Николай Лукин - Судьба открытия

• Название: Судьба открытия
• Автор: Николай Лукин
• Издательство: Государственное издательство детской литературы Министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1958

Роман «Судьба открытия» в его первоначальном варианте был издан Детгизом в 1951 году. С тех пор автор коренным образом переработал книгу. Настоящее издание является новым вариантом этого романа.

Элемент вымышленного в книге тесно сплетен с реальными достижениями советской и мировой науки. Синтез углеводов из минерального сырья, химическое преобразование клетчатки в сахарозу и крахмал — открытия, на самом деле пока никем не достигнутые, однако все это прямо вытекает из принципов науки, находится на грани вероятного. А открытие Браконно — Кирхгофа и гидролизное производство — факт существующий. В СССР действует много гидролизных заводов, получающих из клетчатки глюкозу и другие моносахариды.

Автор «Судьбы открытия», писатель Николай Лукин, родился в 1907 году. Он инженер, в прошлом — научный работник. Художественной литературой вплотную занялся после возвращения с фронта в 1945 году.

---

Зберовский крепким рывком жмет руку Шаповалову. Догнав, ступает на бегущую уже быстрей подножку. Шаповалов идет рядом; вид у него озадаченный либо просто удрученный.

— Петр Васильевич! — окликнул его Зберовский и вдруг улыбнулся. — Только не подумайте, будто я сложил оружие. Нет, мы будем драться, черт возьми, до последних сил!.. Вы время от времени пишите. Адрес не потеряйте… Ну, будьте здоровы! И спасибо вам…

Вагон со Зберовским уже далеко. С брезентового капюшона то струйка стекает на грудь, то падают крупные капли. Весь плащ стал холодным, тяжелым. Шаповалов постоял немного, а потом пошел проситься на попутную машину.

Ждать у дороги долго не пришлось. Даже место в кабине свободно. Шофер оказался любителем стремительной езды: погнал напропалую; машина мчалась через лужи, вода взлетала от колес бурунами, как два крыла — направо и налево.

Чудилось порой, будто впереди форштевень корабля. Какую-то прелесть Шаповалов ощутил сейчас и в непогоде, и в дожде, и в том, как человек — шофер, — словно играя штурвальной «баранкой», уверенно проносится по извилинам дороги, торжествует над стихией, над пространством, властно рассекает мокрую муть.

Конечно, между знанием состава вещества и умением приготовить — пропасть. Но для Шаповалова само собой очевидно: то, что сегодня выглядит трудно достижимым — если это нужно и не вразрез с законами природы, — будет создано людьми завтра, послезавтра или через десяток лет.

Что углекислый газ при прямом взаимодействии с водой в приборе может превращаться в хлеб, доказано Лисицыным. И это неизбежно станет промышленной реальностью. Теперь все дело в сроках…

Далеко перед машиной — освещенные окна небольшого заводика. Ближе, ближе… Огни мелькнули сбоку, и вот они уже позади. Свет в окнах — неужели вечер? Да, степь и небо потемнели. Дождь вроде послабее…

Главное, почему Шаповалову настолько уж понравилась, такой огромной показалась сразу идея синтеза углеводов? Не потому ли, что он знал Лисицына? Или оттого, что самому ему привелось быть участником вчерашнего знаменательного опыта?

И да, и нет. Не только потому.

Мысль о синтезе поразила его величием новых, вдруг открывшихся перед ним перспектив. Вообще он верит всей душой в могущество науки; а наука для него — понятие собирательное: тут и марксистское учение об обществе, и физика, и техника, и биология, и астрономия. Все это, вместе взятое, ведет человечество в заманчивые дали. Понятно, борьба еще предстоит! Однако не за горами время, когда люди возьмут в свои руки все хозяйство планеты. Они станут управлять множеством процессов, происходящих на Земле: климатом, жизнью океанов и морей, энергией глубоких недр земного шара… А синтез углеводов промышленным путем — едва лишь Шаповалов услышал о такой идее — сразу лег в его сознании как вероятная часть будущего исполинского хозяйства человека.

Как много их в круговороте на Земле, воды и углекислого газа!..

Машина остановилась на городской окраине. Здесь гараж строительной конторы.

— Все! Дальше не поеду! — объявил шофер.

Поблагодарив, Шаповалов накинул мокрый плащ на плечи и зашагал по улице. Прежде чем пойти домой, он должен заглянуть в лабораторию, узнать, все ли там в порядке.

До нее добрых восемь-девять кварталов.

Густые сумерки. Он идет по раскисшей в слякоть глине. Дорогой думает о том о сем. Сперва — про лихого шофера. И вдруг ему почему-то вспомнилось когда-то читанное о Виноградском. В прошлом веке микробиолог Виноградский исследовал бактерии, живущие в почве, в темноте. Оказалось, отсутствие света не мешает им проделывать такой же синтез углеводов, как делают растения. Но энергию для синтеза бактерии получают за счет вспомогательного химического процесса: чтобы брать энергию, они окисляют вокруг себя в почве серу, либо аммиак, либо закись железа. Энергия вспомогательной реакции им заменяет свет. Без света, а ведь тоже синтез углеводов. Как и в растениях: из углекислого газа и воды…

На крыльце лаборатории Шаповалов почистил сапоги о специальную скобу. Наконец — знакомый коридор, гул вентилятора, привычный запах.

Старший лаборант показал ему журнал анализов; происшествий нынче не было, лаборатория работает нормально.

Вместо того чтобы тотчас же отправиться домой, Шаповалову захотелось зайти наверх, в свою комнату.

Он поднялся туда. А там все без перемен: листы бумаги, исписанные наспех цифрами; в кажущемся хаосе расставлены приборы, масса всяческих сосудов; через спинки стульев переброшены временные провода. На большом столе, в штативах, громоздится уже сыгравшая свою роль установка с тысячесвечовыми — темными теперь — электрическими лампами.

Шаповалов остановился возле этой установки.

Опять им овладело чувство беспокойства, смутное, такое, будто он ищет и не находит выхода. Мелькнули в памяти слова Зберовского: «Потери неизбежны. Энергия-то световая. Ведь фотосинтез!»

Час минул — Шаповалов все стоит и всматривается в блеск стеклянной кривизны. Неужели синтез должен быть обязательно с колоссальными потерями? Свет рассеивается, да… Свет — источник потерь.

Скользят концы каких-то совершенно новых идей — здесь они, близко, — и никак их пока не уловишь, не увяжешь!..

Глава IV. Враги и друзья

1

Пригревает весеннее солнышко. Под деревьями еще сугробы, но и там снег потемнел, покрылся рыхлой ледяной корой. А проталины все шире, и на аллеях уже сухо — только по бокам струятся ручейки. Приятно, что весна и что учебный год к концу. Тепло, особенно за ветром.

Один — просто в шерстяной фуфайке, вторая — в распахнутом драповом пальто, через парк шли студент и студентка. Они громко разговаривали. Ругали нелюбимого преподавателя: слушаешь его, и такая скукота берет…

— Вот почему, когда сам Зберовский читает, мне сразу все понятно — о чем бы он ни объяснял? Стереохимия ведь — ужас! — горячась, говорила она. — Но все-таки сидишь, когда Зберовский, и спать ничуть не хочется! Честное слово!

— Ну, то — Зберовский! — наставительно сказал студент.

— Чего он лекции теперь — не каждый день?… Не знаешь?

— Да вроде с углеводами опять у себя в лаборатории…

— Безобра-азие, — протянула студентка.

А кое-кто из молодежи был осведомлен получше; тем, которые специализируются при кафедре Зберовского и вхожи в его лабораторию, хорошо известно, что профессор работает сейчас над получением очень сложного, какого-то чудодейственного вещества, по свойствам напоминающего хлорофилл. Как утверждают, оно должно открыть новую эру в науке.

Сегодня Григорий Иванович собрался зайти в областное издательство, где будет печататься его брошюра о возможности гидролиза соломы, стеблей подсолнечника, кукурузы и других отходов сельского хозяйства юго-западной части СССР. И для здешнего края это важная тема, хоть край не совсем-то и южный. Издательство торопит, просит скорее подписать рукопись в набор.

Днем на улицах оказалось изумительно — весна! Теплынь, тротуары сухие. Григорий Иванович не раз задерживался по пути, беседуя со знакомыми студентами.

В издательстве он зашел к директору. А тот был у себя не один. В кресле перед его столом, развалясь, сидел некто солидный, в роговых очках.

— Вот наконец! Я вас заждался! — сказал директор, увидев Зберовского. И, здороваясь с ним, кивнул на человека в очках: — Не знаете друг друга? Познакомьтесь! Почти второе, а для нас, по сути дела, едва ли и не первое лицо в нашем облисполкоме…

Григорий Иванович подал руку и назвал себя:

— Зберовский!

Сидящий сделал движение, словно хочет встать. Глаза их встретились. Оба настороженно-пристально смотрели друг на друга. Крестовников узнал Зберовского, Зберовский же — прежнего Сеньку.

После долгой паузы Крестовников весь точно просиял от счастья.

— Ну, что ты скажешь! А? — воскликнул он. — Григорий!..

Взгляд Зберовского со все нарастающим удивлением ощупывал Крестовникова. К удивлению постепенно добавлялся чуть иронический оттенок.

— Так это, значит, ты? — спросил Григорий Иванович.

— Да я, конечно, я…

Крестовников тихо, как-то приветливо и умно засмеялся. Несуетливый, уверенный в себе, умеющий производить внушительное впечатление. Улыбается, и в улыбке не заметно фальши. Видно, искренне обрадован. Говорит:

— А ты — профессор, как я слышу? Я никогда не сомневался, что перед тобой научная карьера. Да ты подумай, встреча-то какая! Ну, я просто слов не нахожу… — И тут же бросил в сторону, объясняя директору издательства: — В гимназии еще мы… Потом — студентами жили вместе на чердаке, в мансарде. Пуд соли съели сообща. Столько лет не виделись! Не каждый день такие праздники случаются!

Ошеломленный и уже остро ощутивший противоречия в своей душе, Зберовский сел и хмуро, боком глядя, всматривался, вслушивался, пытаясь отличить истину от лжи. Ладонь Крестовникова по-приятельски легла ему на колено: