Станислав Лем - Молох (сборник)

• Название: Молох (сборник)
• Автор: Станислав Лем
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, Харвест
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-041595-8, 5-9713-3976-1, 5-9762-2250-1, 978-985-16-0691-3

От переводчика:

«… Как отметил в своей книге „Вселенная Лема“ профессор Ягеллонского университета (г. Краков) Ежи Яжембский, Станислав Лем своим эссеистическим работам всегда давал значащие названия, великолепно отражающие и концепцию рассматриваемой проблемы, и состояние души эссеиста.

Название настоящего сборника — «Молох» — предложено самим писателем.

… Когда настоящий сборник готовился к печати, в Польше в качестве 26-го тома Собрания сочинений Станислава Лема издана книга «Молох», состоящая из двух сборников: «Тайна китайской комнаты» и «Мегабитовая бомба». Ознакомившись с содержанием книги, которую читатель держит в руках, редактор упомянутого польского Собрания сочинений Ежи Яжембский отметил, что настоящий сборник — это истинный «Молох».»

В книгу вошли сборники эссеистики Станислава Лема, практически неизвестные отечественному читателю: «Тайна китайской комнаты», «Мегабитовая бомба», «Мгновение», эссе «Тридцать лет спустя», «Прогноз развития биологии до 2040 года», фантастические рассказы последних лет, не издававшиеся ранее: «Два молодых человека», «Последнее путешествие Ийона Тихого» и др., а также в разделе «Вместо послесловия» — последние заметки автора.

---

3

Возьмем так называемую «puzzle», которая при составлении в единое целое представляет какую-то картину или фотографию. Это может быть копия «Рыцаря» Рембрандта или фотография Эйфелевой башни — не важно, ЧТО там изображено, была бы только ДАНА натуралистическая реальность картины. Затем эта картина разрезается на маленькие, закрученные финтифлюшки-кусочки, из которых обычно такая головоломка (puzzle) складывается, обращая внимание исключительно на то, чтобы каждый кусочек отличался от другого формой настолько, чтобы их невозможно было сложить в удачное целое при ошибочной замене элементов местами. В конце мы складываем картину в коробку и трясем ею так, чтобы хорошо эти кусочки перемешать. Затем приходит наш экспериментатор, видит только «изнаночные стороны» этих картонных кусочков и должен из них сложить такое целое, чтобы каждый кусочек находился там, где надо. Это будет несколько трудоемко, но возможно, если нельзя будет поменять местами эти кусочки благодаря их индивидуальной форме. Если сейчас мы перевернем полученное изображение картинкой кверху, то, конечно, увидим картину Рембрандта, «Леду с лебедем» или Эйфелеву башню, несмотря на то что тот, кто складывал кусочки, не имел ни малейшего понятия о том, что он складывает не бессмысленные формы в единое целое, а воссоздает определенный очень выразительный, однозначный ОБРАЗ. Все это достаточно очевидно и не требует никаких дополнительных пояснений. Вместо картины там с таким же успехом может находиться надпись на польском, албанском, китайском или на каком-то другом из существующих на нашей планете 5000 языков: там может появиться надпись «Kto rano wstaje, temu Pan Bog daje»,[114] или «Chіop zywemu nie przepuści»,[115] или «Ich weiss nicht, was soll es bedeuten, dass ich so traurig bin»[116] (Гейне, «Lorelei») и т. д. Все равно, что появится при переворачивании оборотной стороны сложенных как следует кусочков на сторону правильную, то есть «правую», но ведь вероятно, что тот, кто складывал, как и «компьютерная программа», НИЧЕГО не знал, то есть не имел понятия или даже абсолютно не понимал, ЧТО появится на обороте, и даже не имел представления о том, ЧТО там появится какая-то когерентная значимая целость. Является ли это аргументом против мнения, что компьютер все же мог бы подобно человеку понимать, что он делает, выполняя очередные шаги, заданные инструкцией? По-моему, это имеет с «ниспровержением» тезиса о АI столько же общего, сколько и тезис, что из кремовых пирожных можно сложить надпись, отрицающую возможность извержения Этны. Одно ни на йоту не имеет ничего общего с другим.

4

К атаке на эксперимент Сёрла с китайской комнатой можно было бы подойти иначе, то есть вместо того чтобы переносить дело на эту puzzle, потребовать, например, оставить китайский язык и письмо для того, чтобы заняться греческим, или древнееврейским, или латынью и т. д. без конца. И чем больше этот язык окажется похож на наш хоть на крупицу (скажем, румынский, потому что у него латинский алфавит, или кириллица, потому что она происходит от греческого), тем очевиднее будет, что ВОПРОСЫ, относящиеся к РАССКАЗУ, довольно сильно эти ответы детерминируют, и если бы кто-то (Сёрл) по-прежнему настаивал на китайском, то с ним я тоже справился бы. С помощью синолога, хорошо знающего китайский, к пакету «вопросов» я добавлю специфические. Например, рассказ касается известной сказки из 1001 ночи о Сезаме и сокровищах Сезама. Вопрос звучит: как так может быть, что на звук сказанных слов «Сезам, откройся!» скала открывается? Ответы могут быть по-разному верные. А) Скала открывается, потому что рассказ является СКАЗКОЙ, где могут происходить события, которые в реальности случиться не могут. В) Скала открывается, потому что есть макет, построенный в Голливуде для съемок фрагмента сериала под названием «Рассказы из тысячи и одной ночи». С) Или: скала является искусственным творением, которое приводится в движение скрытым электрическим мотором, а голос же активизирует специальные акустические датчики. И так далее до конца света. По моему мнению, ПЕРВЫЙ ответ, НЕтехнический, то есть тот, который обращается к главной для сказок парадигме (о допустимости «чар и чудес»), является наиболее толковым, но как узнать, окажется ли он среди тех возможных «китайских реплик», которые будут сложены в «комнате»?

5

Может случиться и то, что среди вопросов найдутся такие, которые «выявят принципиальное НЕПОНИМАНИЕ» «китайской комнатой» всех текстов, и это мне видится возможным, потому что Джону Сёрлу и его респондентам казалось странным (на мой взгляд), что так называемая «strong AI», или гипотеза о возможности прохождения машиной теста Тьюринга, решается в рамках «тайны китайской комнаты» отрицательно: машина, которую изображает комната, ничего не понимает и, несмотря на это, отвечает на вопросы так, как будто бы она их понимала.

Ключ к ЭТОМУ находится в «пакете вопросов». Например, пусть сюжетом для рассказа по-китайски является сказка о лампе Аладдина. Вопросы звучат следующим образом: «Была ли лампа электрической, на батарейках?», «Была ли лампа керосиновой и наполненной керосином, то есть способной благодаря фитилю и спичкам зажигаться и давать свет?» Если есть такие вопросы, которые A PRIORI мы исключаем как направляющие на ложный путь, то ни о какой аналогии с тестом Тьюринга даже и речи быть не может. Сейчас как краткий, подлинный и очевидный пример я приведу «argumentum ad hominem»,[117] причем этот человек — я. Я уже достаточно глуховат, без аппарата, воткнутого в оба уха, уже почти ничего не понимаю (так как не слышу) из того, что мне говорят. Если в булочной, где я покупаю хлеб, чужой человек, узнавший меня, потому что видел по телевизору, обратился ко мне, я не могу, учитывая всю ситуацию, тянуться к пуговицам плаща, потом в карман за мешочком со слуховыми протезами, но пытаюсь из того, что он мне говорит, выхватить хотя бы одно-два слова. Это обычно удается, а если нет, то этот человек повторит что-то громче и направит меня на размытый, но, возможно, и основной смысл своего высказывания. Недоразумения в разговорах с глухими, естественно, часто случаются, но и тогда никто, даже если это 100-процентное недоразумение, не считает, что разговаривает с манекеном или с роботом, имеющим такой компьютер в черепе, который «действует только чисто формально». Чисто формально действовал тот, кто складывал таблицу в картину (puzzle), тот, кто складывает непонятные китайские символы, но если он ошибется, то китаец скорее признает, что это только ошибка, а не 100-процентное отсутствие всякого понимания. Впрочем, все обстоит так, что смысл для понимания помогает определять окружающая обстановка, и я не думаю, чтобы человек, спрашивающий меня в булочной, интересовался числом звезд в туманности Андромеды или лучшим рецептом пряника с миндалем. А так как вопросы «направленно сжаты» текстом рассказа, то тем самым они предопределены, то есть они вероятностно продетерминированы в рамках такого «fuzzy set», такого размытого собрания, которое имеет направляющую стрелу, уже a priori ориентирующую его на «такое-сякое понимание». А мук и сложностей, высыпанных перед Сёрлом всеми мудрецами из университетов, я вообще не в состоянии понять. Так пусть Сёрл, вместо того чтобы описывать мысленные эксперименты, уничтожающие ложный миф об умных компьютерах, позволит закрыть себя в комнате, пусть ему всунут этот шрифт и этот рассказ, всего лишь скромно ограниченный стихами «Wlazі kotek na pіotek i mruga, krotka to piosenka nie dіuga»,[118] и пусть спросят (по-китайски, на карточках) о виде плетня, о породе кота и о том, имеет ли какое-то особое значение, когда кот моргает, или скорее всего он моргает просто так, а по-польски только для рифмы. И пусть Сёрл ответит более или менее дельно. Тексты такого рода, не хвастаясь, я могу производить возами, и из этого абсолютно ничего не следует. Как известно, в своей поздней книге о будущем Уэллс описал воздушные войны, в которых управляемые воздушные шары должны были бы распарывать дирижабли врага шпорами, с позволения сказать, как военные фрегаты делали это когда-то с вражескими кораблями. Доходит ли сейчас дело до столкновений враждующих воздушных сил во время войны? Конечно. Строили ли ПОСЛЕ Уэллса большие, легче воздуха, летающие машины? Естественно, это были (в основном немецкие) цеппелины. Разрезали ли враги шпорами их оболочки? Никогда, а на вопрос «почему нет», уже так лаконично ответить невозможно. Люди, занимающиеся АI, пока только узнали, что для игры в вопросы и ответы нужно создавать тщательные ситуационные РАМКИ («frames»), но также известно из опыта сегодняшнего дня, что можно спросить кухарку о том, как она делает поджарку, но скорее всего не следует ожидать ее осмысленного ответа на вопрос, почему в поршневом двигателе сжигания новейших автомобилей нет двух клапанов (всасывающего и выхлопного), а только четыре или хотя бы три. Она ничего не скажет, потому что понятия не имеет, и это с «пониманием» или с «непониманием» грамматики, идиоматики, синтаксиса языка не имеет ничего общего. Чтобы понимать высказывание, следует ухватить его смысл и его смысловой радиус, и last but not least его специфическую предметную ориентацию.