Клещенко Елена - Наследники Фауста

• Название: Наследники Фауста
• Автор: Клещенко Елена
• Жанр: Альтернативная история

Здесь лежит роман, от которого отказались «Эксмо», «Форум», «Лениздат» и один хороший литагент. Причина мне понятна, но мое нежелание переделывать этот роман под формат сильнее желания видеть его когда-нибудь напечатанным. Лучше я его прямо сейчас выложу в Сеть. Германия, 1540 год. Девушка-сирота узнает, что она дочь Фауста и несчастной девицы, обольщенной знаменитым чернокнижником (не так все было, как писал тайный советник Гете, совсем не так...). Warning: 1) стилизация под то время, 2) нет батальных сцен, персонажи — ученые и женщины, 3) много букв.

---

– Трудненько было бы сделать меньше, - негромко проговорил мой собеседник. - Я думал иногда, кем бы мог быть тот шалопай. Не знавал ли я его? А может быть, знаюсь с ним и нынче, приветствую его в университете или в городском совете - уж верно, неглупый отец зачал такую дочь, - не ведаю лишь, что это он?

– Пути провидения неисследимы, - я постарался сохранить непроницаемый вид, - но поверьте, любезнейший мой господин и коллега, вам не в чем себя винить. Мария рассказала мне о вас, и притом называла своим учителем и единственным родным человеком.

– Благодарю вас.

– Она отправила вам письмо, сразу после венчания. Вы не получили его?

– Не получил.

– Странно. Прошло порядочно времени. - Относительно письма я не солгал, и все это было воистину странно. За это время посыльный мог бы доскакать в Рим и вернуться обратно, и уж во всяком случае, я не мог его обогнать. Надо полагать, что письмо пропало. Письмо из Серого Дома, прежде принадлежащего некоему Фаусту. Писала ли Мария в этом письме что-нибудь такое, что могло бы навлечь на нее подозрения?… Нет, будем надеяться на лучшее: мало ли простых разбойников на немецких дорогах!

– Еще раз благодарю вас за добрую весть, - сказал господин Майер. - Когда вернетесь в Виттенберг, передайте Марии, что я безмерно рад за нее.

– Непременно. Да, впрочем, ведь вы и сами ей напишете? Мы живем на Шергассе у Железных Ворот…

– Я запишу, чтобы не забыть. - Господин Майер поднялся с места, внимательно взглянул на меня, и я понял, что Мария отнюдь не напрасно превозносила своего наставника. - А вы когда полагаете вернуться к ней?

Надеюсь, господин Майер поверил моему ответу. Я читал те же книги о природе человеческой, что и он, и потому не запинался и не таращил глаза, а говорил как мог натуральней, что мол, завтра же пущусь в обратный путь и единственно с тем задержусь по дороге, чтобы уладить одно мелкое дело, связанное с наследством, но надеюсь, что оно не займет много времени. Затем разговор благополучно перешел на юность Марии и на то, чему она успела научиться у доктора.

В трактир я не пошел, а принялся бродить по улицам. С юных лет я привык думать на ходу, это мне было легче, чем в комнате. Слабый хмель все же туманил голову, не давая сосредоточиться более чем на одном утверждении - словно бы некая чешуя застила духовный взор, мешала быстро находить выводы и пугаться того, что пойму.

Если дьявол - отец лжи и нельзя верить ни одному его слову, то история, сочиненная им для Марии, лжива от начала до конца? Неверно: если бы дьявол был постоянен в своей лживости, он не был бы дьяволом; и лжец-человек говорит правду, когда ему это выгодно, а лжет, когда выгодна ложь. Но если мы имеем дело с амальгамой лжи и правды, как отделить одно от другого? Да никак, ибо это невозможно. В том и замысел.

Тогда забудем о дьявольской сказке. Возьмем то, что знаем не от него. Мария ничего не ведала о своих родителях. Ее воспитала госпожа Хондорф, купеческая вдова. Вскоре после гибели доминуса Иоганна перед Марией предстал дух, весьма похожий на того, кто служил ему, и надел ей кольцо, опять-таки весьма похожее. Я нашел в ее чертах много сходства с моим учителем. А нынче, совершенно некстати, без единого намека или повода, меня как громом поразило сходство Марии с приемной матерью. Сходство не черт, но форм и примет, ничего, по сути дела, не доказывающее…

Да подлинно ли мы знаем, что Мария дочь Фауста?! Мы не знаем этого. Я решил, что она похожа на него, лишь после того, как она передала мне слова нечистого, а до того как бы и не существовало никакого сходства. Да могут ли, в самом деле, сколько-нибудь сильно походить друг на дружку отец и дочь, мертвый старик и живая юная женщина? Не видим ли мы детей, похожих на родителей, только там, где ждем их увидеть? Наверное, так. Будь иначе, мужья веселых женщин не терзались бы сомнениями. Нечистый нашел в ней достойную преемницу доминуса Иоганна, но потому ли, что она его дочь, или по каким-то иным причинам, известным только ему, или же, наконец, направлял свои усилия на какую-то иную цель, нам неизвестную…

Нет, так не годится. Незнание человеческое безгранично, но рассуждать о нем бесполезно. Если Мария не дочь Фауста, то недействителен и проклятый договор, и это превосходно. А вот если нечистый говорил правду об отце, но лгал о матери…

За поворотом открылся собор, тот самый, который внимал слезам и молитвам моей любимой. А прежде того - ее несчастной матери, обманутой коварным соблазнителем.

Я с легкостью мог вообразить, как «Фауст-младший», он же Генрих, преследует в этом переулке молодую женщину, как приноравливает свой шаг к его шажкам, как улыбается, точно небесный или адский дух, шепчет ей на ухо - свидетелем подобных сцен я бывал еще в Виттенберге, юношеская зависть крепко запечатлела их в памяти. Ну, а что если та женщина носила не девичьи косы, а вдовье покрывало или чепец? Молодая, совсем одинокая вдова. Может быть, хорошенькая, теперь, по прошествии стольких лет, нам этого не узнать. А может быть, и нет - не все возлюбленные учителя были писаными красавицами, нравились ему и дурнушки.

Если вдова, три года назад схоронившая мужа, возьмет да родит ребенка, что скажут о ней соседки? Ничего доброго, это ясно, - когда вдова окажется столь же простодушна и беззащитна, как невинная девушка. Да только не бывает таких вдов. Могла ли она скрыть беременность и выдать рожденного ребенка за подкидыша? Могла, клянусь своим именем и врачебным опытом. Сто и один способ есть у разумной и зажиточной женщины, которая не хочет расстаться с ребенком, но не хочет и повредить себе. Плотная широкая мантия, кстати придуманное недомогание, а в последние месяцы - поездка к матери, сестре или подруге, щедрые дары повивальной бабке и кормилице… Были бы золотые в мошне, и все можно устроить так, что никто в городе не догадается. Кроме разве что самого дьявола…

Что случилось потом? «Генрих» не вернулся - пренебрег и ей, и ее деньгами, и ее ребенком. Ребенок же остался с ней, и это была моя Мария. Младенец - великое счастье и утешение для любой женщины, если она не чудовище. Но младенец подрастает, становится дерзок и непослушен, причиняет заботы и хлопоты, и какие-то его черты или ужимки напоминают о прежде любимом, теперь ненавистном. И соседки каждый раз, как хотят ей польстить, говорят о том, какое доброе и богоугодное дело - приютить безродную девочку, и сама она думает с тайной гордостью, насколько лучше она того, кто ее покинул, - не избавилась ни от плода, ни от новорожденной, подвергла опасности свою честь и оказала великое благодеяние маленькому существу. Могла бы ведь, в самом деле, ежели не бросить в воду, так положить на чужой порог или отдать в деревню. Но ребенок не ведает, чем жертвует для него мать - ночным ли покоем, дневными ли забавами, золотыми украшениями или добрым именем; а коли не ведает, то и не благодарит. И вот в один черный день отчаяние, одиночество и оскорбленная гордость говорят: «Знай свое место, ты мне не дочь, дитя блуда», и эта ложь становится правдой. Иные растят приемыша как родное дитя, иные - родную дочь как приемыша.

Мне захотелось присесть у ограды прямо на мостовую, рядом с нищими. Сколь же добрей была история, которую Дядюшка рассказал моей Марии - всего-то навсего безумие и смерть влюбленной женщины. А расскажи он ей правду? (Допустим, что это правда.) Если бы Марии предстояло покинуть не приемную, а родную мать?… Нет, Дядюшка постарался как мог облегчить ей решение, и для этого ему нужно было только включить чужую ложь в свою: несчастную мать Марии, погибшую страшной смертью, выдумал не он, а Лизбет Хондорф.

Или же все это выдумал я? Сделал столь важные выводы из простого обмана чувств, возникшего от усталости и волнения? Придется, видно, остаться здесь еще на день.

Глава 6.

Во втором этаже этого роскошного дома было много маленьких комнат, словно в каком-нибудь трактире. Первые две комнаты оказались совершенно пусты. В третьей по счету я нашла стол, рукомойник с тазиком для бритья и кровать с периной, одеялом и простынями, все грязное и пыльное, - гость ушел много лет назад, а ленивые слуги позабыли о своей работе. Также и в иных ночевали люди, но давным-давно - словно всех разом в одночасье унес тот, кого мне не следовало поминать, и с тех пор ни один человек не смел туда зайти. Там я находила склянку с засохшей мазью, здесь - тарелку, к которой приклеился остов виноградной грозди. В другом месте по полу были разбросаны игральные карты. Места королей и королев на них занимали монахи и монашки, с невероятной изобретательностью нарушающие противный истинному Евангелию обет целомудрия. (Эту колоду я все-таки бросила в печь, не из страха перед господином Хауфом, а собственной волей. Не одобряю монашества, но не одобряю и подобных картинок.) Под кроватями паутина оплетала ночные вазы и пустые бутылки; на стеклышке в оконном переплете некто выцарапал непристойный рисунок, пронзенное и пылающее сердце и буквы чьих-то имен.