувство, вскормленное свободой, со временем окончательно возмужает, настолько, что никакие удары печатью его здоровью не будут уже вредны, вот тогда они пойдут в загс, и эта теория правильная, хотя дядя Валя ее не поймет, но пусть не печалится, есть в городе люди гораздо более образованные и то не понимают, передовые идеи всегда побиваются каменьями, которые бросает в них консервативно настроенное большинство; единственное, о чем она просит брата, так это чтоб он не присоединялся к упомянутому большинству, если желает сестре счастья.

Нет, все же на пятом курсе это было, потому что дядя Валя хорошо помнит: ровно два года продолжалась эта любовь на вольных пастбищах, – пятый, значит, и шестой курс, – у медиков шесть лет учатся, – а как сдала сестра госэкзамены, так сразу опять обширное письмо прислала – с двойным ликованием: во-первых, по поводу окончания института и получения диплома с отличием, а во-вторых – свадьба не за горами, недели через две, о точной дате дядя Валя будет извещен особо и, конечно, обязательно приедет, пусть только попробует не приехать, сестре будет большая обида, она так благодарна брату за все, что без него просто не мыслит этого торжества, – и, естественно, без своего пожилого жениха, – эти два человека сделали ее жизнь прекрасной, и она будет счастлива познакомить их наконец и подружить.