Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

— Это и выявит завтрашний допрос! — отрезал консисторский, а теперь уже и синодальный чиновник. — И прошу мне не указывать! Можно ведь и на вашего Плеве нажать из Синода.

Богомолов поспешил ретироваться, заверив, что сделает все возможное в его силах.

А утром следующего дня Чета Чалпана привели не в казенное и мрачное помещение тюремной канцелярии, а доставили в закрытом возке в светлую и уютную комнату духовной миссии. Сразу же на пороге с него сняли наручники, пригласили сесть и даже поставили пиалу с крепким китайским чаем, сдобренным шустовским коньяком.

Глава духовной миссии отец Макарий впервые видел легендарного мятежника так близко и теперь жадно всматривался в него, прислушивался не только к словам, но даже к шороху его одежд. Какой бы супротивной веры ни был этот человек, но он был настоящим живым святым, чуть ли не апостолом, который своими собственными глазами видел своего бога и своими собственными ушами внимал его речам!

«Мирское сейчас отлетело от него, как шелуха! — думал он с неодолимой завистью. — Он — житель неба, поддержка божественного трона! А мы уподобляемся тем судиям, что и Христа приговорили к лютой казни, и тем прокляты навеки… Господи! Не топчем ли мы в слепоте своей повторно того, кто уже был однажды распят на кресте? Что бы мы ни сделали с ним — он бессмертен в веках, как бессмертны и нетленны отныне его имя и все дела его!..»

А Поспелов был далек от умиления, он готовился к словесному бою, разложив бумаги и карандаши, давая последние строгие наставления толмачу, почти не глядя в сторону пророка.

— Переводи все дословно, Амыр! Даже ругань и оскорбления!

Толмач кивнул, не сводя глаз с лица Чета, о котором столько слышал от разных людей и которые умоляли его не причинить вреда пророку, не помогать русским убивать его!

Поспелов сел, поднял карандаш, многозначительно взглянул на толмача:

— Переводи! Чем ему понравился новый бог и почему он сразу же взял его сторону, хотя сути нового вероучения еще не знал? К нему кто-то приезжал заранее, чтобы предупредить о появлении бурханов? Если догадка моя верна, пусть назовет имя совратителя.

Вопрос сознательно распадался на два, но суть его сводилась к выяснению одного: не был ли пастух куплен кем-то? Да, как библейский Иуда, за тридцать сребреников!

Пророк внимательно выслушал толмача, переспросил у него что-то, потом перевел взгляд в глубь комнаты, где тихим голубем сидел отец Макарий. Неожиданно улыбнулся, облизнул губы, что-то быстро спросил. Толмач перевел:

— Тебя, поп, били плетями?

Поспелов удивился и посмотрел на толмача. Тот кивком подтвердил, что перевел точно.

— Плетями? Нет, не били. Да и кто посмел бы?

Выслушав ответ, Чет поднял голову, посмотрел с любопытством на фиолетовую камилавку абыза, снова улыбнулся:

— А налог с тебя за одно лето по пять раз брали?

Поспелов пожал плечами:

— Налог? Я не плачу никаких налогов!

— А дети твои умирали от голода, не научившись ходить?

— У меня нет детей!

«Что за чушь, — тупо подумал Поспелов, — и кто кого допрашивает? Я — его, или он — меня?»

Пророк погасил улыбку, по лицу его прошла гримаса. Он заговорил, едва успевая переводить дыхание, мешая толмачу и самому себе:

— Тебе так быстро надоели мои простые вопросы, поп? Но они не такие глупые, как твои! Я мог бы и еще задать тебе свои вопросы, чтобы ты кое о чем подумал своей гнилой башкой… Ты не жил в грязном и холодном аиле и не ел траву, как лошадь? Тебя не выгоняли кнутами русские мужики с хороших пастбищ в сухие степи, где не растет даже полынь? Ты никогда не плакал от бессильной ярости, и не хотел перерезать себе горло ножом, чтобы не видеть муки своего отца и своей матери, которых пожирают болезни, а у тебя нечем заплатить не только русскому доктору, но и лекарю-колдуну? Ты не получал пинка под зад, когда приходил в русские богатые дома за подаянием; на тебя не спускали собак и не били прикладами ружей лесные сторожа за охапку хвороста, собранного в лесу?.. Я знаю, что ты ответишь на все эти вопросы, поп! Ты скажешь, что это все — судьба, а сам подумаешь: он дикарь, он иначе и не сможет жить в своих горах… Врешь, поп! Самому себе врешь, даже в мыслях! Это нужда и несправедливость сделали меня дикарем; это мой презираемый тобой народ не может пробиться к свету и правде, огороженных попами, солдатами и чиновниками; это я и мои родственники должны надрывать пупы, чтобы ты и твои друзья носили шелковые одежды, в которых не заводятся вши, ели только то, что хотят и что называется пищей, а не отбросами!.. И ты — жирный, довольный, в хорошей одежде, надетой на чистое тело, знающий грамоту и умеющий только молоть языком и бездельничать, спрашиваешь меня с наглой улыбкой: почему ты, дикарь, посмел полюбить Белого Бурхана и что тебе могли обещать люди, посланные им, за эту любовь?.. Да, я не понял Ак-Бурхана до конца; да, я не во всем согласен с ханом Ойротом; да, я не уверен, что всех русских надо выгонять из Алтая! Но я верю, что Белый Бурхан и хан Ойрот хотят мне счастья, хотят, чтобы я жил лучше и богаче… Я не хочу больше говорить с тобой, поп, и отвечать на твои глупые вопросы! Отвези меня обратно в тюрьму и отдай Богомолу — тот солдат и знает, что мы все — скоты и нам надо бить морду!.. Ты разозлился, поп? Бей и ты! У меня шкура дубленая от русских плетей и плетей блюдолизов зайсана! Бей, не бойся.[206]

Рука Поспелова, действительно, сжатая в кулак и сломавшая карандаш, готова была рвануться к лицу Чета, чтобы ударить. Но сейчас она бессильно слетела со стола, потащив за собой листы бумаги… Он с трудом погасил в себе слепую ярость.

Послышался смех, похожий на плач. Это мотал головой отец Макарий, размазывая слезы, задрав на лоб свои золотые очки.

Чет ошибался, что надоел сытому и холеному попу своими вопросами! Не надоел, а напугал его! Раньше архимандриту и в голову не приходило, что инородцы, на которых он натыкался постоянно, так ненавидят всех русских, пришедших самозванно на их древнюю родину и установивших свои порядки и законы, которые не только непонятны, но и противны всему существованию оных!.. Впрочем, он говорил не только о русских, он и своих собственных зайсанов — отцов племен — не пощадил, обличая столь яростно и гневно!

«А Богомолов дурак! — Поспелов потянулся за своим видавшим виды саквояжем. — Подсунули ему! Да если бы игумен Никандр не выдрал этого пророка с мясом и кровью из рук бурханов,[207] то получил бы он его! — Архимандрит взял со стола толстенную папку документов, собранных с бора по сосенке, взвесил ее на руке. — Все тут расставлено и разложено! Пожелал бы к Плеве на прием, так тот бы этого дурака с кашей съел!..»

Он сунул папку в саквояж: там, в столице, будет сортировать все и осмысливать, сейчас на это ни сил, ни желания нет. А Чет Чалпанов все не выходил из головы:

«Каков, а? Бурханы знали, кого назвать своим пророком!»

«А отец Макарий — тоже хорош… Смеялся! Над бессилием его, синодального посла смеялся! Выходит, он и без допроса знал, как все кончится? Отчего же смолчал, почему не отсоветовал? Носом решил ткнуть? Сам-то годы здесь закопал, силы все свои втоптал в местную грязь!.. А может, не смеялся, а плакал? Плакал над бессилием и обреченностью миссии православной?»

Кто-то аккуратно поскребся в дверь. Архимандрит крупно шагнул, взял дверь на себя. Знакомый служка из миссии мялся у порога.

— Что-то случилось, сын мой?

— Преосвященный велел сообщить вам о скором прибытии игумена, которого вы имели желание видеть, ваше преосвященство…

— Не надо. Мне уже ничего не надо! Ступай.

Игумен торопился в Бийск совсем не ради поздравлений, как об этом с завистью думалось кое-кому из его свиты, а нес в растревоженном сердце новые дурные вести, гудящие набатом в горах. Бурханы ушли, как и пришли, на небо, оставив на земле хана Ойрота, который отныне и навсегда взял Алтай под свою державную руку. Кто другой, а настоятель Чулышманского монастыря не удивлялся такому повороту событий. Он знал, что алтайцы упрямы и всегда стоят на своем, если знают свою правоту и могут ее доказать…

Разгон молящихся и славящих нового бога в долине Теренг (а совсем не бурханов, как это пишет, наверное, сейчас в своих отчетах глава миссии отец Макарий!), не был и не мог быть поражением новой веры. В это могут поверить только самые наивные люди и самовлюбленные идиоты в виде Поспелова. Бурханы укрепили свой авторитет, усилили влияние веры, отметающей шаманизм и кровавые жертвоприношения, именно тем побоищем в долине, в котором, конечно же, теперь и не сыщется прямой вины самого православия! Да и чины полиции руками разведут: никого не били, разнимали дерущихся! Ну а что касается жертв, то один, много — два человека можно и назвать…

Ни победы православия, ни бурханистского поражения в долине Теренг не было! Чины полиции не смогли арестовать ни одной крупной или сколько-нибудь значительной фигуры, если не считать пророка с семьей, которых им передали тепленькими сами монахи. Бурханы же все вышли из долины и сейчас царят в горах и урманах, от которых рукой подать и до Белотаежной пустыни, что на севере, и до благословенных Богд, что на юге! В тех своих схоронах они могут теперь затеряться не только на дни или годы, но и на десятилетия. Да и не будут они хорониться от православия столь усердно! Их белого коня орда ждет, и он непременно еще не раз и не два мелькнет и на Дьял Менке, как они называют Семинский перевал, и на других горных вершинах! Нет, не умер Тобо-хан, что принес сюда буддизм много столетий назад, жив в душе народа и каган Бильге, строитель ламаистских храмов![208] Отчего же Белому Бурхану сгинуть, если он только-только народился? Жить ему в веках!