Софья Радзиевская - Круглый год

• Название: Круглый год
• Автор: Софья Радзиевская
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 1985

Автор, биолог по профессии, пишет художественные произведения для детей, главным образом, о природе и животных. В своей книге писательница живо, увлекательно рассказывает о растительном и животном мире Татарии. Рассказы о природе расположены по месяцам, начиная с марта.

---

Есть сведения, что в Москве начали зимовать даже некоторые малые перелётные птахи. И на них так набросились разбойницы-вороны, что придётся встать на их защиту.

Есть вещи, казалось бы, до того очевидные, что и в голову не приходит в них усомниться… в определённых условиях. Например, человек, впервые осознавший себя, увидел такую роскошь окружающей его природы, что ему ясно стало одно: природа неисчерпаема — рыбы не переесть, зверей не переловить, и лесу конца-краю не предвидится.

Соответственно он себя и повёл: ел, ловил, лес сводил. А века шли да шли, и постепенно становилось очевидно другое: и рыбе, и зверю, и лесам конец предвидится и даже до неприятности скоро. Потому что людей становится всё больше, а мест безлюдных, где уцелевшая природа может от людей отдохнуть, всё меньше.

Люди, которые это поняли, сказали: природу береги, охраняй то, что осталось, для себя и для потомков. Но человек склонён беречь, щадить то, что для него ценность. А для людей, скажем для большого количества людей современных, природа — источник личной выгоды.

В настоящее время охота становится всё большим анахронизмом. Убить почти ручного лося, полуручного глухаря или фазана, выращенных в охотничьих хозяйствах, утки дикой — по одной на десяток охотников не хватает. В этом научно-художественная литература может принести неоценимую пользу. Вспомните рассказ Сетона-Томпсона, как выследил он измученного преследованием оленя, взглянул ему в глаза и… не выстрелил. Нужны хорошие книги о фабриках и заводах, о труде земледельца. Но столь же художественные, увлекательные, зажигающие молодую душу любовью ко всему живому, нужны не менее. Природа — не только объект потребления, она и украшает жизнь. К — сожалению, многие это начинают понимать уже только взрослыми. Но есть такие чудесные малыши, что их и учить не надо. Надо только внимательно следить за теми ростками любви ко всему живому, что растут в их душах, не дать им заглохнуть. Пример — один неожиданный разговор.

— Мне зверей очень жалко, — сказал мне как-то один очень маленький мальчик.

Даже лопатку положил (он из песка крепость строил). И вздохнул тяжело.

— И птиц тоже, — договорил он грустно. Я очень удивилась, спросила:

— Почему же ты их жалеешь?

— У людей вот праздники бывают, — объяснил малыш. — Разные. Например, вчера у меня день рождения был. Мячик мне подарили и вот, лопатку. А у зверей никаких праздников нет. Живут просто и всё. За то мне их жалко.

Злое дело сделает тот взрослый человек, который над таким разговором посмеётся.

Земноводные

Весной, мы говорили, тритоны, лягушки, жабы проснулись на суше в укромных уголках и к воде спешили — икру откладывать. Осенью начинается второе переселение земноводных: тритоны в тёплой воде наплавались, детей наплодили и теперь давно уже вылезли на берег зимовать. Зимних нор они себе не роют, мало ли в лесу готовых убежищ: там на старом пне кора отстала, тут под корнем кто-то лаз проделал да ушёл. А сухие листья все норки уютно прикрыли: пожалуйте ночевать, все удобства ваши. Тритон не спорит: холодная кровь ещё похолодала, спать хочется. И заснул. До весны. Всего в год два переезда.

Лягушачья жизнь хлопотливее. Осенью земля остывает и многие виды идут зимовать и греться… в воду. В подходящем месте в речке около придонного родничка тихо, уютно… Самая пора, пока мороз не застудил и без того холодную кровь.

Существа они не общественные, но двигаются на зимовку и с зимовки иногда толпами одновременно и по одному пути, веками их племенем избранному.

В Германии в одном месте проложили новое автомобильное шоссе. Оказалось, что в положенное время через это шоссе путешествуют земноводные, хотя давят их машины тысячами.

Во Франции в департаменте Верхний Рейн под шоссейной дорогой возле небольшого озера пришлось проложить трубу-тоннель для лягушек. Когда вековые пути их весной — в воду, а осенью — из воды люди перерезали асфальтом, они не смутились. Колёса машин скользили по раздавленным полчищам. И люди сдались — продолбили тоннель. Лягушки согласились. Что ж, можно и тоннелем. Лишь бы направление не менять!

Рыбы

Охладели водоёмы, солнце, если когда и прорвётся на короткое время, уже не согреет воду даже на отмелях и холодную рыбью кровь не разгорячит. Наоборот, инстинкт подсказывает: спать пора. Сомы переходят в озера, самые старые, крупные — в глубокие омуты, в Оке, на Средней Волге помногу в одном месте. А в низовьях Волги, старики рассказывают, тысячами в одном удобном месте. Слоями друг на друге лежали чудовища. Даже сазаны в низовьях южных рек ложились слоем в метр и больше.

Ерши-малыши, тоже по примеру великанов, в омут стаями собираются под глинистым крутояром, а в прежнее время в глубокие запруды перед мельничной плотиной. По-настоящему не спят, жадность и зимой одолевает: нет-нет и поднимутся — нет ли чем поживиться? Найти такую стайку — мечта зимнего рыболова. Замёрз он, на ящике сидя, над своей лункой. А тут знай таскай, какая-никакая уха да будет.

В глубину стаями спускаются лещи, окуни, голавли, язи, плотва. За ними — незасыпающие щуки. Понятно, для чего?

Общее стремление в глубину тоже понятно. Вода сильнее всего сжимается при четырёх градусах тепла и опускается на самое дно водоёма. А слои с температурой в два-три градуса легче и лежат выше, чем четырёхградусный слой. Значит, рыбе на самом дне теплее, чем подо льдом. Конечно, тепло относительное, но тут особенно разборчивым быть не приходится.

Хозяин воды

Мы выбирались с трудом по обледенелой стенке оврага наверх и немедленно же скатывались, кто на чем может, в соседний овраг. Это называлось «ближняя дорога» в село.

Наконец добрались. Вот и дом под тесовой крышей старого рыбовода Хайрутдина Зарипова. К нему-то я и шла.

* * *

Он встал с табуретки и вежливо взял мою руку обеими своими маленькими руками. Глаза у него были живые, почти молодые, и бородка без проседи, чёрная, но всё лицо в мелких, очень уютных морщинках. Они собирались около глаз, и от этого казалось, что глаза улыбаются, даже если разговор был серьёзный.

— Всё по порядку? — удивился он и улыбнулся морщинками. — Тогда снимай шубу, пожалуйста, садись чай пить. Разговор будет долгий. Потому что первый пруд я сделал, когда мне было, наверно, лет десять.

Горячий чай — это хорошо, когда на дворе очень морозно, а людям надо познакомиться и привыкнуть друг к другу. Мы пили и привыкали и говорили о тяжёлой дороге и о знакомом, написавшем привезённое мною письмо. Потому что лучше, если человек постепенно, сам, душой обратится к прошлому и заговорит о нём без напоминаний.

Так и вышло. Чай Хайрутдин наливал себе сам, чуть повернув кран пузатого маленького самоварчика. Он задумчиво смотрел, как медленно наполнялась широкая чашка без ручки, точно тихий звук льющейся воды помогал ему что-то вспоминать.

* * *

— О алла! Скверный мальчишка опять воды в огород напустил! Дай мне палку, Сания, дай палку! Я покажу ему, как портить картошку.

Но скверный мальчишка уже давно перебрался на другой берег речки и отсиживался в густых кустах лозняка. Он был очень огорчён. Плотина, устроенная им на соседнем ручье, должна была наполнить маленький пруд и задержать мелкую рыбёшку, стоявшую в воде у самого берега. Вода так хорошо поднималась, но вдруг хлынула прямо в отцовский огород. Не вышло.

Солнце стояло высоко. В животе у мальчика громко заурчало, есть хотелось нестерпимо. Ему казалось — даже через речку слышен из домашней печки чудесный запах лапши. Мать удивительно умеет варить лапшу, густую, ложка становится. Но вода ещё не сбежала с огорода, а у отца рука тяжёлая…

— Хайрутдин! — услышал он вдруг с того берега голос старшей сестры и осторожно попятился в лозняки. — Хайрутдин!

Сания подошла к самому берегу и прикрыла рукой глаза, всматриваясь в заросли лозы. Вот хитрая! И как она знает, где его искать?

— Мать хлеба прислала, Хайрутдин! — В маленькой смуглой руке её хорошо был виден толстый ломоть хлеба. Наверно, тёплый, пахнет… Хайрутдин вздрогнул: невозможно вытерпеть! Осторожно он подошёл к берегу, ступил в воду.

— Кидай сюда, — предложил он. — Я поймаю.

Ломоть мелькнул в воздухе и шлёпнулся в мелкую воду, но погрузиться не успел: так ловко подхватил его мальчик, острые зубы впились в мокрую корку.

— Девчонка! — проворчал он. — Бросать не умеешь!

— Не вкусно? Кидай назад! — засмеялась девчушка и, быстро подвернув длинные штанишки, по колено вошла в воду. — Какая вода тёплая! Мать говорит, — посиди тут до вечера, пока отец уйдёт к дяде Ниязу. Потом придёшь, спрячешься. А там… отец забудет.

— Да-а, а если не забудет? Ты палку спрячь куда-нибудь подальше, — посоветовал Хайрутдин и, закинув голову, ссыпал последние крошки в широко раскрытый рот. — Не могла больше принести! Сама лапшу ведь ела. И чай пила. С сахаром!