Иннокентий Анненский - Бальмонт-лирик

• Название: Бальмонт-лирик
• Автор: Иннокентий Анненский
• Жанр: Критика

---

Здесь символичность тяжелого слова ласкательность усиливается благодаря соседству слова глаз.

И бродим, бродим мы пустынями,
Средь лунатического сна,
Когда бездонностями синими
Над нами властвует Луна.[81]

(II, 184)

В небе видения облачной млечности.[82]

(Тл. 73)

Море времени и мысли бьется в бездне голубой,
О пределы пониманий ударяется прибой.[83]

(Тл. 205)

Бывают у Бальмонта и целые терцины из отвлеченных слов, для меня, по крайней мере, не громоздкие.

Все зримое — игра воображенья,
Различность многогранности одной,
В несчетный раз — повторность отраженья.[84]

(II. 364)

Не знаю, не в первый ли раз у Бальмонта встречаются следующие от влеченные слова: безызмерность (II, 396), печальность (ibid.), (росистая) пъяность (II, 282), запредельность (Тл. 20), напевность (II, 239), многозыблемость (Тл. 169), кошмарность (Тл. 103), безглагольность.[85] (Тл. 131).

Но Бальмонт лирически их оправдал. Постигший таинство русской речи, Бальмонт не любит окаменелости сложений, как не любит ее и наш язык. Но зато он до бесконечности множит зыбкие сочетания слов, на стоящее отражение воспеваемых поэтом минутных и красивых влюбленностей.

Нет больше стен, нет сказки жалко-скудной,
И я не Змей уродливо-больной,
Я Люцифер небесно-изумрудный.[86]

(II, 166)

Или с красивым хиазмом:

Воздушно-белые недвижны облака,
Зеркально-царственна холодная река.[87]

(II, 183)

Параллельные:

Их каждый взгляд рассчитанно-правдив,
Их каждый шаг правдоподобно-меток.[88]

(II. 363)

Оксюморные:

В роще шелест, шорох, свист,
Отдаленно-приближенный…[89]

(II, 36)

Вольно-слитные сердца…[90]

(II. 273)

Перепевные:

Радостно-расширенные реки.[91]

(II, 132)

Лирические красочные:

В грозовых облаках
Фиолетовых, аспидно-синих.[92]

Лирические отвлеченные:

Призраком воздушно-онемелым…[93]

(II, 265)

Сирено-гибельных видений…[94]

(Тл. 112)

Смерть медлительно-обманная…[95]

(II, 318)

(Я) мучительно-внимательный…[96]

Отвратительно-знакомые щекотания у рта…[97]

(idid.)

Мы с тобою весь мир победим:
Он проснется чарующе-нашим.[98]

(II, 284)

Интересны сложные сочетания, которые кажутся еще воздушнее обычных.

Лиловато-желто-розовый пожар.[99]

(II, 176)

Все было серно-иссиня-желто…[100]

(II, 165)

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны.[101]

(Тл. 131)

Есть пример разошедшегося сложного сочетания.

Скептически произрастанья мрака,
Шпионски выжидательны они.[102]

(II. 369)

Отрицательность и лишенность в словах Бальмонта очень часты.

Вот конец одной пьесы:

Непрерываемо дрожание струны,
Ненарушаема воздушность тишины,
Неисчерпаемо влияние Луны.[103]

(II. 183)

«Безъ» и «без» — в одном сонете повторяются 15 раз; этот же пред лог в слитном виде (II, 127) придает особо меланхолический колорит пьесе «Безглагольность» (см. выше).

Большая зыбкость прилагательного, а отсюда и его большая символичность, так как прилагательное не навязывает нашему уму сковывающей существенности, делает прилагательное едва ли не самым любимым словом Бальмонта. Есть у него пьеса «Закатные цветы» (II, 105), где скученность прилагательных красиво символизирует воздушную навислость слоисто-розовых облаков.

Поэзия Бальмонта чужда развитых, картинно-обобщающих сравнений Гомера и Пушкина.

Его сравнения символичны — они как бы внедрены в самое выражение.

Вот пример:

И так же, как стебель зеленый блистательной лилии,
Меняясь в холодном забвенье, легенды веков,—
В моих песнопеньях, — уставши тянуться в бессилии,—
Раскрылись, как чаши свободно-живущих цветков.[104]

(П. 348)

Звуковая символика Бальмонта никогда не переходит в напряженность и не мутит прозрачности его поэзии.

Вот несколько примеров звуковой символики.

Символизируется застылость:

Как стынет скованно вон та сосна и та.[105]

(II, 183)

дыхание:

Дымно дышат чары царственной луны…[106]

шуршанье:

О как грустно шепчут камыши без счета;
Шелестящими, шуршащими стеблями говорят.[107]

(Тл. 145).

озлобленность:

Я спал, как зимний холод,
Змеиным сном, злорадным.[108]

(II. 223)

Есть у Бальмонта две звуко-символические пьесы.

В шуме ш-с.

Осень

В роще шелест, шорох, свист

………………………

Смутно шепчутся вершины
И березы и осины.
С измененной высоты
Сонно падают листы.[109]

(II. 36)

В сонорности л.

Влага

С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!»— Светло,
Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль под Луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.

Слухом невольно ловлю…
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!»—
Полночь глядит с небосклона.[110]

(II, 189)

Вот несколько примеров перепевности:

Так созвучно, созвонно.[111]

(II, 283)

Узорно-играющий, тающий свет[112] —

Тайное слышащих, дышащих строк.[113]

(II, 107)

Радостно-расширенные реки.[114]

(II, 132)

цветок,
отданный огненным пчелам.[115]

(Тл. 207)

Бальмонт любит в синтаксисе отрывистую речь, как вообще в поэзии он любит переплески и измены.

Счастливый путь. Прозрачна даль.
Закатный час еще далек.
Быть может, близок. Нам не жаль.
Горит и запад и восток.[116]

(II. 57)

Или:

Назавтра бой. Поспешен бег минут.
Все спят. Все спит. И пусть. Я — верный — тут.
До завтра сном беспечно усладитесь.
Но чу! Во тьме—чуть слышные шаги.
Их тысячи. Все ближе. А! Враги!
Товарищи! Товарищи! Проснитесь![117]

(II. 9)

Возьмите еще «Русалку», сплошь написанную короткими предложениями (II, 286), или во II томе пьесы на с. 32, 51, 151, 152.[118]

Выделенью коротких предложении соответствует у Бальмонта красивое выделение односложных слов в арсисе (пьесы: «Придорожные травы», «Отчего мне так душно?» — час, миг, шаг).

У Бальмонта довольно часты во фразе строения слов или речений с разными оттенками:

С радостным:

И утро вырастало для нас, для нес, для нас.[119]

(II. 264)

Меланхолическим:

И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.

(из пьесы «Безглагольность», см. выше)

Мрачным:

Било полночь в наших думах,
Было поздно, поздно, поздно.[120]

(II. 281)

Ритмы Бальмонта заслуживали бы особого исследования. Я ограничусь несколькими замечаниями.

Наши учебники, а вслед за ними и журналисты, говоря о русском стихе, никак не выберутся из путаницы ямбов и хореев, которые в действительности, кроме окончания строки, встречаются в наших стихотворных строках очень редко. Например, почти весь «Евгений Онегин» написан 4-м пэоном.