Евгений Дырин - Дело, которому служишь

• Название: Дело, которому служишь
• Автор: Евгений Дырин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Дырин Евгений Фотиевич Дело, которому служишь

Дырин Евгений Фотиевич

Дело, которому служишь

Содержание

Пролог. Год 1905

Часть первая

Главы I - XII

Часть вторая

Главы I - XVIII

Часть третья

Главы I - XI

Эпилог. Год 1945

Пролог. Год 1905-й

Ксению Полбину разбудил кашель мужа. Под утро Семен всегда кашлял - долго, надсадно, хрипя и задыхаясь.

Потом, когда она на минуту забылась, кто-то постучал в окно избы. Окно было занесено снегом, - ничего не разглядеть. Широкая голубая тень прошла по стеклам. Снаружи заскрипел под ногами снег.

- Там будто не один топчется, - сказал Семен, повернув на подушке худое лицо со свалявшейся рыжеватой бородой. - Кого это принесло ни свет ни заря?

Стук повторился. От сильного удара по раме отскочили и упали на подоконник сосульки, вылетела обмерзшая тряпица, торчавшая в уголке стекла.

- Кто там? - наполняясь тревогой, спросила Ксения. Сунув ноги в заплатанные валенки, она накинула на плеча шубенку и подошла к окну.

- Открывай, - приказал незнакомый голос. - Стражники!

Их было трое. Толстые, в перепоясанных ремнями черных шинелях, натянутых на полушубки. На глаза нахлобучены заиндевевшие от дыхания башлыки.

Двое, стукнув длинными саблями, стали у дверей, третий распустил башлык и сел на лавке у стола.

Из разбитого стекла тянуло холодом, и стражник, недовольно оглянувшись, провел рукой по своей толстой шее.

- Ты, что ли, Ксения Полбина?

- Ну, я, - сказала Ксения. - Дверь притворите, дует.

- Ничего, намерзнешься еще. На сходке была?

- На какой сходке-то?

- Не дури. Речи против царя говорила?

Ксения молчала, стараясь пересилить дрожь.

- Сказывай, откудова знаешь, что в Санкт-Петербурге расстрел рабочих был? Ну!

- Люди говорят...

- Кто?! - стражник ударил по столу кулаком. Подпрыгнули, жалобно звякнув, деревянные ложки в немытой с вечера миске.

- Разные люди, прохожие... Откуда знать?

Стражник провел толстыми пальцами по усам, оторвал и сбросил на пол кусочек льда.

- Та-ак. Отпираться, значит... Одевайся!

Семен закашлялся и, шумно дыша, сказал:

- Куда вы ее? Насносях она, через месяц рожать Да и я не встаю, воды подать некому...

- Помолчи!

Голос у стражника был зычный, густой, а у Семена слабый, как у мальчика.

Острая жалость сдавила сердце Ксении. Она сказала:

- Обещала нынче в обед Надежда зайти. Попроси Сеня, чтоб присматривала.

Когда сани проезжали мимо деревянной церкви. Ксения взглянула на площадь. Большой темный круг был вытоптан на снегу.

Здесь вчера собирались сельчане. Кого-то еще взяли?

Лошади бежали резво. Избы Ртищево-Каменки скоро остались позади, показался помещичий лес. Спустя некоторое время в морозном тумане замаячили каменные дома имения Анненкова.

Везли в Симбирск. Значит, в тюрьму.

В тюрьме у Ксении родился сын. Мальчик был здоровый, крепкий, голосистый. Он не понимал, куда уходит мать, которую продолжали вызывать на допросы, и кричал во всю силу легких, требуя еды. Мать возвращалась, кормила его, и он жадно глотал молоко, не замечая, что иногда оно приобретало солоноватый привкус.

Мать плакала.

Сердце ее сжималось от боли, когда она видела, как ребенок, научившийся различать свет, тянулся ручонками к грязному окну, разделенному на квадраты ржавыми прутьями.

Только через год Ксению выпустили из тюрьмы. Ребенка записали жителем Ртищево-Каменки и окрестили Иваном.

На крестины пригласили родственников. Распили штоф водки, закусив кислой капустой из общей миски.

Ванятка сидел в деревянном корыте, укутанный тряпьем, и весело разговаривал сам с собой. Мать с нежностью смотрела на него.

- Не первый у нас, - сказала она. - Уже две могилки на погосте, все маленькие умирали. А этот, сердце вещует, будет жить.

- Тоже хлебнет горя, - мрачно отозвался Семен, обводя глазами свое убогое жилище. - Вон злыдни какие ему оставляю. Батраком будет спину гнуть, а то на заработки, на чугунку со мной пойдет...

Наперебой заговорили гости. Кабы земли побольше, может, и выбился бы в люди, стал бы крестьянствовать... Да где ее, землю-то, брать? Бог не подаст, Анненков-помещик добром не уступит. Так что не миновать Ивану трудных мужицких мозолей, горба на спине. Хоть бы кусок черного хлеба в избе всегда был, и то счастье...

- А если царя-то скинут? - сказала Ксения.

Серые, чуть запавшие глаза ее смотрели куда-то за окно, в дальнюю даль, как будто она видела там своего сына сильным, смелым, свободным...

Не обманулось материнское вещее сердце.

Часть первая. Становление

Глава I

От Харькова до небольшой станции, название которой значилось в проездных документах Полбина, было уже недалеко. "Один перегон - и вы дома, товарищ летчик", - сказал седоусый проводник, всю дорогу с уважением посматривавший на голубые петлицы единственного в его вагоне военного.

Поезд стал замедлять ход. Перед окном не спеша повернулась на месте и ушла назад металлическая мачта семафора. Колеса застучали на входных стрелках. Проводник отодвинул дверь своего помещения. В руках у него были свернутые в трубку сигнальные флажки. Улыбнувшись в усы, он сказал Полбину: "Приехали!" и громко объявил название станции остальным пассажирам.

Полбин вышел на перрон. Здесь, как и в Харькове, почти не было снега, землю стягивал крепкий февральский мороз. Гладкий асфальт перрона покрывала тонкая корочка шершавого льда.

Станционное здание было из белого камня, под кромкой железной крыши тянулся деревянный карниз с незатейливой зубчатой резьбой.

"Не больно важный вокзал. Похоже на наши Выры", - подумал Полбин, вспомнив маленький полустанок близ Ульяновска, откуда он начал свое путешествие.

У широкого окна, привалясь к стене, стоял молодой парень в форме железнодорожника. Он лузгал семечки, оставляя влажную скорлупу на нижней губе, и равнодушно рассматривал пассажиров. Заметив Полбина, парень оттолкнулся локтем от стены, вытер ладонью рот и спросил:

- Вам на аэродром, мабуть?

- Да. Как туда проехать?

Парень сказал, что до аэродрома можно доехать только на случайной автомашине. Туда возят со станции строительный материал. А проще всего пешком. Километров пять будет.

- Без гака? - с улыбкой спросил Полбин, вспомнив услышанный в поезде анекдот. Парень ответил серьезно:

- Та не. Точно. Ось за водокачку завернете, перейдете переезд, а там прямая путь. В степу, как на бугор подниметесь, сразу аэропланы видать будет...

Итти было нелегко. Ноги скользили на обледенелых кочках. В лицо дул резкий степной ветер. Но хотелось подняться поскорее на бугор, откуда, как сказал железнодорожник, откроется аэродром. Потирая рукой зябнувшие щеки и лоб, Полбин быстро шагал вперед. Сзади кто-то окликнул:

- Иван! Подожди!

Он обернулся. Раскрасневшийся, в распахнутой шинели и сбитом на затылок шлеме, перебрасывая из одной руки в другую небольшой чемодан, к нему бегом приближался Федор Котлов.

- Откуда, парнище?

- Из лесу, вестимо, - с радостной улыбкой ответил Котлов и махнул рукой в сторону станции,

Они всегда при встречах обменивались этими фразами.

- Здорово! - сказал Полбин, пожав холодную ладонь Федора. - Ты в каком же вагоне ехал?

- В хвостовом.

- Я наоборот. А куда ты на перроне девался?

- В буфет заходил. Чайку попить.

Полбин поставил чемодан на мерзлую землю и взял товарища за лацканы шинели.

- Застегнись. После чая простудишься.

- Да и не по форме. Верно? - рассмеялся Котлов. - Старшиной был, старшиной и остался.

Полбин улыбнулся. С Котловым его связывала давняя дружбу. Они вместе учились в Вольской теоретической школе, которую все называли просто "теркой", вместе окончили совсем недавно Оренбургскую школу летчиков. В "терке" Полбин был старшиной роты, в летной школе - старшим группы курсантов. Котлову, как, впрочем, и некоторым другим, не раз доставалось от старшины за нарушение формы одежды.

Теперь они были на равных правах: оба получили звание летчиков-инструкторов, и даже назначение им дали на один аэродром.

Котлов застегнул шинель на все крючки, поправил шлем.

- Хороша форма у нас, верно, Иван? - сказал он. - Только твоя шинель, кажется, лучше пошита...

- Старшине полагается носить хорошо пригнанное обмундирование, - ответил Полбин, который действительно любил одеваться с иголочки. - А ты как меня узнал?

- По походке. Она у тебя, знаешь, пехотинская, а не летная. Можно подумать, что ты никогда унтов не таскал.

Взяв чемодан и сделав несколько шатав, Полбин за говорил раздумчиво:

- Что пехотинская - неудивительно. Ведь я как-никак год в Богунском стрелковом прослужил. Щорсовский еще полк. Знаешь, какая строевая там была!.. А ты сейчас спрашивал на станции, сколько до аэродрома?

- Да. Пять километров.

- Верно. А от нашего полустанка Выры до Ртищево-Каменки было семь. Я каждый день пешком на работу ходил - туда семь, обратно семь, всего четырнадцать. И лет мне было тоже четырнадцать... Так что походка еще рабочая...