Роза Люксембург - О социализме и русской революции

• Название: О социализме и русской революции
• Автор: Роза Люксембург
• Издательство: Москва, Издательство политической литературы, 1991
• Жанр: Политика

В книгу вошли произведения Розы Люксембург, отражающие ее своеобразные взгляды на социализм, соотношение демократии и диктатуры, развитие марксизма, борьбу за гуманизм, против милитаризма. Впервые на русском языке публикуется в полном объеме собранный воедино цикл работ Р. Люксембург о Февральской и Октябрьской революциях 1917 г. в России («Русские проблемы», «Русская трагедия», «Рукопись о русской революции») и Ноябрьской революции 1918 г. в Германии («Чего хочет Союз Спартака», «Наша программа и политическая ситуация»), а также письма 1917–1918 гг., значительно обогащающие наши представления о ее политических воззрениях, ее понимании демократии, отношении к русской революции.

http://polit-kniga.narod.ru

---

Прогулок во дворе здесь вообще не знают, но зато камеры открыты настежь целый день, так что можно гулять по коридорам, толкаться среди проституток, слушать их милые песенки и разговорчики, а заодно вдыхать аромат так же широко открытых отхожих мест. Но все это — лишь для характеристики условий, а не моего настроения, которое, по обыкновению, превосходно. Пока я не раскрыта, но вряд ли это продлится долго, так как мне не верят. Дело в общем и целом серьезно, но ведь мы живем в бурные времена, когда «все сущее гибели своей достойно», а потому я вообще не верю в долгосрочные векселя и обязательства. Так что будьте в добром расположении духа и плюйте на все. В целом дело у нас на моем веку шло замечательно. Я горжусь этим: то был единственный оазис во всей России, где, несмотря на бурю и натиск, работа и борьба продвигались вперед так энергично и прогрессировали, как во времена самой свободной «конституции». В частности, обструкция, которая станет в будущем образцом для всей России, — дело наших рук. Со здоровьем у меня вполне хорошо. Вскоре меня, наверное, переведут в другую тюрьму, поскольку дело серьезное. Тогда быстро сообщу вам. Как поживаете, мои самые любимейшие? […] Передайте сердечный привет нашему другу Франциску [Мерингу]. […]

Карл, дорогой, тебе придется временно взять на себя представительство Социал-демократии Польши и Литвы в [Международном социалистическом] Бюро, сообщи туда официально, расходы по возможным поездкам на заседания будут тебе возмещены. О моем аресте публиковать ничего нельзя, пока я окончательно не раскрыта. Но тогда — я дам тебе знать — поднимайте шум, чтобы нагнать страху на этих людишек здесь.

Должна кончать. Тысячи поцелуев и приветов. Пишите мне прямо по моему адресу: Анне Матшке, тюрьма в Варшавской ратуше. Ведь я же сотрудница «Neue Zeit». Но, разумеется, пишите прилично. Еще раз привет. Камеру запирают. Сердечно вас обнимаю.

КАРЛУ КАУТСКОМУ

[Варшава, 15 марта 1906 г.]

Дорогой Карл!

Всего несколько строк. У меня все хорошо: сегодня или завтра переведут в другую тюрьму. […] Уже получила весточку от моей семьи и очень жалею, что из моего инцидента они делают такую трагическую историю и взвинчивают всех вас. Я совершенно спокойна. Мои друзья настоятельно требуют, чтобы я телеграфировала [российскому премьер-министру] Витте и написала здешнему германскому консулу. И не подумаю! Этим господам придется долго ждать, пока социал-демократка попросит у них правозащиты. Да здравствует революция! Будьте бодры и веселы, иначе я серьезно рассержусь на вас. На воле работа идет хорошо, я уже читала новые номера газеты. Ура!

Всем сердцем ваша Роза

ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ

[Варшава], 7 апреля 1906 г.

Мои любимые!

Давно уже больше не писала вам. Во-первых, потому, что мне день за днем давали надежду, что смогу вам сразу протелеграфировать: «До встречи!», а во-вторых, потому, что я была весьма прилежна в то время, что нахожусь здесь, и вчера закончила третью брошюру (две уже напечатаны, а на третью дня через три будет «наведен лоск»). На прежней «квартире» работать было немыслимо, вот и пришлось здесь наверстывать упущенное. Впрочем, и здесь я имею в моем распоряжении только несколько вечерних часов, с девяти вечера до примерно двух часов ночи: ведь днем, с четырех часов утра во всем здании и во дворе царит ад кромешный: уголовники вечно бранятся и кричат, у сумасшедших случаются припадки бешенства, которые у прекрасного пола находят выход главным образом в поразительной деятельности языка.

NB: как и в ратуше, я оказалась весьма эффективной «dompte-nse des tolles» («укротительницей буйных» — франц.), и мне приходится ежедневно применять эти мои способности, чтобы несколькими словами, сказанными тихим голосом, утихомирить какую-нибудь оголтелую крикунью, клянущую все на свете (очевидно, это hommage involontaire («невольное прочтение» — франц.) перед еще более сильной глоткой). Поэтому сосредоточиться и работать я могу только поздно вечером, так что приходится частично отказываться от писания писем.

Ваши вести каждый раз доставляют мне большую и длительную радость, я перечитываю каждое письмо по нескольку раз, пока не придет новое. Очень обрадовали меня и дорогие мне строки Генриетты [Роланд-Гольст]. Написала бы ей отдельно, если бы мне сегодня опять «в последний раз» не прислали цветы (я в самом деле получаю здесь свежие цветы почти каждый день)… Так что подождем до завтра. Я отношусь ко всему довольно скептически и работаю так, словно все это меня никак не касается. […]

ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ

[Варшава, 23 апреля 1906 г.]

[…] Масса здесь снова показала себя более зрелой, чем «вожди». Из первого (пока единственного) номера нового русского партийного органа от конца февраля я вижу, что рыцарь печального образа «Георгий» [Плеханов] со своей стороны достаточно храбро потрудился над тем, чтобы опозорить партию. Я непременно хочу присутствовать на семейном торжестве [IV съезде РСДРП] в чудесном месяце [мае] и обрушить на них огненные громы и молнии. Надеюсь, к тому времени я уже оперюсь.

Тысячу раз благодарю вас за всю доброту и любовь, какую вы мне выказываете. Сердечные приветы всем, прежде всего другу Франциску [Мерингу] с женой, Кларе [Цеткин] (здорова ли она?). […]

ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ

[Варшава], 8 июля [1906 г.]

[…] Получила письмо от Августа [Бебеля] с указанием посетить вас. Сейчас пишу ему, что указание это так просто выполнить нельзя, но в ближайшие дни я буду знать, смогу ли я поехать на лечение или нет*.

Общее положение великолепно: единственные путаники — наши друзья, Георгий [Плеханов] и КO, и у меня руки так и чешутся рассчитаться с ними за все. Лишь только обрету более надежную, чем сейчас, крышу над моей (сильно поседевшей) головой, сразу же засяду за работу*, да так, что все вокруг затрещит, а прежде всего наводню статьями «Neue Zeit». (…)

МАТИЛЬДЕ И ЭММАНУЭЛЮ ВУРМ*

[Варшава], 18 июля [1906 г.]

[…] Что касается меня, то я уже совсем собралась покинуть сии гостеприимные края, и лишь только окажусь an bon port («в надежной гавани» — франц.), сразу дам вам знать и сообщу адрес. Горю желанием работать, писать и с наслаждением включусь в дебаты о всеобщей забастовке. Потерпите всего несколько дней, пока я не обзаведусь надежной крышей над головой и не обрету лучшие условия для работы. А пока конца не видно беготне в жандармерию, прокуратуру и в тому подобные приятные заведения.

Самый последний «скандальчик» в партии заставил меня смеяться и притом — прошу прощения! — дьявольски! Можно только воскликнуть «О!» по поводу тех потрясающих мир событий, что вызвали сущую бурю между Линденштрассе и Энгель-уфер*. Но как же смотрится подобная «буря», глядя отсюда!.. Здесь время, в которое мы живем, великолепно. То есть я называю великолепным такое время, которое ставит массу проблем, притом огромных, пришпоривает мысль, возбуждает «критику, иронию и чувства глубину», подстегивает страсти и прежде всего является плодотворным, чреватым новым; время, которое ежечасно что-то рождает и из каждых родов выходит еще более «плодоносным». Притом на свет появляются не, как в Берлине, мертвые мыши или даже дохлые мухи, а сплошь одни великаны: великие преступления (vide(«смотри» — лат.) правительство), великие позорища (vide Дума), великие глупости (vide Плеханов и КO) и т. д. Заранее дрожу от желания набросать хорошо выписанную картинку всех этих великих свершений — само собой разумеется, прежде всего для «Neue Zeit». […] Революция великолепна, а все остальное — ерунда! […]

КЛАРЕ ЦЕТКИН

[После 16 декабря 1906 г.]

Дорогая Клерхен!

Прочла твое последнее письмо к Косте* и испытываю потребность написать тебе о том, что у меня на душе. Обращение Правления партии* подействовало на меня точно так же, как и на тебя, — этим все сказано. Со времени моего возвращения из России* я чувствую себя довольно одинокой в этом отношении, робость и мелочность всей нашей партийной жизни доходят до моего сознания так резко и болезненно, как никогда прежде. […] Но все же я не возмущаюсь всем этим так, как ты, ибо с пугающей ясностью уже поняла, что это положение дел и этих людей не изменить до тех пор, пока ситуация не станет совсем иной. Но и тогда — сказала я себе по трезвом размышлении, и у меня нет сомнений, что это именно так, — если мы хотим вести массы вперед, мы должны будем принять в расчет неизбежное сопротивление этих людей.

Ситуация просто-напросто такова: Август [Бебель], а тем более все прочие целиком и полностью выложились в выступлениях за парламентаризм и в парламентаризме. При любом повороте, который выходит за рамки парламентаризма, они оказываются совершенно несостоятельными и, даже более того, пытаются снова втиснуть все события в парламентские рамки. Значит, они […] будут бороться, как против «врагов народа», против всех и каждого, кто захочет пойти дальше этого. У меня такое чувство, что массы, а еще больше огромная масса товарищей [членов партии] внутренне с парламентаризмом покончили. Они с ликованием будут приветствовать поток свежего воздуха в тактике, но на них давят старые авторитеты, а особенно высший слой оппортунистических редакторов, депутатов и профсоюзных вождей. Наша задача теперь — посредством возможно более резкого протеста противодействовать коррозии этих авторитетов. Притом мы должны иметь в виду, что, судя по положению вещей, мы будем иметь против себя не только оппортунистов, а и Правление вместе с Августом [Бебелем].