Сергей Мстиславский - Крыша мира

• Название: Крыша мира
• Автор: Сергей Мстиславский
• Издательство: СП «Вся Москва»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1989
• ISBN: ISBN 5-239-01048-Х

Для читателя будет несомненным открытием незаслуженно забытый приключенческий роман Сергея Дмитриевича Мстиславского «Крыша мира». Роман откровенно авантюрный, да еще с изрядной долей фантастики. Но, как свидетельствует сам автор, «в обстановке сказочного сада Пери и «Пещеры Александра» даже научный работник, антрополог, теряет на короткий момент грань между действительностью и «сказкой».

Романы эти интересно и полезно прочитать в любом возрасте.

---

«В былые, далекие года кочевал по этой земле богатый, сильный хан: стояли его таборы и по Памиру, и по всему Алаю. Триста жен было у хана, но сыном не благословил его Аллах. И вот перед смертью (в зимнюю пору, в суровую стужу пришла за ним смерть) согнал он к кара-кульской скале все свои таборы. Велел резать скот — коров, и быков, и лошадей — и прикладывать теплые ободранные туши к обледенелому, гладкому камню. Мороз приковывал туши к скале: в камень затвердевало мясо. И по этим из застылых мышц и костей сложенным ступеням поднимались джигиты хана и втаскивали за собой новую теплую тушу и закладывали новую ступень. Так, за зиму, вывели они лестницу до самой пещеры. Подняли туда сокровища хана и самого хана со всеми его женами. Таборы же, по его приказу, откочевали в Китай. И едва они ушли — дохнула первым зноем весна (жаркая она на Памирах), и стали оттаивать туши, и стали рушиться ступени, начиная с верхних — с тех, что ближе к солнцу. Со всех Памиров сбежались волки, и барсы, и медведи на небывалый пир: потому что свыше шести тысяч туш заколото было на восхождение к пещере. Все лето не было проезда мимо Кара-куля от звериных орд. Урочище это и ныне зовется «урочищем шести тысяч» — по счету тризны, что справили по великому хану волки и барсы.

Навеки спасенным от людей остался в пещере ханский клад: сильный ветер выносит оттуда лоскутья шелковых одежд и золотые монеты с надписями, которых не прочтет ни киргиз, ни монгол из-за китайской границы. Древнее золото: полный вес. Сколько лет ездят мимо скалы люди: у каждого мысль о кладе. Да нет к нему пути: человек не птица — не полетит.

Нашелся, впрочем, тому назад лет десять, не больше, такой человек, что попробовал добыть клад. Богатый был киргиз, именитый и по Алаю и по Памирам. Одолела его мысль о золоте: ночи не спал. Решил наконец: согнал весь свой скот (с баранами тысяч до двух голов было) к скале и зиму всю резал скот и прикладывал к холодному камню теплое мясо. Но стад его хватило только на подножье скалы, хотя он выкладывал ступени не целыми тушами, как хан, а ломтями и отрубами. Пришла весна — отгнило от скалы мясо, попадало в пищу волку; не пережил неудачи киргиз — помешался. Так и ходит помешанным по кочевьям и до сего дня выпрашивает мяса на верхние ступени: нижние, говорит, готовы, только четыре осталось уложить. Имя киргизу — Атталы-бек».

* * *

За Кара-кулем еле заметный подъем и потом спуск, почти что отвесный, к Алаю. Уже с половины ската стала видна группа скал, у подножья которых ютятся три-четыре сакли. Это и есть Бардоба.

Спустились мы быстро: дорога колесная, широкая. Ждет ли Жорж? Как только от подножия подъема ровной лентой развернулась Алайская дорога, я пустил коня рысью, торопясь к встрече.

Г л а в а XX. НАЧАЛО ПУТИ

Подъезжая к Бардобе, первое, что я увидел — сломя голову мчавшегося навстречу Саллаэддина.

— Э, таксыр! А мы уже думали — конец тебе пришел. Думали: как теперь с вьюком быть, как делить, кому что…

И вдруг сразу остановился.

— А Гассан где?

— Монахом Гассан стал.

— Пожалуйста, шутки не скажи, таксыр. Ему из Самарканда весть: жена, пожалуйста, родила.

— Мертвого?

— Зачем мертвого?.. Еще какой живой: двойня! Скажи, очень прошу, правду: где Гассан?

Я рассказал наспех: от юрт, на запорошенном уже снегом скате, махал шапкою Жорж. И джевачи с ним рядом, в киргизском лисьем колпаке, машет тоже, подгибаясь поклоном.

Салла не поверил. Потом захохотал, рукавом прикрывая рот.

— Я думал: он вернется — надо мною смеяться будет: теперь я над ним буду смеяться — на весь базар. Ха-ароший из него выйдет джавона — юродивый!

И снова стал серьезным.

— А серого жеребенка твоего, на котором он ездил, — теперь кому: мне?

— Зачем? Пока под вьюком пойдет. Вернемся в Самарканд, отдадим жене Гассана.

— За что жене? Скажи, пожалуйста, зачем такое придумал? — ворчит Салла. — Жена у него красивая, два сына, без приданого мужа найдет. Гассан что? — байгуш был, задира! Разве ей такой муж надо?

Еще спуск, малый, легкий. Мягко шлепают копыта по размоченной талым снегом глине. Салла, отставший было, снова догоняет меня.

— Нет, ты верно решил. Серого — жене: джигиту за службу. А я на ней сам женюсь. Видит Аллах: у меня жена уже мало-мало старая… Ты запомни, таксыр: я первый сказал, раньше другого. В Самарканд приедешь — так и скажи ей, и коня не отдавай раньше.

* * *

Жорж посмотрел пристально сквозь очки.

— Ну, старина, лицо-то у тебя другое стало… Было дело? Тут такое несуразное про твой переход болтают, что джевачи чуть не сбежал. Что за белая женщина?

— Ты же сам определил тогда, помнишь, при прощаньи: «фольклор»!

Он хороший, Жорж, но говорить с ним о Тропе — нельзя.

И ни с кем пока нельзя. Пока, это — свое. Только.

— Когда мы о твоей болезни узнали, я хотел было подняться на Памир, да джевачи взвыл, — ни за что не соглашался один оставаться ни на Алае, ни в Гарме. Потом — сомнение взяло: верно ли, что ты болен. А вдруг да брехня, и мы разминемся. Так и отсиживался в Бардобе. Тощища! А Памир как?

— Отлично сделал, что не поднялся. Памир? Корыто, набитое снегом. На голом месте — две грязных гарнизонных дыры. Никогда не верь надписям, Жорж.

— Ну, вижу, вижу, — в этом ты не исправился! Работал?

Я вспомнил о евреях-арийцах.

— И еще как! Ведь я нашел…

— Череп? — глаза Жоржа разгорелись. — Быть не может! Где?

* * *

Мы за полночь говорили о Язгулоне. Жорж осторожнее в выводах: по его мнению, на одних тамошних моих евреях старой расовой теории не опрокинуть: под пересмотр они ее поставят, конечно, шуму будет много, но до крушения еще далеко.

— Гассан проще говорил: не поверят!

— Что же, и правильно говорил, — задумчиво кивает Жорж. — Эту задачу не атропологией решать…

— Не циркулем, а ружьем?.. Вопреки профессору?

— Ну, ты сейчас уже — «ружье»! Точно нет других способов…

* * *

Самому Жоржу каратегинская поездка ничего не дала.

Все те же черепа «средиземноморцев». Вот ящерицу он в окрестностях Бардобы убил — действительно редкую. Серая, в красных пятнах, и гребень от затылочной кости до оконечности хвоста как у сказочного дракона. Зубатая. Рост — почти два аршина в длину и пол-аршина вверх. Разновидность Varanus, до сих пор не известная: войдет, стало быть, в зоологию под Жоржиным именем: Varanus Cjordjiana!! Обессмертил себя мимоходом Жорж…

* * *

Тяжелые вьюки наши все оставлены в Гарме, столице Каратегина. Придется, стало быть, заходить за ними; а я-то надеялся прямо с Алая перевалить в Фергану: домой — кратчайшим путем! И сердце нудит от мысли о бековском приеме. Довольно с меня, не хочу, не могу больше…

— Все равно, от этого не уйдешь, — смеется Жорж. — Тигровый закон — закон вечный!

— Вечный ли?

— Ого! — Жорж щурится подозрительно и ласково. — Это что, новое? С Тропы?

Хороший он — Жорж. А все-таки — с ним… не говорится.

* * *

По Алайской долине путь легкий: степью. Если бы не ветер, было бы совсем хорошо. Торопились во весь конский ход: от зари до зари — в седлах; шел уже и здесь снег. Застелет — глазам моим конец. Прежней острой боли нет, воспаление проходит, а все-таки мутнеет по временам правый глаз, набегает слеза, та же, что на Памирах. Едкая, как расплавленный свинец.

Уйти от снега успели на четвертую ночь счастливо перевалили в Каратегинскую область и теплым закрытым ущельем вышли на широкую равнину. Зачернели в зеленых островах садов богатые кишлаки. Опять виноград, дыни, тепло, солнечно, не жестоким памирским светом — с неба в упор, а ласковым, долинным, далеким солнцем.

На последней перед Гармом ночевке в мечеть, где мы расположились, толпою пришли молодые и старые.

— Просьба собравшихся. Расскажи о Дивьей Тропе, таксыр. Как ты одолел заклятье Хранителей?

Что им ответить? То, что было, — не расскажешь: не поверят они, а то, чему поверили бы, что рассказать можно, того не было…

— Мой путь не пройден еще: я только на начале Тропы. Рано рассказывать, не о чем! Лучше о другом, о вашем поговорим, старики…

— Что же говорить о нашем? Наши дела какие? Об урожае больше да о налоге… Да вот еще выселенцы у нас: из Гиссара беженцы. И без них тесно — а принять надо. Хуже прежнего злобствует Рахметулла…

Рахметулла! Опять это имя!..

— Бегут из Гиссара: житья не стало. Нынче у бека нашего гостит Рахметулла. Слух идет: хлопочет, чтобы наложил бек запрет на переселенцев, закрыл от них свой округ. Не то оскудеет людьми Гиссар.

— А у вас в кишлаке много выселенцев?

— Десятка два будет. Вот эти — гиссарцы и те вон, в углу, тоже, таксыр.

— Давно Рахметулла у бека?

— С неделю или больше. Сейчас на охоте татарин; в летнем бековском дворце, в Карасу-Мазаре: отсюда таша полтора…