Евгений Дырин - Дело, которому служишь

• Название: Дело, которому служишь
• Автор: Евгений Дырин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Читальный зал закрывается, - тихонько, вежливо говорила она и бесшумно удалялась.

Это предупреждение стало для Полбина привычным. Но однажды вместо знакомого голоса сотрудницы он услышал над ухом густой бас:

- Увлекаетесь авиацией, товарищ курсант? В летчики надо было пойти...

Полбин вздрогнул и оторвался от статьи, в которой рассказывалось о том, как громили интервентов четырехмоторные бомбардировщики "Илья Муромец".

Перед ним стоял человек в форме пилота гражданской авиации, плотный, отлично выбритый, пышущий здоровьем.

Полбин молча положил на листы журнала левую руку, несколько раз пошевелил пальцами.

- Вот это-то? - прогудел пилот. - Из-за таких пустяков не бракуют. Когда комиссию проходил?

- Прошлым летом.

- Фью-ю! Тогда старые инструкции действовали. А ты еще раз попробуй. Отслужишь свое в пехоте - и дерзай.

Неслышно подошла сотрудница библиотеки и сказала, что читальный зал закрывается.

Пилот глянул на нее сверху вниз, комично поднял черные мохнатые брови и положил себе палец на губы.

Они вышли вместе. Пилот рассказывал о своей работе на Крайнем Севере, о вынужденных посадках в тайге, о том, как холодно в Якутии, как плохо без дров и без спирта в тундре.

- Поставили нас как-то на прикол в Енисейской губе... Пустой деревянный барак с железной печкой, мороз под сорок, и на тыщи верст ни одной собаки. Двое нас в бараке. Холодина - жуть! Как-то проснулся я ночью, вижу, печка затухает, а дров - ни поленца. Схватил со стула свитер товарища, сунул его на угли, руки отогрел, растер щеки и опять на боковую... Просыпаюсь утром, ищу свой китель, а товарищ мне пуговицы на ладони протягивает: "На, - говорит, от них все равно тепла нету, пришьешь к новому".

Полбин вернулся в казарму за две минуты до того, как истекал срок его увольнения в город. Все примечавший старшина Возняк первый раз неодобрительно посмотрел на него.

Через несколько месяцев курсанты-одногодичники держали экзамены на получение военного звания командира взвода. Полбин сдал все предметы, получил высокий средний балл и был уволен в запас с квадратиком на петлицах.

В новой серой шинели он вошел в кабинет секретаря Ульяновского райкома партии с твердым намерением просить рекомендацию в летное училище.

- А-а, отслужил! - поднялся ему навстречу секретарь. - Гляди-ка: средний командир... Поздравляю.

Он взял Полбина за лацканы шинели и слегка потянул к себе, как бы примеряясь ростом.

- Молодец, что прямо ко мне зашел, молодец. Тут дела сейчас! Закипело, забурлило все... Революцию на селе совершаем. Народ в колхозы пошел, кулака под корень... Ты, небось, пока тебя там "налево кругом" поворачивали, поотстал малость?

- Нет, почему же! - ответил Полбин - Газеты читаю, мать из дому писала. Да и сами знаете, как у нас в армии сейчас...

- У нас .. в армии. Вишь ты, - усмехнулся секретарь и тотчас же перешел на серьезный тон. - Бери стул, садись и слушай. - Он опустился в свое кресло, переложил бумаги на столе, взял какой-то список, отпечатанный на машинке. - Ты в Грязнухе бывал?

- Да. Проезжал раз или два, - ответил Полбин, усаживаясь напротив.

- Вот поедешь прямо туда. Укладывай свой солдатский сундучок, или что у тебя там, и отправляйся. Тебе, демобилизованному воину, партия серьезное задание дает.

- Какое? - опешил Полбин. - Я хотел просить...

- Ты слушай, слушай, - решительным жестом руки остановил его секретарь. Зря, что ли, тебе дали командирское звание? Будешь теперь командовать, задание получишь боевое..

Задание действительно оказалось не из легких. Всюду в селах возникали первые коллективные объединения крестьян - товарищества по совместной обработке земли, ТСОЗы. Нужны были кадры руководителей новых хозяйств полеводы, бригадиры, табельщики. В селе Грязнуха создавались кустовые курсы крестьянского актива. Полбин был утвержден руководителем этих курсов.

В тот памятный год - год великого перелома - он так и не снимал своей шинели со следами квадратиков на выцветших красных петлицах. Зима и весна прошли в напряженной работе. Нужно было отремонтировать помещения для занятий, подобрать преподавателей, составлять расписание, заботиться о дровах, тетрадях и карандашах.

Полбин выдержал и этот экзамен. 1 июня 1929 года состоялся выпуск слушателей курсов. Бригадиры, табельщики, полеводы, скатав в трубочки тетради с записями и расчетами, разъехались по своим деревням.

Полбин поехал в райком партии. На этот раз секретарь внимательно выслушал его. Но вдруг спросил, лукаво сощурившись:

- Мельницы покоя не дают?

- Какие мельницы? - вспыхнул Полбин. Он не ожидал, что секретарю райкома известен эпизод из его мальчишеской биографии. "Неужели опять откажет?" - с тревогой подумал он, стараясь прочесть по глазам секретаря, как дальше пойдет разговор.

- Знаю, брат, знаю, - рассмеялся тот, кладя руки на подлокотники потертого кресла. - Ты не стесняйся, говори, что это было, как там пишут... раннее увлечение авиацией...

- Да нет же, - все еще неуверенно ответил Полбин. - Баловство. Поспорил с ребятами, они говорили, что побоюсь...

- Допустим, баловство. А вот недавняя проверка библиотек района показала, что вся авиационная литература собрана в Майнской избе-читальне. Это тоже баловство?

- Нет, - твердо ответил Полбин. - Я наперед знаю, что летчиком буду. Не отпустите сейчас, так через год, через два...

- Это другой разговор, - секретарь поднялся с кресла. - Значит, выбрал дорогу. Ладно, давай оформлять документы. Обещаю полную поддержку.

Полбин с чувством пожал протянутую руку и пулей вылетел из комнаты.

В июле он был принят в Вольскую теоретическую школу летчиков.

С начала двадцатых годов каждый, кто готовился стать летчиком, проходил два этапа, связанных с обучением в двух разных школах: теоретической и практической. Первые советские летчики учились в Ленинградской теоретической школе, или, как ее называли, "терке", а затем с туманных берегов Балтики перекочевывали на солнечный юг, в Севастополь, где проходили практический курс полетов в Качинской школе, или "Каче".

Вольскую школу тоже называли "теркой". В этом грубовато-ласковом словце курсанты воплотили свое уважение к первому, труднейшему этапу на пути к небесным просторам: много терпения, усидчивости и упорства требовалось от каждого, чтобы постичь основы авиационной науки.

Полбин с самого начала прослыл одним из наиболее трудолюбивых курсантов. Еще бы: то, что раньше он по крохам собирал в случайно попадавших в его руки журналах и брошюрах, здесь преподносилось в виде стройной системы. Слушая преподавателей, он временами чувствовал себя как человек, которому в разное время раньше люди пересказывали содержание отдельных частей какого-то интересного литературного произведения; потом это произведение вдруг попалось ему целиком, и он, жадно глотая страницы, увидел, что оно еще прекраснее, чем представлялось ему по отрывкам.

Всю осень и зиму курсанты занимались в классах, на тренировочной аппаратуре. В начале мая их впервые вывели на аэродром.

Это было хорошее утро. Солнце только что поднялось над городом и освещало розовым светом каменные стены метеобудки, полосатую "колбасу" на высоком шесте, крылья и фюзеляжи самолетов, с которых техники стягивали набухшие от ночной сырости чехлы. "Колбаса" - легкий рукав из прочной материи - повисла безжизненно: ветра не было. Между стволами берез, подступавших к дальней границе аэродрома, стоял голубой, как табачный дым, утренний туман. На траве висели капельки росы, поверхность цементных плит взлетной полосы тоже была влажной и тускло блестела, как запотевшее оконное стекло.

Где-то в конце летного поля простуженно зарычал, зафыркал остывший за ночь мотор. Совсем близко с веселым треском завелся другой, к нему присоединился третий... Воздух постепенно наполнялся неровным гулом. Взлетная полоса покрылась пятнами и стала быстро просыхать. Казалось, что это происходит не от солнца, а от жаркого ветерка, поднятого винтами самолетов.

Полбин лежал на траве и ждал своей очереди на полет. Первый в жизни полет на самолете! Рядом лежал помкомвзвода Федор Котлов. Стройный, светловолосый Михаил Звонарев с деланно-равнодушным видом похаживал по мокрой траве и что-то изредка говорил Федору. Полбин не вслушивался в разговор товарищей. Он сосредоточенно грыз травинку и следил за тем, как по взлетной полосе катились легкие резиновые колеса самолета, как вдруг возникал просвет между ними и землей: сначала тонкий, спичкой закрыть можно, затем все шире и шире, в рост человеческий, а дальше оказывалось, что нет никакого просвета, а есть деревья, дома, заборы - привычный земной пейзаж - и над всем этим медленно плывут две прямые черточки с зажатой между ними темной точкой: крылья и фюзеляж самолета.

- Полбин! - позвал старший группы. - Приготовиться!

Полбин вскочил. Лететь? Как будто не его очередь...