Николай Лукин - Судьба открытия

• Название: Судьба открытия
• Автор: Николай Лукин
• Издательство: Государственное издательство детской литературы Министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1958

Роман «Судьба открытия» в его первоначальном варианте был издан Детгизом в 1951 году. С тех пор автор коренным образом переработал книгу. Настоящее издание является новым вариантом этого романа.

Элемент вымышленного в книге тесно сплетен с реальными достижениями советской и мировой науки. Синтез углеводов из минерального сырья, химическое преобразование клетчатки в сахарозу и крахмал — открытия, на самом деле пока никем не достигнутые, однако все это прямо вытекает из принципов науки, находится на грани вероятного. А открытие Браконно — Кирхгофа и гидролизное производство — факт существующий. В СССР действует много гидролизных заводов, получающих из клетчатки глюкозу и другие моносахариды.

Автор «Судьбы открытия», писатель Николай Лукин, родился в 1907 году. Он инженер, в прошлом — научный работник. Художественной литературой вплотную занялся после возвращения с фронта в 1945 году.

---

Его все время тревожила мысль о помощнике мастера с Обуховского завода: «Не провокатор ли? Уж очень благостный. Пожалуй, надо и товарищей предостеречь».

А простыни, когда он лег, оказались свежими, хрустящими, подушка — мягкой, голова так и утопала в ней. Щека немного болела, припухла. Как они с городовым… Сейчас — держись только — начнется! «Приятно, — думал Глебов, потягиваясь в постели, — хорошо вот так лежать… Надо письмо написать матери. Сколько лет ее не видел? Девять? Нет, десять. Съездить к ней нужно бы… Мать, да… Отец…»

Отца Глебов совершенно не помнил. Но мать говорила, что он, будучи человеком упрямым, однажды вступил в пререкания с самим царем. Вспылил, на замечание царя ответил дерзко. А царь приехал в полк, где служил отец, производил смотр. Проступок обошелся отцу дорого: его лишили майорского чина, разжаловали в солдаты. Как солдат он участвовал в осаде Плевны, за храбрость был произведен в подпоручики и там же, через неделю, погиб при штурме крепости.

С первых лет сознательной жизни маленькому Глебову образ отца представлялся возвышенным и светлым.

И очень рано Павлик научился находить в вещах особый, скрытый смысл.

Так, однажды вечером сестра читала вслух из Пушкина:

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.

До чего тогда у Павлика забилось сердце! Он почувствовал — здесь не про одного Наполеона; он захотел выучить стихи и переписал их в свою тетрадь, часто повторял и знает до сих пор.

Потом он расспрашивал сестру про декабристов.

Теперь, в кабинете Лисицына, Глебов плотнее завернулся в одеяло. Глаза его закрыты. В памяти же яркими картинами проходят далекие дни.

Вот перед ним — натертый до сияния паркет. На полу отражается солнце. Как сейчас, он видит этот желтый блеск и посреди комнаты кучу баулов и узлов. Окна распахнуты. За ними — сад, цветущая сирень. А во дворе уже ждет лошадь с телегой — он, Павлик, с сестрой и матерью переезжают в дом дьячка Пафнутия Сысоевича.

У дьячка сняли две каморки, прожили в них, наверно, год. Затем опять переехали. Поселились в подвале у лавочника Бубкина. По стенам каплями текла вода, ползали мокрицы: «Мама, тут мокрицы». — «Молчи, Павлик, молчи: мы нищие».

Сестра подросла — вышла замуж за техника, паровозного машиниста. Мать наконец выхлопотала небольшую пенсию. Унижаясь и плача — Павлик стоял рядом, красный от стыда за нее, — она упросила генерала, чтобы сына приняли на казенный счет в кадетский корпус…

Маятник часов постукивал: тик-так, тик-так… В кабинете слышалось ровное, спокойное дыхание спящего.

Лисицын, проснувшись утром, был неприятно удивлен: оказалось, гость уже ушел.

— Как, не попрощался даже? — спросил он. — Ничего не передал?

— Велели благодарить и, стало быть, кланяться, — ответил Егор Егорыч.

Погладив усы, он поглядел на барина и почти виноватым тоном объяснил:

— Их дело, ваше благородие, такое… Им иначе нельзя!

5

Над городом низко нависли облака. Они двигались, тяжелые, медленные, цепляясь за крыши, расползаясь клочьями, вновь сходясь.

На душе у Лисицына было тревожно.

Он сидел в лаборатории и думал, что весь его труд, наверно, бесполезен: простое разложение известняков нужных результатов не даст.

Что толку в углекислом газе, полученном из осадочных пород, если те превратятся в исполинские груды извести? Да, ничего хорошего не будет. Углекислый газ не удержится в атмосфере. Известь опять поглотит его из воздуха. Это — как катить круглый камень в гору. Бессмысленная работа.

Где же выход из положения? Где?

Надо, чтобы не известь осталась после разложения, а хотя бы соединение ее с песком — силикат кальция, например. Такой силикат не станет поглощать углекислоту. Но чтобы сплавить известь с песком, надо затратить колоссальное количество тепла. Можно ли сделать это за счет энергии солнечных лучей? Пожалуй, вряд ли… Нет, скорей всего!..

Начался моросящий дождь.

Накинув на себя черную шерстяную пелерину с цепочкой-застежкой и бронзовыми львиными мордами на концах ее, Лисицын пошел на Забалканский проспект, в Главную палату мер и весов.

В Палате ему сказали: Дмитрий Иванович уехал в свое имение Боблово, в Клинский уезд; кажется, он болен теперь. Лучше не беспокоить профессора до осени.

Узнав, что Менделеева в Петербурге нет, Лисицын почувствовал такое нетерпение, будто потеря нескольких часов может принести ему непоправимый ущерб. В тот же день он сел писать Дмитрию Ивановичу подробное письмо. Он написал о цели своих опытов, о неудачах, о поисках; он просил, если Дмитрий Иванович найдет возможным, дать совет по почте.

Через месяц почтальон принес открытку. Она была подписана: «Д.Менделеев», с зигзагом обращенного вниз росчерка. Лисицын, волнуясь, еле разобрал неровные, нагроможденные одно на другое, с недописанными окончаниями слова.

«Милостивый государь! — говорилось в открытке. — Отрадно встретить дерзновенные попытки, направленные к достижению всеобщего блага. Однако мне, малому, но ревностному почитателю науки, суждено вас опечалить:

1. Превращение известняков в кремнекислые соли пока осуществляется лишь в цементообжигательных печах и при варке стекла. Идея претворить сей процесс в масштабе шести тысяч кубических верст при современных человеческих знаниях кажется мне несбыточной.

2. И недостаток углекислого газа живому миру отнюдь не угрожает. Вулканы, минеральные источники всегда выбрасывают газ в атмосферу. Растущая промышленность расходует из года в год все больше каменного угля, нефти и иного топлива. Уповаю, что много тысячелетий назад в составе земной атмосферы настало полное, совершенное равновесие и что, сожигая топливо, человечество ныне обогащает воздух углекислотой».

Первое, что почувствовал Лисицын, прочитав открытку, был стыд. Читал — и кровь приливала к лицу. Долгими неделями он думал, работал, а все это — вот написано! — будто гроша ломаного не стоит…

Логарифмическая линейка хрустнула в его пальцах и сломалась надвое.

«И поделом! Несбыточная идея… Так тебе и надо! Так тебе, дураку, и надо!»

Он ударил кулаком по острому углу стола, чтобы стало больно, и начал яростно выбрасывать в ведро образцы минералов, склянки, приготовленные к опытам реторты…

Только через сутки он смог рассуждать поспокойнее. Нет ли у самого Дмитрия Ивановича ошибки? Все знают, что люди жгут в печах каменный уголь, нефть, торф. Но неужели это может повлиять на круговорот в природе?

Он выписал, сколько минерального топлива добывается в год по всей Земле. Пересчитал по формулам. Получилось: от сжигания добытого топлива каждый год в атмосферу уходит двести с лишком биллионов пудов углекислого газа. Никакой ошибки нет! У Дмитрия Ивановича все правильно.

Однако почему же раньше он, Лисицын, не придал этому значения, пренебрег как мелочью?

Досадно, вот досадно — ну прямо хоть плачь!

Ежегодно более двухсот биллионов пудов. И с годами эта цифра быстро увеличивается. Но сам Менделеев в «Основах химии» говорит, что вековые изменения состава воздуха медленны и ничтожны. А отчего они медленны?

«Равновесие, — решил Лисицын наконец. — Все время наступает равновесие между водой океанов и атмосферой. Океаны регулируют: поглощают углекислоту из воздуха. Образуют новые известняки».

Егор Егорыч нет-нет, да заглядывал в дверь, смотрел на барина не без тревоги: «Стряслось что-то с их благородием. Не ест, не пьет. Да что же с ним?»

А Лисицын сейчас окончательно понял свое поражение. Повысить процент углекислого газа в земной атмосфере «при современных человеческих знаниях» ему не удастся. Если даже суметь сплавить известняк с песком, если суметь переработать так известковые горы или острова, прибавить полученный газ в атмосферу, — пока это делаешь, океаны успеют поглотить излишек газа. Поглотят, и только. Очень медленно сдвигается равновесие в природе; а сразу сдвинуть его, насколько нужно, — по силам, наверно, только людям будущих эпох. Тут понадобятся неизвестные сегодня, мощные, бурно действующие средства. «Чтобы вещество, например, изнутри взрывалось. В самом веществе найти запас энергии. Одним словом, фантастика, Жюль Верн!»

Спустя неделю после получения открытки Менделеева Лисицын вышел из дому.

Скрестив руки на груди, он стоял на набережной канала. Пошел, собственно, навестить тетку, но по дороге задумался. Перед ним были темные, мрачные дома, и у берега — барки, нагруженные дровами. Тщедушные бородатые мужики, покрикивая, бегали по гнущимся доскам, возили дрова в тачках. Другие мужики складывали поленья на телеги, понукали лошадей.