Елена Клещенко - Наследники Фауста

• Название: Наследники Фауста
• Автор: Елена Клещенко
• Жанр: Исторические приключения

Германия, 1540 год. Девушка-сирота узнает, что она дочь Фауста и несчастной девицы, обольщенной знаменитым чернокнижником (не так все было, как писал тайный советник Гете, совсем не так…). Warning: 1) стилизация под то время, 2) нет батальных сцен, персонажи — ученые и женщины, 3) много букв.

Здесь лежит роман, от которого отказались «Эксмо», «Форум», «Лениздат» и один хороший литагент. Причина мне понятна, но мое нежелание переделывать этот роман под формат сильнее желания видеть его когда-нибудь напечатанным. Лучше я его прямо сейчас выложу в Сеть.

---

Я осталась одна за столом: паломники направились на проповедь некоего ученого доктора, а я сказала господину Коббе, что ищу остаться в Виттенберге. Он сухо пожелал мне удачи и даже пообещал помочь. Ну, вот разве что он поможет…

Никто здесь не ждал дитя чернокнижника с распростертыми объятиями. Накануне я чуть ли не до заката топтала улицы, стучала в двери и спрашивала, не нужна ли добрым людям служанка. Дважды меня обозвали воровкой, единожды — площадной девкой, а все прочие коротко отвечали, что в пришлых слугах не нуждаются. Потому я заночевала на постоялом дворе вместе с другими паломниками и теперь жевала мерзостную кашу, уговаривая себя не впадать в отчаяние. Виттенберг — огромный город, а за его стенами есть еще и предместья. Против меня — худоба и малый рост, и то, что я чужая, и грязное платье. Стало быть, впредь надо сразу говорить, что не возьму за службу дорого, глядишь, кто-нибудь захочет выгадать… Платье можно будет и постирать, с вечера до утра высохнет. Сколько тут спросят за лохань и за мыло? Ну, едва ли очень много. В последней крайности снова продам кольцо… Мне тут же представилось — должно быть, с голоду и огорчения — как дьявольская игрушка меня предает, и купец вопит: «Стража!» Я поспешно отогнала трусливую мысль. Что проку себя пугать, может, и не дойдет до этого…

— Да чтоб я больше не слыхала от тебя таких слов, толстый ты боров! Не к лицу разумному человеку повторять пьяные бредни!

Я подняла голову от миски. Толстым боровом (и разумным человеком) был сам хозяин, подсевший к опрятно одетой дородной женщине. В подтверждение своих слов она сердито стукнула согнутым пальцем по столу и отодвинула кружку.

— Ну, не сердись, Марта, — примирительно прогудел хозяин. — Разве я сказал что-нибудь кроме того, что всем известно? Или он не живет в сером доме? — так, по крайней мере, послышалось мне с моего места. Зато ответ почтенной Марты был ясней ясного:

— Так что с того, старый?! Дом есть дом, ничего больше! Не возьму я в толк, почему все прицепились к нему и ни к кому другому? Из-за дома — и что такого в этом доме, Господи небесный?! Нет в нем ничего, о чем дураки болтают.

Хозяин что-то пробормотал в усы; я разобрала только слово «наследство», а девочка-судомойка, вертевшаяся рядом, прислушалась, вытягивая шею, и перекрестилась, причем востроносая мордашка изобличала неподдельный ужас.

— Глупости, все глупости! — отрезала Марта. — Я же там день и ночь была, когда ходила за господином профессором! Стыдно тебе, Петер, почтенный же человек! — (Хозяин больше не улыбался, видно, доброе мнение Марты было ему важно.) — Три недели — три полных недели я была при нем, и ничего от него не видела, кроме кротости и благочестия! Чтобы узнать человека, надо его больным повидать, вот как я скажу!

— В болезни по-всякому бывает, — не удержался хозяин. — Как смерть подойдет и с ней адский пламень, самый закоснелый греховодник станет благочестив…

— Молчи знай! Ты о своих постояльцах суди, о пропойцах да шляйках, а господина профессора поносить не позволю!

— Да что ты, Марта, Господь наш с тобой. Я и не о нем вовсе, а так, к примеру… Его хоть навещает кто?

— А как же! — Марта продолжала все так же запальчиво. — Университетские, считай, каждый день приходят, молодые, да господин Фридрих, да господин Альбрехт…

— Господин Альберто, — ухмыляясь, поправил хозяин.

— А хоть бы и Альберто, — на сей раз Марта не стала возвышать голос, но придала ему некое особо пронзительное звучание, отзывающееся дрожью в костях собеседника, и подбоченилась свободной рукой. — Да простит меня Господь, коли я ошибаюсь, а только иные паписты будут поблагородней иных показных праведников, вот оно что. Он не наш, с него и спрос другой, но человек он порядочный, не чета кое-кому.

— Ах, Марта, Марта, — хозяин укоризненно покачал головой. — Темны мне твои речи. Смотри, как бы плохим не обернулось… Ну, не буду, не буду. Нашла уже кого?

— Найду, не беспокойся! Все пятки стопчу, а найду.

— Ну, дай тебе Господь удачи.

Пожелание звучало так, словно бы сам говоривший нисколько не надеялся, что оно сбудется. Впрочем, все эти чужие дела ни в малой мере меня не касались. Своих бед невпроворот. Утренний свет, проникающий в открытую дверь, был безрадостно серым. Вот еще только дождя недоставало…

— Девонька! Ты нездешняя?

Женщина по имени Марта, только что пившая пиво с хозяином, нависла над моим столом — туго натянутый парус белоснежного фартука, столь же белоснежный чепец, пухлые розовые щеки, блестящие глазки, не открывающиеся во всю ширь и оттого будто бы веселые.

— Нездешняя.

— Издалека, надо быть?

— Из бранденбургского княжества.

— Службы не ищешь ли?

— Ищу, — слегка запнувшись, сказала я. Это что же за чудеса, к добру или к худу? Марта проворным топотком обежала стол, опустилась на табурет рядом со мной и заговорила вполголоса:

— Ну, вот как славно. Ты ищешь службу, а профессор тутошний, университетский, ищет служанку. В доме прибираться и стряпать. Дом большой, да живет он один, не замаешься. Кладет гульден в неделю.

— Это много, — отозвалась я. По правде говоря, «много» — было слово слишком вялое. — За легкую службу — это очень много.

Марта поняла мои сомнения верно.

— Вот видишь ли, девонька: гульден, само собой — большие деньги, но только господину профессору нужна преданная служба, да, преданная и верная, и чтобы никаких пересудов…

Слегка повернув голову, я увидела, как хозяйская дочь наклонилась к маленькой судомойке. Они перешептывались, кивая в нашу сторону. Что там говорил хозяин? Что-то о доме, о наследстве…

— Могу я спросить, какие пересуды тревожат господина профессора?

— Глупые! — горячо воскликнула Марта. — И повторять-то тошно эти глупости, пустое все. Темные люди — для них что ни ученый, то развратник и безбожник, а на деле ничего подобного! Сама убедишься. Да ты не думай, девонька… Звать-то тебя как?.. Не думай, Марихен, разве я взяла бы грех на душу — ввязалась бы в нехорошие дела? — она прижала розовую ладошку к вороту платья. — Спроси кого хочешь — Марту Шток здесь все знают, и никогда за мной ничего такого не водилось, никогда. А господин профессор, он болен был, в горячке лежал, помирал, вот прислуга-то вся и разбежалась, одна я за ним ходила — я сиделка, и коли деньги беру, то уж и работу мою делаю, так вот у меня. А школяры его, что они понимают? Хамулюсы! Ни кашки сварить, ни питья… Вот я и говорю ему: дозвольте, найду вам смышленую девушку. Я-то, говорю, не могу всякий час при вас быть, годы мои не те, и дом свой, и работу в сундук не запрешь — ждать не будет…

По всей очевидности, Марта решилась говорить не о том. Горячка, слуги разбежались… Почему разбежались, и почему так трудно найти новую прислугу? И почему бы не пересказать пустые пересуды, если они вправду пустые? Развратник и безбожник… Господин Альбрехт, который на самом деле Альберто — итальянец?.. Э, а не католик ли, случаем, господин профессор? Католик в Виттенберге — это объясняло и недоброжелательство города, и громадное жалованье для простой служанки — за ненависть, которая обратится и на нее. Ну что ж, мне терять нечего, а если там откроется еще какой-нибудь подвох — сбежать никогда не поздно. Что с меня взять, я чужая, мне никто не сказал… Меня же еще и пожалеют.

— Как зовут господина профессора?

Этот невинный вопрос почему-то смутил добрую женщину. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, прежде чем выговорить:

— Господин Вагнер. Доктор Кристоф Вагнер.

Это имя мне ничего не говорило — разве что принадлежало оно наверняка не итальянцу. Марта с облегчением перевела дух.

Глава 4

Она пожелала сейчас же приставить меня к месту. Жаль, что не пришлось проститься с Янкой, ну да авось забегу попозже. Расплатившись с хозяином, я попросила передать господину Коббе, что поступаю на службу. «Передать-то я передам… Hу конечно, передам. Дай Бог тебе удачи, девушка», — ответствовал он, да я и не надеялась, что он мне о чем-то расскажет. Девчонка-судомойка, как нарочно, куда-то подевалась. Что ж, делать нечего. Hадел башмаки — учись плясать…

По дороге я отвечала на вопросы тетушки Марты, рассказывая ей лживую (если умолчание — ложь) историю моего сиротского детства. О моем будущем господине я узнала еще только то, что он — магистр философии и доктор медицины, и что лет ему около сорока.

Обиталище господина доктора находилось у городской стены, на улице Шергассе. Тут и вправду было о чем посудачить! Из-за каменной ограды едва виднелись верхушки каштанов, а над ними — высокая стройная башня серого камня и черепичная крыша. Даже я, уж на что несведуща в этих делах, могла уразуметь, что на университетское жалованье да на гонорары такой дворец не выстроить. Выходило, что слабый здоровьем доктор медицины наследовал графу или князю.