Лука Ди Фульвио - Чучельник

• Название: Чучельник
• Автор: Лука Ди Фульвио
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-446-5

Впервые на русском – роман итальянского писателя Луки Ди Фульвио, известного мастера остросюжетной прозы. «Чучельник» (2000) – второй роман писателя, принесший ему мировую известность, – стал настоящим подарком для поклонников жанра психологического триллера. В 2004 году по мотивам книги был снят художественный фильм «Хрустальные глаза».

Ранним воскресным утром Чучельник выходит на свою обычную еженедельную охоту. Одержимый влечением к смерти, он испытывает ни с чем не сравнимое наслаждение, убивая зверей и птиц, из которых затем делает чучела. Но в это утро на его пути оказываются люди, и он совершает тройное убийство, открывая при этом неведомую ему прежде сторону собственной натуры… Поимка маньяка, собирающего кровавый паззл из частей тел своих жертв, становится для старшего инспектора полиции Джакомо Амальди личным крестовым походом. Поиски убийцы ведут в прошлое, к событиям 35-летней давности, когда в муниципальном сиротском приюте случился странный и страшный пожар, зловещие отблески которого до сих пор преследуют сознание Чучельника…

---

Джудитта весело рассмеялась.

Впервые в жизни с каким-то отчаянным облегчением Амальди признался себе, что всей душой ненавидит старый город, и подхватил смех Джудитты. Потом взял ее за руку и спросил:

– Где будем ужинать?

– Там, где можно перейти на «ты», – выпалила Джудитта.

Амальди огляделся. Откуда-то из глубины переулка доносились возбужденные голоса и звон посуды.

– Тогда нам нужен кабак, – кивнул Амальди и потянул Джудитту на этот шум.

Они уселись в углу за столик, накрытый бумажной скатертью. Старый тощий официант с глубоко запавшими, слезящимися глазами начал неторопливо сервировать стол. То и дело из кухни слышался крик: «Амедео!» Старик безутешно разводил руками и так тихо бормотал «иду», что едва ли сам себя слышал. Закончив сервировку, он удалился с той же медлительностью и через несколько минут принес им корочки меню. Амальди и Джудитта заказали без промедления и, когда официант снова уполз, в унисон расхохотались.

– Я прослушал твое сообщение, – сказал Амальди. – Прости, что не перезвонил.

– У тебя же сейчас запарка… Я читала в газете.

– Да.

Официант вернулся, с достоинством поставил перед ними две пустые тарелки и опять ушел.

– Я читала, что ты занимаешься этим ужасом.

– Да.

– Зачем?

– Затем, что это моя работа.

– Нет… Зачем они это делают?

– Зачем? В священном писании… – Он осекся, постучал солонкой по ладони, взял короткую паузу, чтобы выиграть время. Всю мысль сразу не сформулируешь, можно выдать лишь обрывок, дистиллят своей неотвязной боли. И после перерыва заговорил уже другим голосом: – В священном писании по криминальной психологии говорится, что основная проблема этих личностей состоит в отсутствии человеческих привязанностей. Как будто душа их чем-то обделена. Как будто их зрение и рассудок способны видеть лишь одну сторону человеческой природы. Но эту сторону они видят под микроскопом, в мельчайших подробностях. А другая сторона, которая им неведома, на которой они не способны сосредоточиться, но смутно ощущают, что она есть, превращается для них в нечто грозное, устрашающее. И эту темную сторону они ненавидят, перенося свою ненависть на ее обладателей.

Дальше он, помрачнев, продолжил уже мысленно. Этот тип людей совершает разрушительные набеги и привыкает любить насилие, потому что одна лишь жестокость способна вызвать в их душе чувство, похожее на любовь.

– Но ответа на вопрос «зачем» нет. Либо есть, но он недоступен нашему пониманию.

– Не надо было мне заводить об этом речь, – смущенно пробормотала Джудитта, видя, как резко изменилось его настроение.

– Ничего. Спасибо, что не спросила, приходилось ли мне убивать.

– Я бы наверняка спросила, если б ты меня не опередил, – улыбнулась Джудитта.

Амальди ответил ей отстраненным взглядом, как будто не услышал последних слов. Он думал о том, что не готов и, наверное, никогда не будет готов к этим светским разговорам. Не надо было приглашать ее на ужин. Только станет питать напрасные иллюзии. Ему же нечего ей предложить. Он незаметно дотянулся до пейджера и нажал на звонок. Потом состроил досадливую гримасу, поднялся и пошел к телефону. И через минуту вернулся в надетой на лицо маске сожаления.

Официант уже принес им еду.

– Прости, Джудитта. Вызывают на службу. Такая у нас жизнь. Ужин придется перенести. Пойдем, я провожу тебя до дому.

Они шли быстро, намного быстрей, чем сюда. Возле дома Амальди сухо и торопливо простился. Девушка изо всех сил скрывала свое огорчение, но Амальди живо представил себе, как она поднимается к себе в квартиру, как на Голгофу, и, может быть, даже плачет. Представил себе ее сразу подурневшее лицо и вспомнил мать. Когда врач после осмотра спрашивал, можно ли зайти в ванную, ее лицо тоже дурнело. От унижения. И сам он ненавидел доктора за то, что перед его приходом мать вынуждена причесываться, наводить красоту, доставать из буфета чашку и чистую салфетку, за то, что никогда в жизни ей не доведется отремонтировать кухню и ванную и вытравить оттуда запахи помойки и уборной. А заодно он ненавидел и отца, который вынудил мать жить в этом доме. Он замечал, что косметика уже не помогает матери стать красивее, что лицо ее расплывается и черты тускнеют, что одежда снашивается, чайные чашки бьются, а вместе с ними и жизнь разбивается на тысячу осколков. Если б можно было заказать гигантский вал грязи и похоронить под ним весь старый город вместе с его обитателями, он бы это сделал. И сейчас его сжигала та застарелая ненависть.

Он поднял глаза к окнам третьего этажа. Увидел, как в них зажегся свет. Видимо, это комната Джудитты. «Но Джудитта не такая, как моя мать», – мысленно заключил он. И не в том причина его ненависти. И не доктор тому виной, он-то просто хотел руки помыть, а такие безнадежно похожие друг на друга ванные, как у них, видел каждый день. И не в нищете уборных дело, и не в запахе помойки. А в нем самом. В детективе средней руки, который бежит от всех и вся так, что перехватывает дыхание и ноги не держат. В нем, трусливом звере, который давно забыл, почему и от кого бежит.

Он бы и сейчас бросился бежать без оглядки, да испугался, что Джудитта, выглянув в окно, услышит, как старый город смеется над ним.

XIV

– Короче, на встрече с мэром, где ты, кстати, должен был выступить… Между нами говоря, квестор живьем бы тебя сжег при первом удобном случае, – разглагольствовал Фрезе.

– А это зачем у меня на столе? – перебил его Амальди, размахивая папкой неопределенно-розового цвета, захватанной по краям пальцами, с надписью в центре печатными буквами «АУГУСТО АЙЯЧЧИО».

– Я же говорил, что комиссар поручил Айяччио тебе. Надо подписать ордер на покрытие больничных расходов. Он там, внутри. Первая страница.

Амальди открыл папку и поставил подпись на странице.

– Если хочешь, можешь посмотреть анкету. Хотя смотреть особо нечего. Все равно что чистый лист. Бедняга. Хороший, в общем-то, парень. Ничего героического не совершил, но и гнусностей за ним не водилось. Не бездельник, исполнительный, хотя…

Хотя, подумал Амальди, и пользы от него никакой, ни рыба ни мясо. Настолько пустой человек, что непонятно, зачем родился на свет. Ему такие встречались на каждом шагу – вроде все при них, но словно не человек, а набросок, эскиз человека, сделанный карандашом, без цвета и формы.

– Хотя… Да нет, он славный малый, – заключил Фрезе, видимо решив не углублять эту тему.

Пока Амальди пробегал глазами личное дело агента, его помощник вытащил из внутреннего кармана куртки конверт с надписью «А. Айяччио» и положил на стол.

– Словом, совещание ни к чему не пришло, как оно всегда и бывает на встрече с профсоюзниками, – снова начал прерванный отчет Фрезе. – Все несли какую-то галиматью, лишь бы показать, что у нас полное единство взглядов, как вдруг кто-то… Кто?.. Не помню… Но этот кто-то громко назвал одну фамилию. А поскольку мне эта фамилия недавно попадалась, я ее тут же вспомнил… Посмотри сам в графе «отчество». Там есть адрес приюта, а также имя, то самое, которое я услышал на совещании, имя того дворника, что нашел Айяччио в куче мусора, когда было ему от роду несколько часов. Я обернулся и понял, что это не может быть тот дворник, ведь ему тогда было лет пятьдесят… но все же подошел и спросил, не родня ли он тому дворнику. Выяснилось, что этот профсоюзник – его сын. Скотина, доложу тебе, первостатейная, тот профсоюзник, уж этот рук мусором не запачкает, а про отца говорит с этаким презрением, как будто папаша и сам – мешок с мусором… Но это ладно, я рассказываю ему про Айяччио, про его беду, говорю, хотел бы, дескать, с папашей потолковать… не затем, чтоб выведать у него что-нибудь – что он может мне рассказать?.. А так, сам не знаю зачем – прямо-таки привратница, а не полицейский… В общем, спросил у него, где искать его отца. А этот засранец профсоюзник мне и говорит, что папаша помер в прошлом году в такой богадельне, куда бы я, честно говоря, собаку не отдал, хотя поглядеть на него, мог бы и раскошелиться на что получше. Тем более – с помощью профсоюза… Может, он в золоте и не купается, но все же… Ты как думаешь? Отец ведь все-таки…

Амальди отложил папку и стал разглядывать фотокопию надписи, обнаруженной на двери антикварной лавки. Наверняка в этих прописных и строчных буквах кроется ответ. Не случайно все это. Убийца ничего случайно не делает.

А Фрезе все не унимался:

– И еще я узнал подробности, которые в деле не отражены. Профсоюзник Айяччио в глаза не видел и не знает, каков он из себя. Но по его словам, отец в последние дни только о нем и говорил, знаешь, как у старых маразматиков бывает? Зациклятся на чем-нибудь и все разговоры к этому сводят… Я сколько раз таких встречал. А ты?.. Говоришь ему про хлеб с колбасой, а он тебе в ответ: «Кстати, помнится мне…» – и расскажет такое, что к хлебу с колбасой никаким боком не приложишь. А ты стоишь, дурак дураком, и думаешь: при чем же тут хлеб с колбасой? Да ни при чем, конечно…