Клещенко Елена - Наследники Фауста

• Название: Наследники Фауста
• Автор: Клещенко Елена
• Жанр: Альтернативная история

Здесь лежит роман, от которого отказались «Эксмо», «Форум», «Лениздат» и один хороший литагент. Причина мне понятна, но мое нежелание переделывать этот роман под формат сильнее желания видеть его когда-нибудь напечатанным. Лучше я его прямо сейчас выложу в Сеть. Германия, 1540 год. Девушка-сирота узнает, что она дочь Фауста и несчастной девицы, обольщенной знаменитым чернокнижником (не так все было, как писал тайный советник Гете, совсем не так...). Warning: 1) стилизация под то время, 2) нет батальных сцен, персонажи — ученые и женщины, 3) много букв.

---

Дом был заперт. Я нашел ее на заднем дворе, где она отдавала приказы служанке, вешающей белье.

– Я имею счастье видеть госпожу Хондорф?

Вопрос я задал ради приличия. Даже если бы мне не указали на этот дом, а я, допустим, встретил бы ее на улице, я бы признал ее тут же, показалось мне. И по рассказам Марии - этот чепец, словно приклеенный к волосам, отекшие веки, платье, надетое не на живую плоть, а на доску. А еще - потому, что понял теперь, от кого моя служанка научилась так прямить спину и шею, так раскрывать ледяные глаза и сжимать губы в ровную черту; от какой змеи шкурку надевает моя королевна, едва подойдет к ней враг: «Ты горько пожалеешь, путник, что побеспокоил меня»! Вот как мне было дорого любое воспоминание: даже скверное отражение в скверном зеркале… Впрочем, не к добру о зеркалах.

– Кто вы и что вам надобно?

Голос, терзающий ухо подобно визгу пилы, ненависть еще прежде первого моего слова смутили бы и отвратили любого, но не меня. Я глядел на нее с любопытством и торжеством, как на мерзкое чудище, более не опасное. Приятно помыслить, какой удар мне предстояло нанести этой твари, столько лет мучившей мою любимую.

– Мое имя Вагнер, доктор Вагнер из Виттенберга. - Я поклонился почтительно, как знатной даме. - Я пришел, чтобы говорить с вами о Марии, вашей приемной дочери.

– Моей дочери? - На письме не передать, каким ядом были напоены эти два слова. - Хорошо, но что же с ней приключилось?

– Мария оказала мне великую честь, согласившись стать моей супругой.

Так! У нее захватило дух от ненависти, я видел, как ее кровь мешается с желчью, темно-багровыми пятнами проступая на щеках.

– Вы ошиблись. Я не дам вам ни гроша.

– Прошу извинить, вы превратно истолковали мои намерения. Я был бы неблагодарнейшим из людей, если бы потребовал доплаты, получив сокровище. Единственное, чего я желаю, - известить вас обо всем, дабы вы не тревожились, и смиренно испросить прощения за то, что перед свадьбой мы не получили вашего благословления. - Она покраснела еще больше и вцепилась ногтями в шнуровку на груди, но гордой осанки не утратила. - Госпожа Вагнер говорила мне о вас…

– Вы воистину добрый христианин. - Голос ее теперь был тих и колебался опасной дрожью. - Не каждый, взяв в дом блудницу, назовет ее сокровищем.

– Любезнейшая моя госпожа Хондорф, - отвечал я ей в тон, - вы говорите страшные слова, которые мой разум отказывается понять, ибо я взял в жены невинную девушку, а никак не блудницу. Не к лицу той, кто сделала столько добра моей Марии…

– Добро не пошло ей впрок. - Змея улыбнулась. - Она обманула вас, господин доктор.

– Видит Господь, мне странно слышать столь жестокие речи, и притом несправедливые. Присутствие девушки мешает мне высказаться с той же ясностью, с какой говорите вы, но я не мог обмануться, ибо я доктор медицины. Поверьте, что обмануты вы, а не я. А коли так, мне хотелось бы узнать, кто наветчик, посмевший обвинить мою жену в столь ужасном грехе.

Прислуга молча переводила круглые глаза с меня на хозяйку; выстиранная и выкрученная юбка в красной руке свесилась до земли. Верно, она и была Амалия, за которую Мария таскала дрова и воду. Из платья, что было на этой корове, пожалуй, получились бы два платья для Марии.

– Из ученых господ выходят дураки-мужья. Наветчиков я устану перечислять, а вам их всех не переколотить - палка расщепится. Все в трактире ее видели, с конюхом и со студентом, и с другим студентом, да кто знает, сколько их было. Если сдуру хотите верить ей, так лучше уезжайте из города!

– Уж верно, по трактирам я ходить не стану: пьяные речи подобны словам умалишенных, и никому не посоветую полагаться на них. Того, о чем вы говорите, любезнейшая моя госпожа, быть не могло, заверяю вас в этом своей честью и добрым именем. Я вижу, сколько горя причинило вам легковерие, как вы печалились о беде, постигшей вашу воспитанницу, но клянусь вам, что ужасное известие было гнусной ложью, и умоляю больше не печалиться и не повторять несправедливых обвинений.

На сей раз она ничего не ответила. Краска сходила со впалых щек, а если бы взгляд человеческий был и вправду подобен солнечному лучу, я в этот миг почернел бы и обуглился. Похоже на то, что приглашенну к обеду мне не быть.

– Не смею больше отрывать вас от трудов, и с тем прощаюсь.

Я снова раскланялся, совершив весь набор телодвижений, предписанных высокой учтивостью, и повернулся, чтобы уйти. Но не пришлось, ибо девичий голос завопил у меня за спиной:

– Хозяйка! Госпожа Лизбет! Вам худо, что ли?! Ай-я-яй, да что же это делается!…

Амалия, бросив мокрую юбку мимо корзины, обеими руками поддерживала хозяйку под мышки; та с раскрытым ртом оседала на землю. Я подбежал к ним.

– Ай-я-яй, беда-то! Это все вы с вашими речами, она-то говорила, что Марихен стражники увели! Ой! Ой! Дом-то заперт, а ключи у нее, вот они… Ай, нет, я вам их не дам! Она меня со свету сживет! Ой, вы тут с ней постойте, а я за лекарем сбегаю! Вон лавка под липой! Ой, беда-то!

В целом верная служанка не выглядела очень огорченной, хотя испустила еще три дюжины жалобных воплей, прежде чем унеслась. Таким образом добрейшая госпожа Хондорф оказалась у меня на руках - в прямом значении этих слов, ибо она вовсе лишилась чувств, и пришлось подхватить ее под коленки.

Она была чуть тяжелее моей Марии. Не знаю, как у других, а в моей жизни случается, что иная минута повторяется дважды, немного измененная, но все та же, будто цитата с искажением. Тень от древесной кроны, скамья под ней, восковое, внезапно поблекшее лицо… Я нес на руках мою жену, постаревшую, умирающую, русые волосы перемежались с седыми, черты заострились; чепец сполз набок, и я увидел пять родинок за ухом, там, где височная кость проступает под кожей…

Я выругал себя за дурацкие мысли, бессмысленно-мрачные, от коих зарождаются ларвы и иные эфирные духи, приносящие зло тому, кто нам вот этак припоминается. Надобно себя держать в узде. Ничего удивительного, если и есть между ними сходство: она же Марии тетка… Громы небесные, что за бред ты несешь - Мария ведь подкидыш!…

Новая мысль была безумнее предыдущей, я боялся это произнести даже про себя и, забыв о долге врача, тупо разглядывал обмершую, пока не послышались шаги.

– Здесь она, господин доктор, а вот и этот, который сказал про Марихен…

Тот, кого привела служанка, был выше меня на голову, худ и бородат, широкими шагами едва не перегонял бегущую Амалию, и докторской мантии не носил, обходясь лишь сумкой с инструментами. Ну, к кому еще могла побежать девица, как не к соседу?…

– Доктор Майер?

Он оглядел меня, подняв брови.

– Это мое имя, а вашего не знаю. Что приключилось с госпожой Хондорф? Надеюсь, ничего опасного?

Глава 4.

Библиотеку я осмотрела тотчас же, но должна была себе признаться, что пользы от моих усилий немного. Не отыскав реестра книг, я не знала даже, сколько здесь томов. Я насчитала двенадцать сундуков и еще сорок полок, на которых книги стояли в ряды. Огромные сундуки были поставлены один на другой, и содержимое нижних навсегда осталось для меня тайной. Те, что стояли сверху, я отмыкала легко. Безалаберным хозяином был мой отец, но и вправду хорошим слесарем.

В одном сундуке я обнаружила фарфоровые блюда, тарелки и большие кружки, ни разу, как видно, не стоявшие на столе. (А я-то покупала тарелки, стыдясь подавать свою стряпню на серебре!) В другом была стеклянная алхимическая утварь, покрытая неотмываемой копотью и переливчатыми пятнами, а также и новая, гладенькая, как пузыри на воде. обмотанная чистой ветошью: колбы с тонкими горлами, трубки, изогнутые разнообразно и хитроумно, круглые куски стекла, плоские чаши и совсем непонятные предметы вроде слитков неизвестного металла. В остальных действительно были книги.

Книги… Конечно, сам доктор Лютер говорил, что князю надлежит повиноваться жизнью и имуществом, но если он прикажет выкинуть книги, надлежит назвать его тираном. Но ведь сей текст имел в виду князя, который велит убрать долой именно книги Лютера. А как следует судам решать относительно всех других книг и их читателей - в точности не известно.

Теперь я поняла, почему доктор права так спокойно оставил меня заметать следы. Только на то, чтобы жечь их в печи одну за другой, не открывая переплетов, уйдет неделя, и всю эту неделю из трубы будет валить черный дым (теплыми-то днями!), а Серый Дом насквозь просмердит горелой кожей. Вероятней же всего, что недели в запасе у меня нет. А если разбираться в книгах, искать самое опасное… Что же тут самое опасное? Латынь, немецкий, греческий; неизвестные мне языки - из латинских букв складываются непроизносимые слова; арабские буквы, словно отпечатки с досок, проеденных древоточцем; еврейские буквы, как сборище левшей; таинственные знаки, вовсе не похожие на буквы, однако же выстроенные в слова и строки… Горе тебе, Мария, твоей учености тут маловато.