Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

— Разве так можно с добром-то?

— Что? — не понял Федор Васильевич, неохотно оставляя кушетку.

— Книги, тово… Как попало и где попало! Разве ж можно?

Доктор усмехнулся:

— Книги жалеешь? Человеческая жизнь сейчас гроша ломаного не стоит, а ты — книги! Да на кой черт все надо, если Алтай кровью поливают все, кому не лень и кто ремеслом убийцы не брезгует!..

— Добро ить… Люди — что? Бабы нарожают.

— Ты чего пришел-то? — рассердился Федор Васильевич. — Говори, а не топчись вокруг да около!

Капсим сразу потускнел, махнул рукой:

— Об чем говорить-то? Ухожу из деревни со всем семейством моим! — Он присел на корточки перед грудой книг, смотря на них испуганно и с уважением. — Силов моих больше нету… Община разбрелась кто куда… Кого побили, кто сам в вине, ровно золотушное дите в коросте… А я — что? Ни руки протянуть не к кому, ни ноги вытянуть не на чем…

Федор Васильевич уже успокоился и теперь досадовал на себя: у тысяч людей — горе, а он хандру на себя напустил!

— Куда же ты уходишь, Воронов?

— Куда глаза глядят. Все едино теперь…

— М-да, далеко собрался!.. Может, ко мне санитаром пойдешь, вместо Дельмека? Жалованья я тебе большого положить не могу, сам нищ, но… Впрочем, я и сам еще не решил — останусь ли! М-да…

Капсим вздохнул, поднялся с пола, нахлобучил шапку, с которой не расставался ни зимой, ни летом:

— Поп Капитон опеть приехал. С каким-то военным.

— Сам видел?

Капсим кивнул и нагнулся за какой-то книжкой. Потом снова вздохнул:

— Свою «Листвяницу» и другие хотел к вам пристроить, а вы и свои, вон, для печки!

— Твои книги, Капсим, я куплю. Приноси. А эти — не жалко… Значит, поп из Берестов решил на себя и нашу церквушку взять?

— Так выходит… А вота — военный зачем?

— Ну, военный, Капсим, это, надо думать, уже по мою душу!

Гости явились, когда доктор завязывал бечевой последнюю связку книг, чтобы оттащить ее в тот же угол, где покоились, ожидая своей участи, другие. Он все-таки решил ехать! Но не в Барнаул земским врачом, а в Томск, где ему могла отыскаться работа и поинтереснее… Дверь, ведущая из кабинета во двор, была распахнута настежь, и берестянский иерей с незнакомцем в партикулярном платье и вислой шляпе на голове, но с неистребимой офицерской выправкой, встали в косяках, как в раме.

— Бог вам в помощь! — прогудел иерей и первым шагнул через порог, направляясь к кушетке, наполовину заваленной бумагами и коробками.

— Проходите, господа, — равнодушно кивнул Федор Васильевич, не обращая внимания на бесцеремонность попа, с которым был знаком весьма плохо и не запомнил его лица и голоса. — Я сейчас управлюсь… Галя! Поставь самовар, у нас гости!

— С прискорбием узнавши, что вы уезжаете… — начал было поп, но хозяин кабинета поспешно отмахнулся:

— Полноте! Это сугубо личное дело и вас, святой отец, ни в какую скорбь ввергнуть не может!

— Как посмотреть! — усомнился второй гость и поспешил представиться: Жандармский ротмистр Маландин из Барнаула! Нахожусь в орде по просьбе губернского жандармского управления. Считаю, что ваш столь спешный отъезд нежелателен, и посему…

— Вам-то чем обязан? — поразился Гладышев. — Бомбы я не начиняю, листовок не печатаю, речей на митингах и сходках местных жителей не произношу, с паперти народ не пугаю! Я занимаюсь только обязанностями лекаря и немного наукой.

— И тем не менее, господин доктор, я принужден задать вам несколько вопросов в связи с расследуемым мною делом бурханов.

— Та-ак! — доктор нашарил табурет, подвинул Маландину, поймал ускользающее пенсне. — Но спешу заметить, господин ротмистр, что у меня нет белого коня, а из белых одежд я располагаю только докторским халатом. Других совпадений с названными вами бурханами не припоминаю-с!

— Начну с объяснений, чтобы нам не продираться с вами, господин доктор, сквозь дебри непонимания и недоразумений. Итак…

Ротмистр говорил лениво, скучным голосом, едва сдерживая зевоту, всем своим видом показывая, что он лично ни в чем не заинтересован, а только служебный долг и необходимость соблюдения государственных интересов вынуждают его беспокоить уважаемых людей, живущих в этом, ставшем притчей во языцех месте:

— По имеющимся у меня сведениям, которые, надо думать, вы не будете отрицать, у вас длительное время проживал на правах работника и санитара некто Дельмек… Фамилия его осталась, к сожалению, пока не установленной…

— Отчего же? — усмехнулся доктор. — Дельмек Камылдиев действительно жил у меня на правах санитара и работника и, надеюсь, еще вернется, как только посетит своих родственников…

Маландин удовлетворенно взглянул на отца Капитона, плотно обхватил свое колено широкопалой ладонью, сдавил, помассировал, снисходительно улыбнулся:

— Не разделяю ваших надежд, господин доктор! Он — активный участник движения бурханов и уж если появится у вас или где-то в другом месте, то будет немедленно арестован и предан суду как государственный преступник!

— Даже так? — Федор Васильевич уронил пенсне в ладонь подышал на стекла, полез в карман за носовым платком. — За что же ему такая кара, господин ротмистр?

— Это не моя прерогатива, господин доктор! Степень его злодеяний будет оценена другими… Вас же обязан предупредить официально: если вам что-либо известно о его местонахождении, прошу мне об этом сообщить!

Федор Васильевич водрузил пенсне на место и широко развел руками, как бы обнимая не только гостей, но и и весь кабинет:

— Увы! Я не имею охоты пристраивать в тюремную камеру человека, которого я знаю добросовестным и порядочным!

— Не могу разделить ваших восторгов, — поморщился жандарм, — он обвиняется в убийстве, по меньшей мере, десяти человек! Это не тюремная камера, как вы изволили выразиться, это — виселица!

— Очевидно, он был вынужден применить оружие.

— Оружие вынуждены были применить другие!.. Меня беспокоит еще одно, господин доктор… Как случилось, что этот Дельмек, пришедший в ваш дом мальчишкой, стал по прошествии определенного времени опасным преступником?

— Что из того? — пожал доктор плечами. — В семье богобоязненного берестянского купца Лапердина все сыновья выросли бандитами! Отец Капитон может это подтвердить… Сыновья, господин ротмистр, не наемные работники!

Маландин снова поморщился:

— С семьей купца я еще разберусь. Сейчас я хочу получить ответ на свой вопрос у вас!.. Я склонен думать, что известное всем ваше либеральное направление мыслей в отношении инородцев возымело ложное наклонение в незрелых душах и умах. Для них вы стали авторитетом, и каждое ваше неосторожное слово…

Федор Васильевич фыркнул:

— Я уже докладывал вам, господин ротмистр, чти ни на каких сходках и сборищах я речей не произносил и прокламаций не печатал! Я хорошо понимаю, куда вы клоните!.. Не найдя других источников крамолы, вы предпочли подвергнуть сомнению культуртрегерскую работу той небольшой кучки образованных людей, что живет в этом несчастном крае! Но этим вы запрягаете телегу впереди лошади!.. Не проще ли присмотреться к власть предержащим и богачам из инородцев и русских купцов, которые своими действиями порождают недоверие и ненависть? А мы сеем добро! Добро же, господин ротмистр, никогда и нигде еще не порождало зла!.. Или при желании можно любой цвет назвать черным?

— Красным, господин доктор! — рассмеялся Маландин. — Сейчас в моде только красный цвет! — Он нахмурился. — Мы с вами отвлеклись и ушли в сторону… Суть культуртрегерства и степень его влияния, доброе оно или злое, меня не интересует совершенно! Меня интересует сугубо конкретная вещь: не сказалось ли на поведении вашего работника привитие ему ложных идей социализма, которые сейчас становятся столь модными?

— Единственная идея, которая была привита Дельмеку в моем доме, это идея гуманизма, идея всяческой помощи ближнему своему! Священник, присутствующий здесь, может подтвердить, что эта идея не противоречит христианству, а является его сутью!

Иерей благосклонно кивнул:

— В святом писании сказано: возлюби ближнего и дальнего своего, как самого себя…

Маландин опять помассировал ушибленное колено, поднялся, прошелся по кабинету, остановился напротив доктора.

— Все это так. Но ваши слова не объясняют случившийся парадокс: к вам в дом приходит совершеннейший дикарь, какое-то время живет у вас, обучается врачеванию и русской грамоте, отказывается принять крещение, а вскоре обнаруживается, что он и не дикарь вовсе, а убежденный революционер! Согласитесь, что этот парадокс надо как-то объяснить, чтобы, обвиняя дикаря Дельмека, оправдать вас, его духовного и культурного наставника!

Федор Васильевич откровенно рассмеялся: