Георгий Гуревич - Ордер на молодость (Сборник с иллюстрациями)

• Название: Ордер на молодость (Сборник с иллюстрациями)
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: Издательство “Детская литература”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: ISBN 5-08-001423-7

Научно-фантастические и в то же время философские произведения.

Для среднего и старшего возраста.

---

— Это общеизвестно, — поддакнул я. — В науке все стоят на плечах у предыдущего поколения.

— А Гена говорил: «Правильно, все стоят на плечах, а Сережа хочет стоять на одном плече — у папы или у шефа, на худой конец». Вот и почувствовала я, — заключила Наташа, — что Сережа и меня приглашает влезть на то плечо. Удобно, надежно и все наперед известно: к двадцати семи годам муж кандидат, к сорока — доктор, к семидесяти — член-корр. или действительный член. И так мне стало скучно, так скучно!

Наташа тяжело вздохнула и взглянула на меня вопросительно.

— Ну что ж, — сказал я, — ваше мнение я выслушал. Вопросы кончаю: и так затянул.

Теперь предоставим слово машине. Но прежде чем включить ее, должен вас предупредить, девушка: вы получите прогноз, вероятностное предсказание, не бесспорное. Машина — не пророк. Возможности ее ограниченны. Она высчитывает вашу личную судьбу, но не будущее всего человечества. Внешние события за пределами ее тематики, тем более неожиданные внешние события — землетрясения, наводнения, пожары… военные пожары тоже. Машина выводит наиболее вероятные итоги личной жизни на основе ваших характеров. Но это тенденция, а не роковая неизбежность. Тенденции можно и сопротивляться.

— Пусть машина учитывает мой характер, — перебила Наташа. — Я буду сопротивляться. Я сильная. И я люблю!

На том предварительная беседа кончилась. Я набрал приказ: «Обработка. Выводы.

Итоги через один год». Набрал и отодвинул занавеску с экрана. Машина ровно гудела, переваривая информацию, сопоставляя и высчитывая. На экране возникали и таяли неопределенные тени.

— Долго ждать? — не выдержала Наташа.

Я попросил набраться терпения. У машины сейчас прорва материала, много больше, чем у человека в мозгу в течение всей его жизни. Ведь пока мы с Наташей беседовали, по каждому нашему слову ЭВМ запрашивала центральный архив. Теперь в машинной памяти накоплены сведения о студентах вообще, о Наташином институте, о папе Сергея, о всех его научных трудах и публичных высказываниях, об упоминавшихся в нашей беседе науках, о теории ошибок в математике, о молодых талантах… И сотни прецедентов со сходными житейскими треугольниками.

Все это надо расставить, высчитать по формулам статистической вероятности и оформить в виде образов для экрана. Для сотни людей работы на сто лет.

Наконец тени на экране стали контрастнее, приобрели четкие очертания — сначала геометрические, прямолинейные. Мебель появилась на экране: небольшой стол, диван с подушечками, телевизор, стулья, оконная рама слева, справа — дверь.

— Да это же моя комната! — воскликнула Наташа.

Очевидно, собрав все сведения о жилищных условиях действующих лиц, машина пришла к заключению, что молодожены поселятся у Наташи.

И молодая хозяйка появилась тотчас, такая же, как и в подлинной жизни: девушка-стрела, девушка-тетива на туфельках-пружинках. Она влетела с букетиком гвоздик — белых, розовых и пурпурных, сунула цветы в вазочку, поставила на стол, полюбовалась, наклонив головку, переместила на телевизор, схватила веник и, напевая, принялась за уборку. Чувствовалось, что ей нравится все на свете, даже подметать и пыль, стирать нравится. Жизнь прекрасна и удивительна!

Дверь открылась. Без стука вошел Геннадий. Наташа радостно взвизгнула и, подпрыгнув, повисла у мужа на шее, болтая ногами. Поцеловала раз, другой, третий. Много было поцелуев, машина не поскупилась.

— Слушай, Наташка, — сказал Геннадий, валясь на диван, — слушай, подожди с поцелуями…

— Не хочу ждать, — перебила Наташа.

— Подожди, есть серьезный разговор. Я решил окончательно и бесповоротно…

— Я согласна! — выкрикнула Наташа и еще раз поцеловала мужа.

— Ну стой, ну подожди, ты послушай, на что ты согласна. Я решил уйти из института. Времени жалко: тратишь месяцы на обязательное посещение, задания, проверки, зачеты. Проверяют, как будто я сам не хочу работать. У меня своя программа, вчетверо обширнее институтской. Лучше я пойду по своему плану и прямо к цели. Для начала мне надо плотно посидеть в библиотеке годик…

— Я согласна! — повторила Наташа с энтузиазмом.

— Первое время будет трудновато, зато к итогу я приду быстрее. А там неважно, с дипломом или без… Покажу товар лицом — три тома.

— Я согласна. Я верю в тебя. Ты у меня самый-самый умный на свете. Ты всех убедишь, переубедишь и победишь…

Поцелуи, поцелуи, поцелуи!..

Надо было видеть вдохновенное лицо подлинной Наташи. Она упивалась своим будущим счастьем. И чуточку морщилась. Кажется, ревновала к самой себе, к своему изображению на экране.

Я перевел рычаг срока на «Десять лет спустя».

* * *

Та же комната. И мебель та же, но старая, очень уже обшарпанная. (Я покосился на Наташу-зрительницу. Она явно была разочарована. Наверное, рассчитывала на новое роскошное жилье, а тут с женской наблюдательностью сразу же по мебели поняла, что триумф пока еще не состоялся.) На столе вместо скатерти — газеты.

Кипы бумаг и разрозненные листочки на шкафу, на телевизоре, под телевизором, на полу у дивана. А на диване с ногами полулежит Геннадий — худой, небритый, бледный. Такая бледность бывает у людей, которые по неделям не выходят из комнаты на свежий воздух.

Но вот открывается дверь справа, входит Наташа. Не влетает на каблучках-пружинках — входит, волоча тяжелые сумки, взваливает на стол, начинает выгружать покупки: хлеб, капусту, свеклу. Геннадий не сразу отрывается от чтения.

— Как хорошо, что ты пришла, Наташка, рвусь поделиться. Такие интересные вещи раскопал, расскажу за обедом. Понимаешь, штудирую церковные проповеди против еретиков. Рассуждают о божественном, а логика все та же: упорное, страстное, непреклонное отстаивание собственной правоты, своих закоренелых ошибок, каждого своего слова, каждой запятой…

У Наташи, той, что на экране, губы закушены. Ей хочется взорваться, она с трудом сохраняет выдержку. Возможно, про себя считает до двадцати, чтобы не сказать лишнего.

— Гена, — начинает она подчеркнуто ровным тоном, — Гена, ты обещал работать последовательно. У тебя договор на книжку о типовых ошибках школьников на уроках геометрии. Пролонгация была уже два раза, а ты не написал еще ни одной строки.

— Опять двадцать пять! — сердится Геннадий. — Ну, напишу я эту муру, напишу.

Да, отложил. Пойми, что это же скукота, не только скука, но и потеря времени, даже потеря престижа. Я должен войти в науку с чем-то принципиальным, всеохватным, впечатление произвести, а об ошибках школьников напишет каждый учитель, даже лучше меня напишет, потому что у него практического опыта больше. В сущности, и мне, чтобы написать как следует, негрешно было бы поработать в школе годик. Годик — для алгебры, еще год — для геометрии и для тригонометрии год. Так и откладывать на годы? Наташа тяжело вздыхает.

— У нашей Милочки больные ножки, — говорит она все тем же ровным голосом, с нарочитой медлительностью. Явно заставляет себя растягивать слова, чтобы не сорваться на крик. — Милочку надо везти в Евпаторию на полный сезон, и лучше ей ехать с мамой; всем детям лучше при своей маме. Но может ли мама бросить работу при таком гениальном отце? Мо-гу я бросить работу?! — Наташа кричит все-таки, срывается. Геннадий вскакивает с дивана:

— Ну хорошо, хорошо, лети все к чертям! Я напишу эту проклятую методичку.

Пойду в школу, буду, буду зарабатывать на твои разъезды, поезжай в Евпаторию, на Пицунду, на Золотые пески, в Венецию, на Ривьеру. К чертям теорию, к чертям пустые мечты и большие планы, к чертям десятилетний труд! Где у тебя мешок, сейчас я снесу эту макулатуру в утиль, обменяю на великолепный томик Дрюона.

Геннадий и в самом деле хватается за метлу, начинает сметать черновики в угол. Наташа с плачем обнимает его:

— Гена, прости меня, я так устала ждать, я просто устала. Но я потеряю еще, и Милочка потерпит, уедет в санаторий с группой. Едут же другие дети без мамы.

И Геннадий обнимает плачущую жену.

— Наташа, милая, я кругом виноват перед тобой, я чувствую, что обманул тебя. Но потерпи еще немного. Мне надо пять лет сосредоточенности, не пять — четыре года, даже три. Ну если ты будешь плакать, я выброшу все…

Наташа зажимает ему рот поцелуем.

«Еще десять лет», — заказываю я машине.

* * *

Та же комната, и мебель все та же, совсем уже ободранная. На экране две женщины. Наташа — еще прямая, стройная, со следами былой красоты, но с седыми висками и очень усталыми глазами. Рядом с ней девушка — высокая акселератка.

Я-то с профессиональным любопытством рассматривал, какую дочь сконструирует машина Наташе. Что-то не очень привлекательное получилось у двух красивых родителей. Тощая, бледная, узколицая и плоскогрудая, явно болезненная, с опущенной нижней губой, капризно-недовольной, Пожалуй, больше она была похожа на Геннадия, однако не лучшее унаследовала. Черты те же, но без одухотворенности.