Ант Скаладинс - ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики

• Название: ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики
• Автор: Ант Скаладинс
• Издательство: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: ISBN 5-265-02618-5

Сборник современных авторов остросюжетной фантастики — признанных мастеров этого популярного жанра и молодых талантливых дебютантов. Но всех их объединяет умение заинтриговать читателя динамикой действия, дстективностью и увлекательностью сюжета.

---

— Всссяккие пределы приличия, — взвизгнул Живоглот, — всякие… дураков из нас делает… пределы приличия!

— Экранчик-то, ты нам экранчик, брат, покажи, что уж тут, давно мы на него не глядели. — Папа до того переполнен был злобой, что даже перешел на вежливый тон. — Сколько у тебя таких.

— Ах, это? — понимающе кивнул шеф. — Сейчас, пожалуйста… Вот.

Он пошарил рукой под столом (сопровождающие вытянули шеи и стали похожи на вратарей во время пенальти). За его спиной вспыхнул небольшой экран, незаметный прежде в обоях красного дерева.

— Вот, пожалуйста.

С видом «я здесь ни при чем» он отвернулся в другую сторону. На экране светилась всего одна цифра — 984.

— Ты видел, Папа, нет, ты видел?! — в порыве благородного негодования Живоглот был готов разодрать собственный пупок. — Девятьсот восемьдесят четыре!

Папа Зануда молчал. Шеф-секуратор скромно потупился. Его подташнивало.

— Брат! — произнес наконец Папа. — Ты случайно не помнишь, какая для нашего города годовая норма на тяжкие?

Шеф неопределенно крутнул головой. Слова не шли.

— Тысяча для нашего города норма, ведь правда, брат?

Шеф-секуратор обреченно кивнул.

— Он еще кивает! — завизжал Живоглот. — Нет, ну каково хамство!

— А какое сегодня число? Ты, может быть, и это позабыл тоже?

— Второе сегодня, — безнадежно ответил шеф.

— Месяц какой?

— Декабря… второе.

Папа Зануда нервно дернул щекой.

— Вот видишь, брат? Второе декабря — и уже девятьсот восемьдесят четыре тяжких. Ты разве не понимаешь, что шестнадцать тяжких почти на месяц — это даже для одного дома не слишком много, не то что для города?

Шеф-секуратор опять промолчал. Он только умоляюще посмотрел на Папу.

— Понимает он, прекрасно он все понимает! — заходился от ярости Живоглот. — Ха-ха, я такой наглости просто даже себе и не представлял.

— Заткнись, — сказал Папа немножечко другим тоном.

Живоглот для вида похорохорился, проворчал под нос: «Не понимает он, как же, так ему и поверили», — и послушно заткнулся, выжидательно, впрочем, глядя на шефа светлыми базедовыми глазами.

— Так почему ж ты молчал?

Шеф-секуратор виновато откашлялся.

— Разве скажешь тебе такое? У тебя, Папа, характер очень крутой — сто раз подумаешь, пока соберешься чего-нибудь неприятное сообщить.

— Хам! — выдохнул Живоглот.

— У меня, брат, характер исключительно мягкий, — заметил Папа Зануда, — все время убытки терплю через свою доброту. Я прощать люблю, я слишком много прощаю, вот где моя беда, брат.

— Мягкий — не то слово, — подхватил живоглот. — Преступно мягкий! Вот так, прямо тебе скажу. Ты только посмотри, до чего дошло, он кивает еще! Прощаешь и прощаешь, и конца прощения нет!

— Анжело, — сказал Папа Зануда. — Я тебе уже советовал замолчать. На сковородку захотелось?

У него была такая привычка — жарить проштрафившихся подчиненных на сделанной по специальному заказу сковороде. Те называли ее между собой ласково — Человечница.

— Я очень добрый, — заключил Папа Зануда. — И только потому, брат, я тебя не наказываю, а разговариваю с тобой. Ты деньги от меня за что брал? За то, чтобы мне же в спину ножик всадить?

— Папа! — взмолился шеф-секуратор, изо всех сил превозмогая желание упасть на колени (хорошо еще, стол мешал). — Но ведь не я же все эти тяжкие совершил! Что же на меня-то? Разве я виноват в твоей августовской ссоре с бандой Эферема? Ведь оттуда большинство тяжких пошло! Сам вспомни, война какая была! Не город был — Австерлиц!

— Аустерлиц, — машинально поправил его Папа Зануда.

— Неучей держим в секуратории, — пробурчал Живоглот про себя как бы. — Географии даже не знают.

— Истории. Ты скажи мне, брат, что нам теперь делать с тобой? У меня только на завтра и на сегодня двенадцать тяжких назначено.

— И еще не забудь на воскресенье десяток — по случаю праздника.

— Вот видишь, еще десяток. Куда мне их прикажешь девать? За город вывозить?

— А что? — оживился шеф-секуратор. — Хорошая идея. За город, точно!

— Слыхал, Анжело? Он мне их за город вывозить предлагает. («Наглость просто космическая», — свирепо подхватил Живоглот.) Он делает вид, будто не знает, что на производство дело к нему же и попадет. Он про Маленького Поттера забыл и про Душку Студентика. Он забыл про Бекингема-Вонючку, которого мы вообще на другую планету увезли.

— Но это же шло как кинапинг! Вы же насильно их увозили!

— Так они сами-то, по доброй-то воле, и не хотели! — взвился наконец Папа Зануда, человек исключительно добрый и терпеливый, но всего-навсего человек. — Я тебе деньги плачу, гадина?! (Еще как платим, Папа, он у нас за двух министров получает.) Я тебе деньги за что плачу, брат? За то, чтобы ты вот так вилял, вот так увиливал от прямого ответа? (Это такой уж он человек, Папа. Не человек — грязь.) — Папа Зануда аж дрожал от благородного негодования. — Я тебе деньги плачу, чтобы у меня руки были развязаны, а ты кислород мне перекрываешь — за мои же деньги! Гибель мою планируешь, сволочь, не предупреждаешь заранее, да еще войной с Эферемом, этим сосудом слизи, мрази, злобы и гадости, попрекаешь! Да хоть десять войн! Ты мне свободу действий обеспечь за мои деньги! (Ха, чего захотел! Наивный человек, хоть и светлая голова. От такого-то подлеца — и свободу действий! Да он спит и видит…) Ты мне ее обеспечил?

— Эм! — жалобно произнес вконец сраженный шеф-секуратор. — Мм-ма… В-в-вооо. Кхм!

— Что?

— Н-н-нээ… Пх… П-ап-апа… Да что ж? Кхм!

— Что ты там такое? Ты прямо мне говори!

— Я говорю… Что ж от меня зависит? — прорвалось наконец у бедняги. — Моя бы воля, я бы всех этих тяжких и вовсе не возбуждал. Так ведь попробуй не возбуди — она, машина эта проклятая, все контролирует, каждый шаг. Иной раз… От нее-то не откупишься ведь деньгами.

— От всего откупиться можно, брат. От всего. (Не слушай его, Папа — виляет!) И от машины можно откупиться, если подумать. Если понять, что ей нужно. Не моя забота. Я тебе деньги плачу — значит, обеспечь. (А он не обеспечил!) А ты не обеспечил. И не предупредил даже. Ты меня обманул (золотые слова, ох в самую точку!), ты моего доверия, брат, вовсе не оправдал. И я вынужден, брат… слышишь, вынужден…

— Папа!

— …принять меры. Даже если я не хочу. (Ну, добр, ну, мягок!) Анжело!

— Ййя! — радостно подскочил Живоглот.

— Ох, Папа, не надо, Папа, последний шанс!

— Анжело, прими, пожалуйста, меры. Мне действительно очень жаль, брат.

На самом деле Папе было совсем не жаль. По лицу его расплылась блаженная улыбка, когда Живоглот с поистине юношеским задором принялся исполнять приказание. Живоглот проявил мастерство прямотаки ошеломляющее, что правда, то правда — там было чем любоваться.

Очень скоро все было кончено. На столе лежал растерзанный труп шефа-секуратора, и не верилось, что такое можно сотворить с человеком всего за три-четыре минуты.

— Поспешил. Вот всегда ты спешишь, Анжело, — отечески пожурил своего референта Папа Зануда. — Надо было и для сковородки оставить.

И Живоглот якобы виновато потупился, лукаво блеснув базедовыми глазами, этакий шалунишка. В самом деле Живоглот был эстетом и не поощрял применения технических средств — даже наперекор Папе. Но мягок был Папа Зануда, мягок и добр, и за беззаветную верность все прощал Живоглоту.

Покидая кабинет, Папа остановился в дверях и указал пальцем на включенный еще экран контроль-интеллектора. Там светилась новая цифра — девятьсот восемьдесят пять.

— Запомни, Анжело, с этой минуты и до Нового года никаких развлечений этого сорта. Придется месяц перетерпеть. Ничего не поделаешь.

И хлопнула дверь, и мигнул экран контроль-интеллектора, и вздрогнули инспекторы, от греха попрятавшиеся по самым дальним углам здания, и начался новый, пусть недолгий, но удивительно бурный и странный этап в жизни города, всегда такого тихого, такого сонного, такого самого обычного изо всех обычных.

Читатель, видимо, догадался, о каких временах здесь идет речь. Да, о тех самых — незабываемых, полных страха, надежд, розовых утопий и апокалиптических предсказаний, многократных референдумов, сведений счетов, академических диспутов, кухонных свар, товарищеских судов Линча и даже ритуальных (вспомним итальянского премьера) убийств. То бишь о временах, когда вводился Полный Вероятностный Контроль.

Разве мог раньше хоть кто-нибудь вообразить, что компактный, чемто напоминающий древние колокола, генератор случайных кварков в соединении с самым обычным, пусть и усложненным до чрезвычайности, интеллектором, а через него и со всей интеллекторной сетью, так изменит мир — и даже не это (изменить мир может что угодно) — так поразит человеческое воображение, за последние века привыкшее уже, казалось бы, ко всему.