Евгения Скрипко - Друзья и родители

• Название: Друзья и родители
• Автор: Евгения Скрипко
• Издательство: Одесское областное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

Капитан-лейтенант Саянов вызвал жену с сыном в другой город, а сам отправился к новому месту службы. Снова забирать семью он не торопится: от жены отвык, да и другой женщиной увлекся. Впрочем что-то все равно решать надо. Жена пишет полные упреков письма и взывает к его отцовским чувствам – она боится, что не сможет сама справиться со взрослеющим подростком. В голову Саянова закрадывается мысль, а не отдать ли сына в детский дом, а с женой развестись, и таким образом разом решить семейные проблемы.

---

После того, как осталась позади Одесса, отец с сыном сели за шахматы, а Мария Андреевна, чтобы не мешать им, поднялась на верхнюю полку. Отсюда она могла наблюдать и за лицом сына, и за шахматной доской, над которой время от времени, передвигая и вкалывая в картонную доску фигуры, появлялась широкая рука мужа: Саянов занимал противоположное сиденье, и видеть его Мария Андреевна не могла. Отец еще не знал, как хорошо стал играть в шахматы Вадик, и матери доставляло большое удовольствие смотреть на сына, когда он обдумывал свои ходы.

Вадик передвинул фигуру и, откинувшись на подушку, лежавшую у него за плечами, довольно улыбнулся.

– Ах ты, плутишка! – воскликнул отец, громко хлопнув себя ладонью по колену. – Здорово ты меня обставил! Где ты научился так играть? А?

И он пересел к Вадику.

Отец обнял мальчика и заслонил его своей головой от матери. И по тому, как склонялась и откидывалась назад голова мужа, Мария Андреевна могла судить, что между отцом и сыном уже растаял лед. Ей радостно было видеть их вместе, и обида на мужа, а с ней и недоверие к нему легко уходили прочь, а доброе чувство все росло и росло.

Под мерный стук колес возникли в памяти лучшие дни и прожитые вместе годы. И чем больше думалось о прошлом, тем ближе становился ей муж, а сомнения и тревоги, как и тогда в доверчивой юности, могли быть ложны и напрасны.

С каким страхом думала она в то время о далеком городе, где «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса»! Оттуда в заснеженный Черносмородинск каждую зиму приезжал сосед Николай Саянов и похвалялся, что женится на землячке. Как страшно было отвечать на его письмо, что она согласна связать с ним свою судьбу, как боязно было объявить это строгому отцу. «Пропадешь ты с этим бескозырным, – говорили подружки. – И чем ты только прельстилась? Глазищи совиные, ручища, что кузнечный молот, упрям хуже козла. Вот завезет он тебя да бросит. Ищи потом, свищи его по морям-океанам». А Николай и зимы не дождался, приехал, да не в бескозырке, а во флотской фуражке и в новой форме – флотский командир.

Долго упрямился старый отец, поглядывая на моряка-соседа: «И то сказать, не нашел ты себе, Никола, девки в Питере, – говорил он укоризненно. – Понадобилась она тебе, чалдонка наша, завезешь да бросишь». А сердце у чалдонки, что снегирь в клетке, выскочить готово: «Эх, папаша, да такая-то зеленоглазая для меня одна на свете», – и Маня за дверью, прижавшись к щелочке, с ужасом ждала, как крикнет батя, как прогонит он жениха. «Так как же, папаша, ехать мне неженатому?» Посопел старик, поворчал да и смилостивился: «Уж коли одна на свете, спорить не о чем!» Что там стряслось, не видела Маня, только голос отца заставил ее распахнуть дверь. «Постой, медведюшка! Этак ты из меня и душу выдавишь!» – притворно кричал он, вырываясь из объятий моряка.

«Ну, дочка, беда! Пропил старый дурак свою зеленоглазую!»

«Медведюшка», – невольно прошептали ее губы. Ей так хотелось сказать это вслух, чтобы он слышал, подошел. Она повернулась, чтобы взглянуть на сына и мужа. Серые сумерки плыли за окном, а они все еще сидели, обнявшись, и вели какой-то очень интересный разговор. Порой до матери доносился продолжительный смех Вадика.

Под потолком вспыхнула лампочка, и Мария Андреевна повернулась лицом к стене. В этот момент ей показалось обидным, что за весь вечер они не перебросились с ней ни единым словом, будто забыли, что она вместе с ними.

– Мамочка, ты не спишь? – вдруг услышала она голос сына.

Мария Андреевна почувствовала, что вместе с сыном к ней на полку заглядывает и муж. Она не успела сообразить, притвориться ли ей сонной или заговорить с ними, как муж, отвлекая от нее Вадика, сказал еле слышно:

– Не беспокой ее, Вадюша, устала она сегодня с нами.

Вначале Марии Андреевне показалось: Саянов обрадовался, что она спит, но он осторожно и заботливо прикрыл ее простыней. «Медведюшка, ты мой», – подумала она, уже не желая прогонять того доброго чувства, что охватило ее. И она уснула.

Вслед за матерью забылся счастливым сном и Вадик. Не мог спать лишь Николай Николаевич. Вторую ночь без сна он проводил легче: чувство искупленной вины сохранило ему на некоторое время покой. Но к утру, словно выждав удобный момент, когда их никто не увидит, снова явилась Людмила.

Саянов вспомнил о ее письме, которое еще в Одессе, когда он разговаривал с женой, было положено в самый дальний карман. Он достал это письмо и, будто прощаясь, перечитал его в последний раз. Потом он порвал письмо на мелкие клочки и выбросил их в окно.

Но Людмила не уходила. А с ней рядом, как ее тень, незаметно становился майор Истомин.

И, как солдаты перед смотром, день за днем, проходило в его памяти пережитое в эти последние месяцы.

12

Прошлой осенью к месту нового назначения Саянов прибыл накануне Октябрьского праздника, и первым, с кем свела его судьба, был майор Истомин. Начальник политотдела был одних лет с Саяновым и отличался необыкновенной способностью располагать к себе.

Они встретились в отделе кадров, куда явился по прибытии капитан-лейтенант и куда зашел по делу Истомин. Со случайно завязавшегося разговора о Балтике, где в первые годы войны служили оба, началось их знакомство. Майор запросто пригласил Саянова заходить к нему. В тот же день капитан-лейтенант воспользовался приглашением. Истомин встретил Саянова, как давнего приятеля. Он пошел навстречу гостю и предложил ему снять шинель.

– Усаживайтесь поудобнее, товарищ капитан-лейтенант, – сказал Истомин, задерживаясь у дивана, чтобы гость сел первым.

Они закурили, и разговор начался непринужденно. Менялись тема за темой. Когда же речь зашла о будущем, майор, прищурив свои светло-карие глаза, перешел на шутливый тон.

– Представьте себе, Николай Николаевич, я, пожалуй, не прочь, чтобы вы, кадровые моряки, прогнали нас, обитателей суши, восвояси! – сказал он, подмигнув лукаво.

Саянова не удивило, что майор еще новичок во флоте и что до войны он работал секретарем райкома в небольшом белорусском городке.

Разглядывая Истомина, Саянов обратил внимание, что правая бровь майора то слегка подергивалась, то начинала странно дрожать, и тогда все лицо становилось необыкновенно мрачным. Истомин, казалось, совершал над собой усилие, чтобы побороть не то боль, не то усталость.

Решив, что пора уходить, Саянов сказал:

– А завтра, товарищ майор, большой праздник!

– Да, да, – засуетился тот. – Сегодня же вечер. Вы получили билет?

– Кто обо мне позаботится.

– Постараемся позаботиться.

Поднявшись с дивана, Истомин позвонил по телефону.

На звонок очень скоро отозвались: молоденькая секретарь принесла два пригласительных билета. Подавая их своему начальнику, она, взглянув на Саянова, зарделась до ушей, и, когда он улыбнулся ей, поспешно выбежала из кабинета.

– Вы, капитан-лейтенант, к нам в кавалеры не напрашивайтесь, – шутил Истомин. – У нас, к вашему сведению, сержант-пограничник имеется, – добавил он, кивнув в сторону двери, за которой исчезла девушка.

– Вот как! В таком случае отступаю, – отшутился Саянов. – Кстати, товарищ майор, у меня есть жена и сын. Они скоро должны приехать. А сегодня билет мне нужен только один, возьмите второй обратно.

– Счастливый вы человек! – несколько загадочно заметил майор.

Саянов не стал расспрашивать Истомина о его семейных делах и, взглянув на часы, заторопился.

Они условились встретиться в Доме офицеров.

Вечером, присматриваясь к публике, где, кроме моряков, были пограничники и артиллеристы, а с ними и жены, Саянов держался наименее людных мест. Майор едва отыскал его.

Истомин был в прекрасном настроении. Они вошли в зрительный зал и сели в четвертом ряду. Во время торжественной части Саянов был один: майора избрали в президиум. Вернулся он к капитан-лейтенанту в начале концерта.

Истомин неустанно аплодировал после каждого номера и, оглядываясь на Саянова, спрашивал: «Ну, как?»

Саянов не выражал особого восторга и сдержанно отвечал: «Неплохо».

Но вот появился конферансье и объявил:

– Людмила Георгиевна Второва! У рояля…

Зал загудел от рукоплесканий, и майор не расслышал, как Саянов неоднократно повторил свои вопросы: «Кто она? Местная звезда?»

Колыхнулось красное полотнище, и на сцену одновременно вышли две женщины. Одна из них в длинном коричневом платье, уже не молодая, с нотами в руках просеменила к роялю, другая в черном платье, двигаясь уверенно и неторопливо, остановилась посреди сцены.

На приветствия она ответила сдержанным движением головы, затем сама объявила номер.

И платье из тяжелого шелка с гипюром на груди и плечах, с вырезом под самую шею, и пышные темные волосы, зачесанные без претензии на оригинальность, и естественная свежесть лица – все в ней было просто и обаятельно.

– Хороша! – сказал Саянов о певице, когда опустился занавес.