Антон Чехов - Воспоминания современников об А. П. Чехове

• Название: Воспоминания современников об А. П. Чехове
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Биографии и Мемуары

В книгу вошли воспоминания Гиляровского, Короленко, Репина, Станиславского, Немировича-Данченко, Горького, Бунина, Куприна и многих других современников Антона Павловича Чехова.

---

— Антон Павлович! — возопил я. — Да ведь моя издательница за такие вещи не платит! А вашей гимназистке надо заплатить!

— Естественно, что заплатить надо! Тем более что автор-то намекает. Заплатили бы, дескать, «хотя» по пяти копеек за строку. Я справлялся. Не из голодающих, но и не из денежных людей. Заработать хочет, бедняга! Так, знаете, вот что мы сделаем: вы печатайте, а я вам оставлю для нее… ну, рублей двадцать, что ли. Чур — меня не выдавать! Скажете, что это редакционные деньги. Да предупредите, что впредь платить не станете…

Я оставил у себя рукопись и, когда Чехов ушел, принялся переглядывать ее, чтобы удобнее разместить в следующих номерах. Однако с первых же строк во мне начало зарождаться сомнение: рассказ обличал в авторе великолепное знание техники военного дела. Всюду мелькали термины, которых невоенный знать не может. Автор — молоденькая девушка, гимназистка. Откуда такие специальные знания у нее? Что-то нечисто…

Чем дальше я вчитывался, тем больше становилось мое сомнение. И наконец я вспомнил, не читая, финал рассказа. Я читал этот рассказ. Он был напечатан. Когда? Тогда, когда рекомендованной Чеховым гимназистки еще и на свете не было, Я стал перебирать в памяти всех русских писателей на военные темы, остановился на В. И. Немировиче-Данченке, добыл его книги и без труда в романе «Под грозою» нашел полный текст рассказа гимназистки.

Чехов был и взволнован и искренне огорчен всею этой историей и, помню, зайдя в редакцию, долго ворчал отрывисто:

— Ведь вот поди же ты! Чистое такое, юное и душою и телом существо… Глазки такие милые и ясные… Улыбочка светлая. А сама — мошенница!

Чехов предоставил все дело мне. Я вызвал гимназистку к себе в редакцию и, каюсь, пугнул ее уголовной ответственностью. Гимназистка перетрусила до полусмерти, а я делал вид неумолимого судьи и выгнал ее из редакции. Зашевелился семейный муравейник, прибежала ко мне пара великовозрастных гимназистов — кузены «юной преступницы», какой-то студент. Все уверяли, что это была простая невинная шутка, что я напрасно раздуваю дело и т. д. Помучив этих «милых шутников», я наконец сжалился над ними, отдал злополучную рукопись, но на прощанье еще раз жестоко пугнул всю компанию и заставил гимназистку поклясться, что впредь она такими делами заниматься не будет. Не знаю, сдержала ли она свое слово, но знаю, что, окончив гимназию, она немедленно вышла замуж за акцизного чиновника и стала играть роль в местном ялтинском «свете».

До этой истории Антон Павлович частенько таки направлял ко мне в редакцию начинающих авторов или их произведения с рекомендациею. После этого — перестал.

— Боюсь попасть впросак! — признавался он. — Ну их к богу, знаете! Правда, я добросовестно прочитываю все, что мне присылают, но ведь кто же поручится, что ему не подсунут старой-престарой, перелицованной заново вещи? Вон, говорят, кто-то даже «Пиковую даму» Пушкина ухитрился всучить издателю! А Стасюлевичу старик Мордовцев горячо рекомендовал роман какого-то начинающего исторического романиста. А роман-то оказался переписанным романом самого Мордовцева — «Царь и гетман»…

…И все же мы оба с Чеховым, как говорится, сели в лужу: по его личной рекомендации я напечатал в «Крымском курьере» маленькую крымскую легенду, доставленную ему, Чехову, какою-то очень нуждавшеюся в заработке драматическою артисткою. На другой день живший в Ялте литератор А. Я. Бесчинский, автор хороших путеводителей по Крыму и Кавказу, при встрече со мною язвительно заметил мне:

— Если вы, коллега, в другой раз пожелаете перепечатывать что-либо из путеводителей, то берите по крайней мере новые издания! А то эта ваша «Крымская легенда» целиком содрана со страниц старого путеводителя по Крыму Тихомировой… Неудобно, знаете!

Чтобы не огорчать сильно тогда прихварывавшего Чехова, я так и не сказал ему об этом казусе, но каким-то образом он сам проведал о случившемся и прислал мне записку с извинениями. Записка была в шутливом тоне:

«Я, нижеподписавшийся, Антон Павлов сын Чехов и пр. и пр. сим клятвенно обязуюсь впредь юным плагиаторам не покровительствовать, для „Крымского Таймса“ никаких поэтических и прозаических произведений неведомых мне авторов не рекомендовать».

Но однажды, в разговоре со мною, А. П. Чехов затронул одну, по-видимому, сильно интересовавшую его чуть ли не до смерти тему, или, вернее, одного очень большого русского человека, сыгравшего такую видную роль в истории русской общественности последней четверти девятнадцатого века. Это — покойный А. С. Суворин.

Не помню, в 1902 или 1903 году А. С. Суворин приезжал в Крым, в свое любимое имение в Алуште, и оттуда заехал в Ялту с исключительной целью повидаться с Чеховым. Накануне приезда Суворина к Чехову Антон Павлович заглянул ко мне в редакцию и несколько конфузливо попросил:

— Сделайте мне, М. К., большое одолжение. Прав на это одолжение с вашей стороны я не имею никаких. Если откажете — не обидите меня, но очень и очень огорчите…

— Слушаю!

— Сюда приезжает старик Суворин. Если можно, не печатайте об этом ничего. Не разругайте его!

Обращение Чехова, признаюсь, меня удивило: суть в том, что, зачастую расходясь радикально с «Новым временем» и иной раз пускаясь с ним в полемику, я никогда не затрагивал лично А. С. Суворина и, напротив, к нему лично относился с исключительным интересом, чтя в нем огромную организаторскую силу и большой талант. Это я и высказал Чехову.

— Да, да! Вы правы! — как будто обрадовался Чехов. — О старике мы с вами еще поговорим! А что я вас предупредил, — так ведь это — на всякий случай! Вон у вас этот, как его… Ну, тот, который напоминает похоронные дроги, поставленные оглоблями вверх…

— Дубичинский?

— Ну да, Дубичинский! Он ведь «лихой наездник». Возьмет да и восприветствует старика Суворина по-своему! И ведь если бы это было идейно! А то ведь просто — ради красного словца обложит. А старик, хоть и стреляная птица, — огорчится. А мне очень и очень не хотелось бы его огорчать! Бог с ним!

Несколько дней спустя я был у Чехова, и он завел снова разговор о Суворине.

— Мы с ним были большими друзьями! — говорил Чехов. — Потом мы разошлись. Расхождение началось с несчастного дела Дрейфуса, по отношению к которому, по моему мнению, «Новое время» заняло ошибочную позицию. За последние годы между мною и Сувориным осталось уже мало общего. Но все-таки — это воспоминания молодости. Я чувствую себя очень обязанным Суворину. Пусть на него собак вешают. Пусть на него возлагают ответственность за то, в чем его личной вины очень мало, что является коллективным грехом. Но все же «старая любовь», говорят, «не ржавеет». И я до могилы не смогу относиться безразлично к Суворину.

Дальше Чехов горячо заговорил о положительной роли Суворина в русской жизни.

— Кто поднял гонорар газетного работника? — говорил Чехов. — Кто первый стал давать русским писателям такую плату, при которой культурному человеку сделалось возможным целиком отдаться газетной работе? Это сделал именно Суворин. Вы скажете, что просто-напросто он применил правильный коммерческий расчет. Да. Пусть так. Но другие не хотели, да и сейчас не хотят применять этот «правильный расчет».

Кто вообще относился к своим сотрудникам с исключительной заботливостью? Старик Суворин! Загляните в его конторские книги, вы увидите, какие колоссальные суммы розданы Сувориным сотрудникам в виде безнадежных авансов. Кто первый стал обеспечивать своих сотрудников пенсиями? Суворин!

Знаете ли вы, например, дело с У.?

Этот человек был когда-то полезным работником. Суворин его ценил. Хорошо платил. Потом У. заболел нервным расстройством и работником быть перестал. Суворин назначил ему месячное жалованье — двести рублей. Зная гордость У., Суворин отдал приказание в редакции:

— Пусть У. постоянно пишет. Принимайте его вещи, но не печатайте. Ссылайтесь на цензурные условия, на недостаток места, на что хотите. Ссылайтесь на меня лично: говорите, что данная вещь мне не понравилась и я не позволил ее печатать! А деньги платите!

И вот У. продолжает годами присылать свой материал, в большинстве случаев являющийся сумбуром, — а Суворин продолжает выплачивать ему гонорар и от времени до времени дает ему отпуск и на поездку выдает отдельную сумму…

Кто по-человечески обставил своих типографских рабочих? Кто для типографского персонала создал отличную профессиональную школу, эмеритальную кассу и т. д.? — Суворин.

Кто из русских господ издателей, придя к убеждению, что данный начинающий писатель обещает со временем развернуться, — берет этого писателя к себе, любовно за ним ухаживает, бережет его, направляет его талант? Суворин.

Кто, наконец, из русских издателей способен, заранее зная, что данная книга пойдет туго, будет залеживаться десятилетиями, — все же издать такую книгу и затратить на издание многие десятки тысяч? Только Суворин!