Валерий Попов - Третье дыхание

• Название: Третье дыхание
• Автор: Валерий Попов
• Жанр: Современная проза

“Я забыл, пузыри на лужах – это к долгому дождю или к короткому?” С этого вопроса начинается повесть Валерия Попова “Третье дыхание ”. С этого вопроса начинаются мытарства главного героя. Точнее, продолжаются. Алкоголичка-жена, маразматик-отец. Два полюса отчаяния. Герой между ними. Хаос, безвыходность, мука. Вопрос о дожде в данном случае метафизический. Это не короткий или длинный дождь, это дождь навсегда.

…Главный вопрос, который решает для себя герой (зовут его, кстати, так же , как и автора) – как найти в каждодневной мороке повод к радости, найти в себе силу почувствовать себя счастливым, высвелить безнадежную ситуацию? И в повести есть не то чтобы ответ, а подтекстовый намек, отсвет ответа. Напрямую ничего не сказано – признак настоящего искусства.

Нужны безграничное терпение и безграничная доброта. …Это и есть “третье дыхание ”.

---

Снова звонок.

– Да!

– Тема есть, – неспешный голос Боба. А ты думал – он тебя отпустит?

– Я тут в Думу хочу податься – побалакать бы надо.

Самый подходящий момент!

– Я тут… немножко спешу, – я сказал вежливо.

– Счас буду, – отключился, гудки.

Заманчиво, конечно, помочь будущему государственному деятелю, но…

Есть более срочные задачи. Если я через сорок минут в Бехтеревку не домчусь – Нонну, глядишь, “упакуют”, как мать ее упаковали там.

Недолго мучилась старушка. Но у нее к тому времени муж умер уже. А я-то жив. К сожалению. Что ты такое говоришь?

Главное – ни хрена не готово, холодильник захламлен… как наша жизнь. Что я с ней тут делать буду – когда сам не знаю, что делать?

Ну, видимо, с ее приходом и появится смысл – в том, чтобы из болота ее тянуть.

С батей бы посоветоваться!.. но он, как всегда, величественно удалился в нужный момент! Хотя бы как-то проинструктировать его! А!

Все равно делать будет все по своим теориям! Хоть бы у себя пыль вытер – я провел пальцем по стеклу на полке! Но нет. Наверняка и тут в научную полемику вступит, а мне надо бежать. Ссыпался с лестницы.

Ч-черт! Тут-то и напоролся на батю. Не проскочить! С блаженной улыбкой стоит посреди двора, покрытого, как роскошным ковром,

“конскими яблоками”, и на руке держит сочный образец.

– Видал? – ко мне обратился. Спокойно разломил “яблоко”, половинку мне протянул. Для науки нет преград! Объект, достойный изучения.

Снаружи круглый, шелковистый, темный – на сломе более светлый, шерстистый, с ворсинками. Все? Я отвернулся от предмета, глянул на арку.

– Ценный, между прочим, продукт! – обидевшись на мое невнимание, назидательно батя произнес. Зря я брезгливость продемонстрировал к натуральному хозяйству. Будет теперь воспитывать меня. – В любом крестьянском доме, – голос свой возвысил, – ценили его!

Ну, в нашем доме тоже хранят. Не убирают. И даже производят, с размахом. Теперь тут у нас наездницы проживают – так что с этим не будет проблем.

Тут это как раз и подтвердилось – Анжелка свою лошадь вывела под уздцы. Конюшенная улица, где были когда-то Царские Конюшни, чуть в стороне, а у нас тут свое, нажитое. Сможем изучать.

– Прокатимся? – Анжелка задорно мне крикнула.

Я ей пальчик забинтованный показал, торчащий. Боюсь, неправильно меня поняла. Сделала неприличный жест – и в седло взметнулась, пришпорила лошадь – но тут же осадила. Из-под арки во двор, мягко, по навозной подстилке, знакомый джип въехал. Боб свинтил стекло, глядел на наездницу. Видно, напоминала “податливых валдаек” с хутора его.

Батя на Анжелку тоже благожелательно глядел, чуя, что перебоев с продуктом не будет тут.

– Между прочим, отличное топливо. – Отец бросил кругляк в снег с некоторым сожалением. – Кстати, экологически чистое! – усмехнувшись, добавил он. Вспомнил, видимо, мою историю про африканку, что жарила своему мальцу лепешки на верблюжьих какашках. Наше не хуже!

– Растаптывали в проулке, сушили, потом резали. Всю зиму печку топили, – поведал батя.

– Печку? – Боб даже вылез из тачки. – И тепло было?

– Жарко! – сверкнул взглядом отец.

Ну, надеюсь на их сотрудничество. А вот если я через полчаса в больнице не окажусь, будет действительно жарко! Я дернулся. Но батя

– слишком опытный лектор, слушателя никогда не выпустит, пока не внушит свое.

– Кстати, – произнес он задумчиво, – из-за кизяков и род наш такой!

Уже почти на бегу я тормознул возмущенно. Опять гнет свою теорию о влиянии условий на наследственность! Сколько спорили с ним, чуть не дрались – свое гнет упрямо.

– Как? – произнес терпеливо я. Насчет истории рода хотелось бы узнать. Как конкретно повлияли условия на нашу семью? Грыжа – это гены. А что еще?

Хотя в обрез времени, но это слишком важный вопрос.

– А?! – Хитрый батя, нагнетая обстановку, прикинулся глухим. Теперь еще надо уговаривать его. Не дождется! – Так из-за кизяков все! -

Долгая пауза. Я пошел? -…Дед твой, отец мой, носил кизяки в дом.

Отец его, прадед твой, такое устройство вешал ему через шею – ящик спереди, ящик сзади. Ну и надорвался он.

Как, кстати, и я. У меня даже раньше грыжа вылезла, чем у отца.

“Корень-то покрепче”! Год он насмехался, куражился – потом выскочила и у него. Так что грыжей мы навек обеспечены прадеду благодаря.

– Ну, работать он не смог больше. Начал книжки читать.

Аналогично.

– Потом писарем стал. Я видал записи его: каллиграфический почерк!

Отлично писал.

Я тоже стараюсь.

– Ну так с него все и пошли учиться и вот стали кем-то… – Он торжественно возложил руку мне на плечо. Мы постояли молча.

– Кизяки-то научишь делать? – с волнением произнес Боб. У него свой азарт: альтернативное топливо, международный фурор. Прихоть эксцентричного миллионера.

Но батю не так-то легко взять! Подержав еще свою руку на моем плече, он уронил ее и, полностью отключившись, пошел себе, даже не глянув на Боба. Да, родственница права: “Корень-то крепче будет!” В свою сторону его никто не согнет. Батя медленно удалялся под арку.

Спокойно и даже величественно. Передал эстафету поколений мне.

Продавил-таки свою навозную колею – через меня.

– Тебя надо куда? – Боб открыл дверцу. Надеется, что навоз прочно вошел в мою кровь. А куда денешься? Если он успеет меня домчать, готов дерьмо утаптывать всю мою жизнь.

– В больницу не подбросишь по-скорому? – произнес я. Он кивнул.

Всадница под гулкой аркой с гиканьем обогнала отца, но он никак не среагировал, не ускорил свой медленный ход: лошадей он не видал, что ли? Медленно, ссутулясь и раскорячась, он вышел на улицу, вдумчиво постоял, определяя, куда дует ветер. Строго против ветра всегда идет. Считает – одна из теорий его, – что в наветренной стороне меньше газов автомобильных. Личная его экология, которую он блюдет тщательно, поэтому так крепко и долго живет.

Наконец вправо свернул. И мы смогли вырулить.

– Да-а, крепкий батя у тебя!

Мы выехали на Невский.

– Куда конкретно надо? – Боб спросил.

– Да надо тут подскочить в Бехтеревку.

Боб кивнул. Придется мне за батю отвечать. Осуществлять, так сказать, преемственность поколений. Дед, правда, начинал с кизяков, а я, похоже, ими закончу! Замкну собой круг.

У одной из амазонок, скачущих перед нами, лошадь подняла хвост и насыпала “продукта”! С этим не будет проблем. Боб на меня радостно глянул. Все как у него на валдайском хуторе. Теперь у нас тут хутор.

Кстати, если бы не любимая жена, я мог бы еще соскочить с этого дела. Но так, по дороге в Бехтеревку, не рыпнешься уже. Позаботилось мое семейство обо мне.

– Да, крепкий у тебя батя! – растроганно Боб произнес. – Чем-то деда моего напомнил!

– Чем?! – воскликнул я. Наше фамильное сходство теперь поддерживать надо.

– Кизяки тоже делал! – вздохнул Боб.

– Так ты умеешь, наверное?

– Нет. Мне не передал.

В мою сторону поглядел. “Передача”, значит, может быть лишь через моего батю. Точнее, через меня. Таперича, благодаря бате и жене, я первый энтузиаст, умелец-говнодав. Спасибо. Приобщили к семейному ремеслу.

– Помню, – разнежился Боб, – чуть лето – сразу делает замес.

Добавляет мякину, труху.

Значит, знает рецепт? Но перебивать сладкие его воспоминания я не стал.

– А сам уже на какую ни есть красотку поглядывает. – Боб подмигнул.

– А красотка-то тут при чем? – Я даже вздрогнул.

– Ну как? – разлыбился Боб. – Утопчет, высушит. Штабелями их сложит… Кизяки, я имею в виду. Потом – продаст кизяки по хатам, деньги в шапку и идет.

– …К красотке?

– Ну а к старухе, что ли? – Боб захохотал.

Похоже, эту часть технологии он неплохо усвоил. Хоть сейчас в Париж!

Но производство, видно, на мне. Усложнились отношения нынче: навряд ли у нас так же весело, как у его деда, дело пойдет!

Мы ехали мимо старого кладбища.

– …А тут счас хоронят, интересно? – я спросил.

Пытался как-то отвлечь Боба, на более возвышенную тему беседу перевести, но он, похоже, это дело крепко застолбил. Занял экологическую нишу. Снова смысл жизни появился у него.

– Это ж теперь будет в мире “намбер ван”! – восклицал он восторженно, собираясь, видимо, на кизяках подняться, как наша семья, занять место в элите… Но насчет “всего мира” я бы не спешил: отнимут, как сучья отняли. Погодим! Я уже чувствовал, что тоже переживаю.

– Эх! – Боб резко тормознул. Чуть не проехали. Лишь мечтали о

“топливе будущего”, а домчались в момент, словно мы в будущем уже!

Я с тоской глядел на больницу: у меня тут красотка своя, кизяки я для нее теперь делаю. А куда деться?

– Подожди тут… минуток дцать! – уже уверенно, как соавтор, сказал

Бобу.

Надеюсь, быстро не остынет его азарт в этом грустном пейзаже? Мы ж еще многое с ним должны обсудить!

Я прошел по тусклому коридору, постоял перед засаленной занавеской, заменяющей дверь, отпахнул ее.