Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

• Название: ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
• Автор: Владимир Краковский
• Жанр: Научная Фантастика

РОМАН

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1983

Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.

Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.

Художник Евгений АДАМОВ

4702010200-187

К --- 55-83

083(02)-83

© Издательство «Советский писатель». 1983 г.

---

И точно. Не прошло и недели, как волосы снова проросли из верещагинской головы, пробивая плотную поверхность лысой кожи, они не по дням, а по часам прибавляли в росте и толщине, через месяц Верещагин уже обладал новой, довольно сносной шевелюрой, – все так быстро получилось, что он даже не успел всего снадобья истратить: целую бутылку приготовил, полбутылки осталось.

Все-таки, что ни говорите, даже в эти годы гений Верещагина не дремал – надо же: миллионы врачей-специалистов чахнут над этой проблемой, ничего путного придумать не могут, Верещагин же мгновенно постиг секрет, – главное, сумел представить жизнь волосяной луковицы во всей полноте – со всеми ее заботами, волнениями и запросами, – волосы выросли так быстро, что однажды утром, расчесываясь у зеркала, Верещагин подумал: «А был ли я лысый или показалось? Наверное, показалось. Мне сейчас и не такое приходит в голову».

Ему действительно в эти годы такое приходило в голову, что, если описать – читатель обомрет. Но я не имею права – на этот счет у меня есть давняя договоренность с Верещагиным. Точнее, его запрет.

89

Однажды, примерно через год после того, как у него снова отросли волосы, выходит Верещагин из лаборатории в коридор и видит: у окна стоят двое – знакомые, коллеги. Курят и обсуждают заметочку из иллюстрированного журнала.

Верещагин эту заметку читал. В ней рассказывалось об одном юноше выдающихся умственных способностей, двадцатидвухлетнем докторе физико-математических наук. Все четко было в заметочке, а этим двоим что-то неясно, стоят у окна, громко спорят.

Один говорит: эдакая огромнейшая одаренность, бесспорно, со временем станет новым Эйнштейном.

А другой не соглашается знаем, мол, этих вундеркиндов, у них закон: в юности всех поражают, а к зрелым годам становятся заурядными специалистами.

Первый говорит: ну, брось.

А второй: из этих молодых да ранних, как правило, ничего путного не выходит.

Первый опять: ну, брось!

Верещагин тоже закурил и подошел к спорящим, чтобы принять участие в разговоре, поскольку он, как было сказано выше, эту заметочку читал. Второй спорщик увидел его, обрадовался и говорит первому: «Чего далеко ходить за примером, – и пальцем в Верещагина. – В двадцать лет кандидатскую защитил. Ну, а толку? Толку-то, а? Правда, Верещагин?» Верещагин кивнул.

90

Похоже, от этого кивка у него делается легкое сотрясение мозга: к вечеру начинает болеть голова, утром он просыпается совсем без сил. Одеяло, подушка – на полу, простыня скручена в жгут. Будто приходил к Верещагину речью Некто и он боролся в ним, как Иаков.

Три дня он валяется в постели, а утром четвертого мчится в институт, вбегает в кабинет директора и кричит; «Дайте мне печь, я хочу сделать Кристалл!», но это пустой номер: во-первых, у него не готово – в дипломной-диссертации масса ошибок, там еще думать и думать, до практического создания Кристалла еще далеко; во-вторых, кабинет пуст, то есть директора в нем нет, – гласом вопиющего в пустыне орет Верещагин: «Дайте мне печь!», сам себя только и слышит, – вышел куда-то директор, повезло ему, Верещагин мог бы и за грудки взять, в таком он сейчас состоянии.

Допекло все-таки. Сказано: легкое сотрясение мозга. Обидели Верещагина коллеги-сослуживцы, категорически высказавшись в том духе, что ничего путного из него не вышло. Истинного вдохновения в данный момент Верещагин не испытывал, от одного самолюбия кричал: «Дайте мне печь!»

Сказано: не было в кабинете директора. Верещагин выбегает на улицу, мчится на почту и звонит Пеликану, которого когда-то обидел. В семнадцатой главе описан у меня этот эпизод, как обидел Верещагин Пеликана.

Старый студенческий приятель Пеликан не терял эти годы даром. Он не влюблялся, не слушал магнитофонную музыку и в результате возглавлял теперь научно-исследовательский институт в довольно крупном городе. Этот город находился так далеко, что за одну минуту телефонного разговора с ним брали сорок копеек. «Приезжай, – сказал Пеликан, не помнящий обид. – Куда ж тебе деваться? Если я не возьму старого друга, значит, буду последней сволочью. Правильно!»

Верещагин тут же покупает билет в этот далекий город, возвращается в институт и кладет на директорский стол заявление, выражающее просьбу немедленно уволить его, Верещагина, по собственному желанию.

Директор уже успел вернуться в кабинет. Он ласково смотрит Верещагину в глаза и произносит негромкую речь: «Когда я вижу вас, мне всегда хочется говорить образно, – говорит он. – Милый мой Верещагин, я очень любил в детстве стрелять из рогатки. Но, поверьте, ни в одного воробья я не попал. Был страшный мазила…»

Верещагин молчит. Он думает: в одной руке я понесу магнитофон, в другой – чемодан с бельем. А все остальное отправлю багажом. Малой скоростью. Прибуду в новый город налегке, думает он.

«Мое детское самолюбие очень страдало от этого, – продолжает директор уже с веселым смехом, глаз с Верещагина не сводит. – Мальчишки отправляли на тот свет одну пичужку за другой, а я никак не мог открыть счет. На этой почве у меня развился даже некий комплекс, которым я страдаю до сих пор. И тем не менее я рад тому, что меня в детстве преследовали неудачи. Господи, говорю я себе, это же большое счастье – ни разу не попасть! Каково было бы мне сейчас, в мои нынешние годы, носить на душе грех убийства? А?»

Он берет шариковую ручку, пишет на верещагинском заявлении: «Не возражаю» – и подписывается своей знаменитой подписью, которая не изменяется уже тридцать лет

«Узнаю свою молодость», – говорит он после этого и объясняет: его личная молодость длилась до пятидесяти четырех лет. «А потом что-то щелкнуло в душе: то ли выключилось, то ли сломалось», – говорит он.

А когда Верещагин уходит, он достает свои тайные списки. В первые годы работы Верещагин числился по спискам «Ж» и «И». Потом был в списке «А», позже в «К». Теперь директор вычеркивает его из списка «3». Верещагин расстается с директором пореловского института навсегда. И нам тоже больше с ним не встретиться

На прощание – все, что я знаю об этом человеке.

91

В двадцать восемь лет он стал кандидатом наук. В тридцать пять доктором и лауреатом какой-то там премии. Приятели любили его за балагурство, начальство – за необыкновенную работоспособность. Когда перед ним встал вопрос – продолжать быть творческой личностью или руководить творческими личностями, он не без колебаний избрал второе: его назначили начальником главка какого-то там министерства. Среди мрачных трусливых коллег он выделялся смешливостью и непреклонной волей.

Он любил изучать людей и в первый же год после назначения на пост директора пореловского института произвел классификацию всех научных сотрудников, составив следующие тайные списки.

«А. Середнячки».

«Б. Подающие надежды».

«В. Зануды, но талантливые».

«Г. Просто зануды».

«Д. Люди с блеском, но бездарные».

«E. Просто бездарные».

«Ж. Просто талантливые».

Список: «Е. Просто бездарные» делился на два подсписка: «Молодые бездарности» и «Бездарности пожилые». Почти все молодые бездарности входили также в список:

«З. Лица, от которых нужно избавиться», за исключением нескольких счастливчиков, из фамилий которых образовался список с юмористическим названием:

«И. Нужники»,

то есть нужные, в силу родственных или дружеских связей, люди. Пожилые бездарности в список «З» не входили из соображения гуманности: директор намеревался терпеть, пока они не выйдут на пенсию, и гордился своим великодушием – втайне от сослуживцев, но громко в кругу друзей. Кроме того, директор имел списки:

«К. Сотрудники со странностями».

«Л. Склочники».

«М. Неизлечимые шизофреники».

«Н. Опасные циклотимики».

и ряд других.

Из лиц, которые числились сразу по нескольким спискам, следует упомянуть покойного доктора наук Несгибайло. Он проходил по спискам «В», «З» и «М» одновременно.

Списки составлялись на основе пристальных глубоконаучных, а поэтому безошибочных наблюдений; и случаев, чтоб сотрудник, внесенный в один список, впоследствии был переведен в другой, не наблюдалось.

Исключение составлял один Верещагин. Как было указано выше, сначала он числился в списках «Ж» и «И», потом в списке «А», еще позже – в «К». Теперь директор вычеркнул его из списка «З».

Больше о директоре пореловского научно-исследовательского института керамических сплавов я не знаю ничего.

92

С одним человеком вот что приключилось: лег он спать и увидел такой сон: будто идет по улице в хорошем настроении, но тут вдруг подскакивает какой-то субъект и с размаху вонзает ему в живот огромный-преогромный нож.

И снится дальше этому человеку, как он бегает по улицам, вопит что есть мочи: «Спасите! Помогите!», у него из живота огромный-преогромный нож торчит, а люди проходят мимо, ничего не желают видеть и слышать, торопятся по своим делам.