Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

Так он объяснял семейные неудачи героя, и тот ушел от старичка полный решимости начать новую жизнь. Вернулся он через месяц – глаза сверкают, рот в улыбке. «Ну, спасибо! – говорит старичку. – Теперь у меня третья жена – чудо! Полная гармония душ и тел!» Оказывается, он специально взял отпуск и целый месяц путешествовал по Сибири, где и познакомился с этой женщиной, с которой у него теперь гармония. «Ты был прав, старик, сказал он настройщику. – Все наши беды от любви к близлежащему. Я нашел далекую и теперь – счастлив. И ушел.

А через полгода вызывают настройщика по одном адресу настроить инструмент. Он приходит и видит своего знакомого. «Это вы здесь, оказывается, живете?» – «Да, я», – отвечает знакомый, а сам весь в синяках. «Как жизнь?» «Ужасно! – отвечает. – Еще хуже, чем раньше. Те хоть не били. А эта – кормит бурдой, изменяет, да еще и лупит меня. А когда я плачу, она громко играет на пианино, чтоб соседи не слышали моих рыданий. Вконец расстроила инструмент». – «Постойте, – говорит настройщик. – А где вы с ней познакомились?» – «Да я же рассказывал, – говорит несчастный. – Далеко в Сибири». – «Сибирь большая, где именно?» – «В одном таежном поселке, – отвечает несчастный. – Дальше некуда. Зашел там в столовую пообедать, а она села за мой столик». – «Несчастный! – вскричал настройщик. – Ты опять полюбил ближайшую! Первая хоть в другом подъезде жила, вторая в другом отделе работала, а эта – за одним с тобой столиком сидела! Ближе некуда! О, кротовья слепота нашей любви!»

Тут этот несчастный как ударит кулаком по клавишам пианино – это кульминационный момент пьесы, публика в зале вся вздрогнула от неожиданности, – как ударит, да как закричит: «Мать твою так, проклятый старый хрыч, как же я могу полюбить далекую, если ее не увижу? А стоит увидеть, как ты сразу объявляешь, что она уже близкая! Я же сначала встретить должен, чтоб мое сердце зажглось любовью! А ты хочешь, чтоб я шел по одной улице, а поскользнулся на арбузной корке, которая лежит на другой?»

В этом месте публика начинает хихикать, хотя пьеса, в целом, трагическая. «Как мне полюбить далекую?» – кричит герой и рыдает. А настройщик тем временем настраивает инструмент. «Бум-бум! Бум-бум!»- звучит пианино. «А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы!» – сотрясается в рыданиях герой. Звуки то заглушают друг друга, то сливаются в единый аккорд, полный тоски и отчаянья. Так заканчивается спектакль.

105

Квартиру Верещагин получает очень быстро – старый друг Пеликан постарался; в связи с новосельем появляется множество разных хозяйственных забот, к тому ж новая работа требует глаза и усердия,- нет у Верещагина времени размышлять над юношескими идеями.

Бежит он, например, на станцию – открыточка пришла, багаж из Порелова прибыл, – думает пожертвовать этому делу час-полтора, а выходит – целый день пропал. И вечер впридачу тоже.

Как неорганизован мир вокруг! Бегает Верещагин по сырому бескрайнему багажному подвалу, души живой найти не может. «Кто здесь есть?» – кричит, на ящики, тюки, контейнеры натыкается, все силы потерял в этом темном подземном городе, пока наконец не посчастливилось; вышел случайно на светлую площадку, где два испачканных человека сидят за журнальным полированным столиком, курят и играют в азартную игру.

Обрадованный Верещагин бросается к ним, объясняет: багаж получить нужно, но эти люди в азарте и посторонние шумы воспринимают плохо. Верещагин им в уши про багаж, а они в это время такой разговор ведут: «Крестовая семерка еще вначале вышла». – «Это пиковая вышла, а крестовая еще нет». – «Если б не вышла, я б к тебе с шестерки не заходил». – «А если я тебе скажу, что не вышла?» – «Что ты мне говоришь – вышла!» – вот такой, по непонятности почти что научный разговор ведут. Верещагин квитанцией машет, сто тысяч раз повторяет, что ему прибывший багаж желательно получить, но события за столиком развиваются по своим законам: на крестовую шестерку шлепается крестовая семерка, которая якобы вышла, – игрок, ее выбросивший, торжествует победу: радостно затягивается сигареткой и хохочет так, что дым из его глотки вылетает комьями, плотными, как булыжники.

Тут и Верещагин впадает в азарт, но другого рода: зарычав, как некогда перекусывая нитку возле медвежьего глаза – этот эпизод описан в двадцать четвертой главе, – он трясет счастливчика с семеркой за плечи с такой силой, что тот, наконец, замечает посетителя, переспрашивает: «Багажик?», говорит: «Мы ссориться не будем, дело у нас общее, ведь верно?» – и не только в одно мгновенье находит верещагинский багаж, но и вдобавок приводит милицейского сержанта, пожилого человека, о котором Верещагин сначала думает: сейчас отведет меня в милицию, потому что я тряс за плечи работника подвала, но, оказывается, совсем в другом дело – это, оказывается, сервис, безупречное обслуживание: пожилой сержант дежурит на вокзале, у него маленький грузовичок, чтоб отвозить сильно пьяных в вытрезвитель, а так как в дневное время пьяных не хватает, то, чтоб не простаивать, он за небольшую плату помогает трезвому населению в перевозке багажа, скромно подрабатывает. «У нас все можно, – говорит хозяин трефовой семерки, которого Верещагин тряс за плечи. – Если по-хорошему, мы все умеем», – и проявляет столько заботы и инициативы, что у него едва находится свободная секунда, чтоб припасть к верещагинскому уху и прошептать: «Отблагодарить надо бы… На бутылочку красненького». Верещагин без колебаний дает ему три рубля.

Но тут возник другой – тот, что зашел с шестерки, держит в руках карты, вид у него обездоленный. Он тычет свои карты Верещагину в лицо и говорит: «Хочешь, покажу фокус? А ты мне за это на бутылочку красненького… Да она всего рубль две!» – кричит он, так как фокус отвергнут, и получает рубль. Получив этот рубль, он смотрит на Верещагина как на последнего дурака. Милицейский сержант говорит: «Идемте». «Две копейки занесешь в другой раз!» – кричит вслед бывший обездоленный. «Народ этот отчаянный. С ним осторожнее надо быть», – говорит сержант.

И вот наконец они уже не в подвале, они едут в машине улицам города. Сержант рассказывает о своей работе. Он говорит, что в первое время хватал всех без разбору, такой был неопытный: качается человек, значит, в машину и в вытрезвитель. А теперь научился различать – пьяница перед ним или случайно напившийся. Случайно напившемуся он говорит: иди домой, к жене, чтоб я тебя не видел… Но, к сожалению, отдельные личности такое гуманное обхождение не понимают. Они радуются, увидев милиционера: «О, милиционер! Вези меня в вытрезвитель!» И очень обижаются, когда их гонят домой. «Ты для чего, говорят, тут поставлен?» Они внимания хотят. Они специально куражатся, чтоб ими заинтересовались. Потому что на трезвых на них никто не смотрит. Такой человек в трезвом виде тоскует: кто, мол, я есть? Один из миллиардов. А пьяному ему почет: в машину сажают, в вытрезвителе вокруг него врачи хлопочут, с высшим образованием люди. «Один прямо так и заявил, – рассказывает сержант, – я его отвез, а он врачам: белый халат, говорит, и я могу напялить, ты мне сначала диплом покажи, а уже потом вокруг меня холуем бегай… Каждый человек главным быть хочет, от этого все беды на земле…»

Вот такой рассудительный сержант попался Верещагину. Настоящий философ. А философ он философ и есть – ящик на пятый этаж тащить отказался: сердце, дескать, не очень здоровое, да и некогда, пьяные на вокзале внимания ждут… Три рубля все же взял. Правда, со смущением. Извинился. Уехал.

И остался Верещагин с огромным ящиком перед домом один. Новая трудность возникла.

У автора приятель есть, тоже в некотором роде философ, так он насчет трудностей высказывается очень интересно. Трудности, говорит он, не сами по себе страшны, любую из них, говорит, преодолеть – пара пустяков. Но до чего ж, говорит, они плодовиты, суки! Только, говорит, преодолеешь одну до конца, как видишь: из ее раздавленного брюха новая вылазит. Новую – к ногтю: а она уже очередного гаденыша на свет произвела. А то и двух. И так до скончания века любая трудность со своим длинным потомством – неистребима. Иногда кажется: маленькая, ерундовенькая, – но знай: раз появилась, до последнего твоего часа будет с тобой жить. Поэтому мой приятель давно уже перестал бороться с трудностями. Он ими оброс как раковинами борт судна – это такие стихи есть. И вот плывет к порту назначения отяжелевший, неуклюжий, ниже ватерлинии в жизненный океан погруженный. Хороший человек.

Верещагин же подобной философии не сочувствовал: оказавшись один на один с ящиком, он сразу стал думать, как эту новую трудность преодолеть. И вот как решил: сбегать в ближайший какой-нибудь магазин, там обязательно найдутся рабочие-грузчики, авось за трешку согласятся помочь. Но оставить ящик без присмотра Верещагин боится: вдруг кто-нибудь сопрет. Конечно, ящик тяжелый и громоздкий, но любую самую тяжелую и громоздкую вещь легко спереть, если она без присмотра. Поэтому, прежде чем пойти в магазин, Верещагин звонит в чужую дверь на первом этаже, надеясь, что выйдет старушка, которую он и попросит посторожить ящик. Но выходит не старушка, а мужчина средних лет и сразу же поражает Верещагина сильнейшим приятным запахом, который исходит от него в таком изобилии, как от цветочной клумбы. Он еще только приоткрыл дверь, а лестничная площадка уже сразу заблагоухала, как райский сад Эдем. Верещагин не понимает, что это таким способом рождается новая трудность, он просто удивлен и растерянно принюхивается. «Друг, – говорит мужчина, – не могу, понимаешь? С удовольствием, но не могу, веришь ты мне?» В ответ на эти слова Верещагин поворачивается уходить, но мужчина кричит: «Куда ты? Это я не могу, зато Марианна может. Марианна! – кричит он в глубь квартиры. – Марианна!» – и оттуда появляется женщина, которой ничего не надо объяснять, она все слышала и идет прямехонько на улицу. Верещагин следом. «Что вы! Не надо!» – говорит он, Потому что женщина обхватывает ящик руками. «Вы только посторожите, я грузчиков сейчас приведу», – объясняет ей Верещагин, но женщина говорит: «Посторонитесь», – ящик уже у нее в охапке, она несет его – к дому, в подъезд, вверх, шагает через ступеньки, Верещагин едва поспевает. «Вы с ума сошли!» – растерянно бормочет, но вот уже пятый этаж. Верещагин отпирает дверь, женщина вносит ящик в прихожую, ставит, Верещагин говорит ей: «Спасибо» – с одышкой, «Не за что», – ровным голосом отвечает женщина и уходит.