София Дубнова-Эрлих - Жизнь и творчество С М Дубнова

• Название: Жизнь и творчество С М Дубнова
• Автор: София Дубнова-Эрлих
• Жанр: Русская классическая проза

---

Изредка заглядывал в глинобитный люстдорфский домик притихший, погрустневший Шолом-Алейхем. Он страдал за своих близких: семья, привыкшая к комфорту, ютилась теперь в сырой, полутемной дачке. В промежутках между встречами писатели обменивались шутливыми посланиями на условном специально идишизированном древне-еврейском языке. Это был смех сквозь слезы: обоим корреспондентам жилось тяжело. В такую пору дружеское общение особенно ценилось: оно мешало поддаваться унынию.

(85)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПАФОС ПРОШЛОГО

В четырех стенах рабочего кабинета, среди груды книг и рукописей, вершилось таинство: молодой ученый упорным усилием воскрешал духов прошлого. Они вставали из параграфов Свода Законов, из пыльных кагальных хроник, из фолиантов, хранившихся в архивах. Работа кипела; и уже рисовались воображению контуры будущего здания. Собирая материалы, делая выписки, писатель набрасывал проект деятельности будущего Исторического Общества; он мечтал о дружной исследовательской работе, о коллективе энтузиастов. Призывом к созданию такого коллектива был трактат "Об изучении еврейской истории", открывающийся цитатой из Цицерона: "Не знать истории значит постоянно быть младенцем".

Во вступлении автор указывал, что если сознательное отношение к будущему диктуется практической целесообразностью, к осознанию прошлого побуждает нас потребность установления закономерности явлений. Историческое сознание утверждал он далее - является основой еврейской национальной идеи, так как евреи, лишенные материальных признаков нации, объединены главным образом общностью исторической судьбы. Обширная статья содержала обзор развития еврейской науки в Европе, изложение плана истории евреев в Польше и в России, подробную классификацию печатных и рукописных материалов и план предстоящих работ Исторического Общества.

С. Дубнов писал свое новое произведение в состоянии большого подъема, несмотря на неблагоприятную внешнюю обстановку. Семье приходилось жить в обрез; первая квартира в чужом городе оказалась холодной и сырой. Нервная усталость в сочетании с физическим недомоганием иногда заставляла писателя (86) прерывать работу. В день такого перерыва он записывает в дневнике: "По мере того, как пишу, я сам проникаюсь всё более величием идеи, которой готов отдать всю жизнь. Работа сложная, требующая громадных усилий. Но все физические муки, которые она мне причиняет, ничто в сравнении с доставляемым ею духовным наслаждением".

Переутомление оказалось, однако, настолько острым, что, несмотря на нужду, писателю пришлось сократить свое сотрудничество в "Восходе" и отказаться от критических обзоров. "Я болен - заявляет он в письме к своему редактору - вот то слово, которое может послужить ответом на все ваши вопросы". Это письмо осталось неотправленным: неожиданно пришло известие, что по распоряжению властей "Восход" временно закрыт за "крайне вредное направление"; чашу терпения цензора переполнило помещение "Клячи" С. Абрамовича.

Для писателя закрытие журнала, который являлся единственным источником существования, было двойным ударом - моральным и материальным. Удрученное состояние не помешало ему, однако, дописать "Об изучении истории". Запись от 2-го апреля 1891 года гласит: "Кончил свою большую работу. В последних главах слова лились неудержимо, горячие, убедительные. Порой казалось мне, будто я пишу свое духовное завещание". Закончив статью, которую негде было напечатать, автор увлекся полученным из Польши манускриптом из области истории хасидизма. Погружение в прошлое уводило от тягостных материальных забот и от общественных тревог. Русское еврейство переживало тяжелый период: изгнание евреев из Москвы и погромные настроения в ряде южных городов создавали атмосферу, в которой трудно было сохранять душевное равновесие.

Летом, в приморской деревеньке, пышность южной природы и прогулки с друзьями снова лечили измученную душу. В укромной беседке, где сквозь завитки плюща пробивались горячие блики солнца, на простом сбитом из досок столе писались главы из цикла "История хасидского раскола". Но донимали заботы: семье из пяти душ нелегко было жить на гроши, посылаемые в качестве аванса редактором закрытого журнала. Быстро израсходовано было и скромное пособие от Литературного Фонда, куда безработный писатель обратился с просьбой о помощи. Осенью (87) семья переехала на новую квартиру, неподалеку от прежней. В дневнике от сентября 1891 года мы находим краткую запись:

"Водворился на новой квартире - не знаю для чего: чтобы жить в ней или умирать... Жить нечем".

Спустя несколько месяцев возобновилось издание "Восхода". После шестимесячного перерыва редактор выпустил большой сборник; на первом месте помещена была статья "Об изучении еврейской истории". Одновременно она вышла в Петербурге в виде солидной брошюры. Писатель, проработавший в журналистике около десяти лет, с волнением держал в руках первую свою книжку. Брошюра имела успех. Сдержанный пафос, проникающий каждую ее строчку, заразил многих читателей; в ответ на призыв автора в Петербурге и в Москве образовались кружки, ставившие себе целью собирание материалов по истории восточного еврейства. Петербургский кружок вскоре оформился в Историко-Этнографическую Комиссию при одном из культурно-филантропических обществ; о создании самостоятельного Исторического Общества при тогдашних полицейских условиях нечего было и думать. Окрыленный успехом, С. Дубнов напечатал в "Восходе" обращение к широким кругам еврейства, призывавшее к добровольному сотрудничеству. Вскоре из разных глухих углов стали получаться материалы от неизвестных корреспондентов; историк с волнением прятал их в особый ящик письменного стола - это были кирпичи для фундамента, на котором должно быть воздвигнуто монументальное здание истории евреев в Восточной Европе.

Работа была в разгаре, когда пришла весть о смерти Греца. Она потрясла писателя, который считал скончавшегося историографа своим учителем. Предложение редактора "Восхода" написать о покойном обстоятельную статью отвечало его глубокой душевной потребности. И когда молодой историк стал перечитывать замечательный труд Греца том за томом, перед ним развернулась во всей широте картина своеобразного исторического пути еврейского народа, и захватило дыхание перед огромностью задачи, которую предстояло осуществить.

Запись в дневнике от 1-го января 1892 г. гласит: "Моя цель жизни выяснилась: распространение исторических знаний о еврействе и специальная разработка истории русских евреев. Я (88) стал как бы миссионером истории. Ради этой цели я отказался от современной критики и публицистики". В приподнятом настроении писалась работа о Греце, принявшая форму обширного трактата и печатавшаяся в ряде книжек "Восхода" за 1892-ой год под заглавием "Историограф еврейства". Подробно излагая содержание каждого отдельного тома, автор оспаривал некоторые мысли Грена; он брал под свою защиту любимцев юных лет - Элишу Ахера, Дакосту и Спинозу, и даже героинь берлинского салона, уход которых от еврейства объяснял "весенним разливом" революционной эпохи. Грец не казался ему непогрешимым; но С. Дубнов ценил в своем учителе провозвестника идеи духовной нации, хотя и не в позднейшей отчетливой форме. Он с воодушевлением думал о том, что будет продолжать дело покойного историка в области истории восточного еврейства. Осуществление этого плана упиралось в начатую работу по собиранию материалов; С. Дубнов решил вести ее по разным направлениям. По предложению Равницкого, он написал для сборника "Пардес" статью, аналогичную по содержанию с трактатом "Об изучении истории" и обращенную к кругам, читающим по-древнееврейски. Эта статья тоже вышла отдельной брошюрой. "Во время писания - рассказывает автор "Книги Жизни" получилась весть о смерти моего деда Бенциона в Мстиславле. Местный корреспондент, его ученик, прислал мне некролог с описанием торжественных похорон 85-летнего старца. А я с глубоким волнением хоронил его в моей душе: вспомнил детство и раннюю юность, недавнюю трагическую коллизию между Акивой и Ахером в тишине провинциального города, наше последнее примирительное прощание ... И я посвятил свою брошюру на заглавном листе "памяти того, кто во все дни своей жизни не отлучался от шатра Торы". Я чувствовал, чем я обязан этому герою духа, передавшему мне в наследство привязанность к "шатру Торы", хотя и совершенно иной, широкой и свободной Торы. Я чувствовал потребность посвятить памяти деда маленькое произведение на том "священном" языке, которому он меня впервые обучил... Я до сих пор благодарен Равницкому, что он меня вновь сосватал с моей первой возлюбленной, национальной речью".

По предложению С. Дубнова, одесский комитет "Общества просвещения евреев" решил издать в русском переводе (89) сокращенную трехтомную "Историю евреев" Греца; инициатор взял на себя перевод ряда глав и редактирование всего материала. Это не мешало ему работать над хасидизмом. Летом 1892 г. в деревенском домике на станции пригородной железной дороги писалась самая драматическая глава хасидской эпопеи "Цадик в Петербургской крепости", в которой автор на основании скудных данных реставрировал картину ареста Залмана Шнеерсона, подтвержденную впоследствии найденными в Государственном Архиве документами. Закончив эту главу, писатель принялся за введение к переводу Греца, озаглавив свою статью "Что такое еврейская история"?