Дэн Симмонс - Песнь Кали

• Название: Песнь Кали
• Автор: Дэн Симмонс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-27366-9

Талантливый поэт и журналист Роберт Лузак получает от своего журнала задание разыскать в Индии таинственно исчезнувшего поэта М. Даса и привезти для публикации его новые произведения. Поездка, которая поначалу видится Лузаку как приятная прогулка по экзотической стране, на самом деле превращается в настоящий кошмар. Ибо того, кто осмелится разгневать великую и ужасную Кали, ждут тяжелые испытания, и месть не знающей жалости богини будет страшна.

---

Кришна прервал перевод. Голос у него заметно охрип.

– У вас еще не возникли какие-нибудь вопросы, мистер Лузак?

– Нет,– ответил я.– Продолжайте.

«Санджай очень волновался в течение всего месяца. Я выяснил, что он не получил того религиозного воспитания, которое, по счастью, досталось мне. Как и все члены Коммунистической партии Индии, Санджай имел дело с политическими верованиями, непримиримыми по отношению к его более глубоким индуистским корням. Вы должны понимать, что для нас религия не более абстрактное „верование“, требующее „акта веры“, чем дыхательный процесс. Воистину проще заставить чье-то сердце не биться, чем отнять у кого-то самоощущение индуиста Быть индуистом, особенно в Бенгалии, значит воспринимать все предметы как воплощения божественного и никогда не отделять по искусственным признакам священное от мирского. Санджай разделял это знание, но тонкий слой западного мышления, окутавший его индийскую душу, отказывался это принять.

Однажды я спросил, почему он решил добиваться вступления в капалики, если не способен по-настоящему молиться богине. Он очень на меня тогда рассердился и обругал всякими словами. Он даже пригрозил поднять плату за комнату или взыскать с меня долги. Затем, вероятно вспомнив о нашей клятве Братству и увидев печаль в моем лице, извинился.

– Власть,– сказал он,– мне это нужно ради власти, Джайяпракеш. Мне уже в течение некоторого времени известно, что капалики обладают могуществом, значительно превосходящим их численность. Гунды ничего не боятся… ничего… кроме капаликов. Туги, как бы глупы и жестоки ни были, никогда не встанут поперек дороги человека, о котором известно, что он капалика. Обыватели ненавидят капаликов или делают вид, что это Общество больше не существует, но эта ненависть замешана на зависти. Они страшатся одного имени капалика.

– «Уважают», пожалуй, лучшее слово,– заметил я.

– Нет,– возразил Санджай,– страшатся.

В первую ночь новолуния, последовавшую за праздником Дурги, в первую ночь обряда в честь Кали, на заброшенной рыночной площади нас встретил человек в черном, чтобы проводить на встречу Общества капаликов. По пути мы миновали улицу Глиняных Идолов, и сотни воплощений Кали – соломенные кости, пронизывавшие незавершенную глиняную плоть,– наблюдали за нами.

Храм находился в большом складе, часть которого нависала над рекой, то есть был зданием в здании. Путь обозначался свечами. По холодному полу свободно ползали несколько змей, но в темноте я не мог определить, кобры это, гадюки или безобидные пресмыкающиеся. Я счел это мелодраматическим штрихом.

Изображение Кали здесь было меньшего размера, чем в храме Калигхат, но мрачнее, темнее, с более пронзительным взглядом и в целом гораздо ужаснее. В тусклом неровном свете казалось, что рот то приоткрывался шире, то смыкался в жестокой усмешке. Статую недавно покрасили. Груди ее увенчивались красными сосками, промежность была темной, а язык – темно-алым.. Длинные зубы казались во мраке очень-очень белыми, а узкие глаза наблюдали за нашим приближением.

В храме имелись еще два явных отличия. Во-первых, труп, на котором танцевал идол, был настоящим. Мы поняли это, как только вошли внутрь. Трупный запах смешивался с густым ароматом благовоний. Тело было мужским – с белой плотью и проступающими под пергаментной кожей костями. Его поза – словно благодаря мастерству ваятеля – обладала всеми признаками смерти. Один глаз был приоткрыт.

Присутствие покойника не слишком меня удивило. В обычае капаликов было носить ожерелья из черепов, а перед каждой церемонией они насиловали девственницу и приносили ее в жертву. Лишь за несколько дней до этого Санджай пошутил, что в качестве девственницы вполне могли бы выбрать меня. Но сейчас, под сводами погруженного во тьму храма, ощущая запах разложения, я был весьма рад тому, что не вижу ни малейших свидетельств соблюдения такой традиции.

Второе отличие статуи не так бросалось в глаза, но было еще более пугающим Кали по-прежнему в ярости вздымала свои четыре руки: с одной из них свисала петля, с другой – череп, третья занесла меч. Но четвертая рука оказалась свободной: вместо отрубленной головы пальцы идола сжимали пустоту. Сердце у меня застучало сильнее, а при взгляде на Санджая я понял, что и он старается скрыть страх. Запах нашего пота смешивался со священными ароматами благовоний и вонью мертвой плоти.

Вошли капалики. На них не было ни мантий, ни каких-либо особых одежд. Большинство были облачены в простые белые дхотти, столь распространенные в сельской местности. Одни мужчины. Тьма не позволяла разглядеть какие-нибудь кастовые отметки брахманов, но я предположил наличие среди вошедших нескольких священников. Всего собралось около пятидесяти человек. Люди в черном, которые привели нас на склад, отступили во тьму, царившую на большей части пространства храма, и я не сомневался, что там скрываются еще много невидимых фигур.

Кроме нас с Санджаем было еще шесть посвящаемых. Я не узнал никого из них. Мы образовали перед статуей неровный полукруг. Капалики встали за нами и запели. Мой неповоротливый язык едва успевал произносить ответные слова, и я все время на мгновение запаздывал. Санджай оставил попытки влиться в общий хор и весь молебен простоял с едва заметной улыбкой. Лишь побелевшие губы выдавали его напряжение. То и дело мы оба невольно посматривали на пустую руку Кали.

Эту песню я помнил с детства. Ее сентиментальные слова ассоциировались у меня с солнечным светом на камнях храма, с предвкушением праздничных торжеств, с ароматом разбросанных цветочных лепестков. Теперь же, когда я пел ее ночью и запах разлагающегося мяса наполнял влажный воздух, слова приобретали другое значение:

О Мать моя,
Дочь Горы!
Мир есть боль.
Его бремя – нести прошлое.
Я никогда не голодаю, не испытываю жажды,
Поскольку царство его тщетно.
Розами усыпаны ноги ее,
Убежище, свободное от страха.
Смерть может прошептать: «Я рядом».
Она и я встретимся, улыбаясь.

Служба закончилась неожиданно. Процессии не было. Один из капаликов взошел на невысокий помост у подножия статуи. Сейчас, когда мои глаза привыкли к темноте, я решил, что узнал этого человека. Он был важной персоной в Калькутте. Во всяком случае, не мог не быть таковой, раз уж лишь после нескольких месяцев жизни в Калькутте его лицо показалось мне знакомым.

Священник говорил тихо. Шум воды почти полностью заглушал его голос. Говорил он о тайном Обществе капаликов. «Многих призывают,– подчеркнул он,– но не многих избирают». Он сказал, что наше посвящение займет три года. При этих словах у меня дух перехватило, но Санджай лишь кивнул. Тогда я понял, что о процедуре посвящения Санджай знал гораздо больше, чем счел нужным мне рассказать.

– Многое попросят вас сделать, чтобы доказать вашу пригодность и веру в Кали,– мягко сказал священник.– Сейчас вы можете уйти, но стоит только ступить на Путь, как обратной дороги уже не будет.

Тогда наступила тишина. Я посмотрел на остальных посвящаемых. Ни один не шелохнулся. Я бы и ушел тогда… ушел бы… если бы Санджай не остался неподвижно стоять на месте, растянув плотно сжатые губы в бескровной улыбке. Ноги у меня налились тяжестью, и я не мог двинуться. Гулкие удары сердца отдавались в ребрах. Я едва дышал. Но не ушел.

– Очень хорошо,– сказал священнослужитель Кали.– От вас потребуется исполнить две обязанности, прежде чем мы встретимся завтра в полночь. Первую вы можете завершить сейчас.

С этими словами священник извлек из складок своего дхотти небольшой кинжал. Слабый вздох Санджая раздался одновременно с моим. Мы все еще больше подтянулись, насторожились, встревожились. Но капалика лишь улыбнулся и провел лезвием по мягкой плоти своей ладони. Узкая полоска крови медленно набухала и казалась черной при свете свечей. Священник убрал нож и взял что-то похожее на несколько травинок из сжатого кулака трупа, лежавшего под ногами идола. Одну из этих травинок он поднял к свету, а затем повернул над ней ладонью вниз пораненную руку. Отчетливо слышался звук капающей на каменный пол крови. На один конец этой трехдюймовой былинки упали несколько темно-красных слезинок. Тут же из темноты вышел еще один из капаликов, поднял все травинки и, повернувшись к нам спиной, приблизился к статуе.

Когда он отошел, былинки торчали из сжатого кулака богини Кали. Невозможно было определить, которая из них помечена кровью священника.

– Можешь выйти,– сказал священник. Он указал на Санджая.– Подойди к богине. Получи свой дар от яграта.

К чести Санджая надо сказать, что колебался он лишь долю секунды. Он шагнул вперед. Казалось, богиня стала выше, когда Санджай задержался под простертой дланью. Как только Санджай протянул руку, распространился отвратительный запах, словно именно этой секунды дожидался повергнутый труп, чтобы исторгнуть газ разложения.