Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Потом вернулся к оставшимся на привале. Заговорил спокойно, четко, громко:

— Воины! Выбранные мной люди — ваши командиры! Их приказ — мой приказ!.. А сейчас я должен объявить вам, что мне нужны настоящие алыпы и кезеры. Кто не чувствует в себе силы для большого дела, которое мы начинаем, может вернуться к своим семьям, отдав полученное от бурханов золото, оставив себе по одной монете. Идам возместит все ваши расходы и потери! Полководцы Шамбалы! Принять золото у тех, кто уходит!

Техтиек был уверен, что его приказ будет выполнен и он избавится от людей, которые лишние сейчас, а скоро будут просто мешать и путаться под ногами. Но случилось неожиданное — послышались голоса протеста:

— Нам это золото дали боги, а не ты, хан Ойрот!

— Ты не имеешь права отнимать дар неба!

— Разреши нам уйти с нашим золотом, хан Ойрот!

Техтиек взметнул голову, положил ладонь на рукоять меча. По твердым губам его поползла злорадная усмешка, за которой обычно следовала гримаса озлобленности:

— Дар неба? Подарок богов? Идамы предназначены для воинов Шамбалы! Для тех, кто будет строить новый Алтай! Посмотрите, какой знак стоит на каждой монете! Знак Идама! А знак Идама — герб и символ Шамбалы! Ваши деньги действительны только в Шамбале, которую надо еще завоевать!

Разочарование прошло волной по лицам людей, заставляя их прятать глаза от жгущего взора хана Ойрота. Еще немного — и созреет мысль уйти от него с золотом бурханов в свои сеоки и нищие аилы, к голодным семьям и гаснущим очагам… Но ведь еще утром все они были искренни и хотели обрести в борьбе свою свободу, а вместе с ней и счастье для всех людей гор!

— Золото неба — не милостыня и не праздничный дар богов! — гневно и зло заговорил Техтиек. — Золото неба должно и будет служить новому Алтаю, вашим детям и внукам! Это Белый Бурхан и назвал Шамбалой! Служить всем людям, а не брюху каждого из вас в отдельности! И оно остается золотом, пока служит Шамбале! В грязных и жадных руках оно превратится в простые черепки…

Люди молчали, поглядывая на него злобно и недоверчиво.

Будь сейчас рядом с ним хотя бы один человек, что проверен огнем и кровью! Они бы нашли способ, как совладать с этой безмолвной толпой и заставить ее повиноваться…

Еще немного, и эти стиснутые кулаки начнут шарить под ногами, отыскивая палку или камень, а подрагивающие ноги бросят тела вперед, на острие его меча, пока еще не обнаженного…

— Я жду! — сказал Техтиек спокойно и сделал шаг вперед.

Глава двенадцатая ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ

Три отряда встретились у Ябоганского перевала.

Первыми пришли монахи отца Никандра, потом иереи Улалы и Чемала со всяким городским сбродом и, наконец, откуда-то со стороны Тураты притопал разношерстный отряд из кержаков, вооруженных чем попало, включая дубины, вилы-тройчатки, косы и топоры. Не решаясь приблизиться к скопищу монахов и попов, кержаки остановились чуть поодаль.

Из всех трех групп хорошо вооружены были только чулышманцы и полицейские, пришедшие с отцом Ипполитом и отцом Софронием. Что касается чиновников, лабазников и кучеров, то одни из них надеялись на кнуты и палки, а другие на свои голые руки.

Увидев отца Никандра, иерей Ипполит крупно шагнул ему навстречу и забасил, отвалив цыганскую бороду:

— Эк ты их экипировал, игумен! Поди, и пушка есть у кого под рясой?

Отец Никандр отмахнулся:

— Хватит для орды и дробовиков!

Отец Ипполит заторопился к своим, развернувшись на половине второго шага, а отец Софроний затеял бестолковый и несвоевременный спор с чинами полиции о том, кому первыми идти на перевал, круто беря сторону чемальского иерея:

— Чины полиции пусть пробивают нам дорогу! По службе!

— Вас больше, вы и лезьте на тот перевал! — отмахнулся длинноногий урядник. — Не мочало жевать пришли!

Игумен хмыкнул: то ли один перевал и ведет в долину? Хорошо поискать, так десять дорог сыщется в Терен-Кообы!.. Он подошел к кержакам, вежливо поклонился:

— Храни вас бог, мужики! Не из местных будете?

— Разные мы! — загудели голоса. — По путю сколотились… Топчемся, вот, из-за их… Надо было б раньше их прийти!

Игумен поджал губы, сдерживая усмешку:

— Их спор пережидать — вовек в долине не бывать! Есть у вас кто за старшего, мужики?

Отозвался угрюмый, ободранный до голого тела детина:

— Берестянский я. А энтих, вота, всех по дороге насбирал… С бору по сосенке, язви их совсем! Ровно цыцошные, кажный рот — настежь, ровно ворота!.. Бить надо орду!

— На бой людей ведешь, а лаешь! — покачал головой игумен. — Злой-то почему?

— Лапердин я, Серапион! Братьев моих бурханы те порешили, в однове я остался… Вота и горит душа! Зараз надо кой-кому ребрышки помять! — он потряс увесистой дубиной. — Токмо с перевала их не возьмешь тута без боевого ружья, зазря попы галдят…

— Сам знаешь, видел? — нахмурился игумен. — Обходные тропы знаешь?

— Сыщу. Не все позасыпаны!

— Проведешь моих иноков?

Серапион угрюмо, из-под насупленных бровей, тяжело глянул в глаза отца Никандра:

— Ружье с патронами дашь?

— Тебе одному дам.

— Тогда с богом!

Но бог не заспешил на помощь отцу Никандру с братией. Не успели и версту обратно оттоптать, как махнул Серапион направо, полез ящерицей между камнями, цепляясь то за кусты, то за ветки. А здесь не то что тропы, но и намека на нее не было! Отец Никандр только покрутил головой, торопясь за кержаком и не сдерживая крепкого на бранное слово Ничипора, пыхтящего сзади.

От камня к кусту, от куста к дереву, от дерева — между камней по осыпи, летящей из-под ног на головы тех, кто в самом низу застрял…

«Заведет окаянный кержак к самому Макару, который тут где-то своих телят пасет! — уже с тревогой и досадой думал игумен, перетаскиваясь непослушным телом через очередной камнелом, рухнувший с высокого скального карниза, что и сейчас своими останками висел над головой, закрывая добрую половину неба. — Его-то, окаянного, злость ведет, он и по облакам грозовым полезет!»

Теперь отцу Никандру и та закрученная по горам тропа, на которой их бросили охотники-проводники, показалась райской дорогой.

Все выше путь, все глуше место. Уж не собрался ли этот кержак прямиком перевалить через сами горы?

Тяжелыми паровиками пыхтели за спиной игумена монахи, открыто постанывая и поругиваясь и тут же торопливо крестя рты: в таком-то богопротивном месте и самого Сатану в утробу запустить не мудрено будет!

Кончился, как оборвался, обрубленный скалами, лес-урман, что шел за ними по левую руку. Отдельные кедры отплясали кривыми ногами свою непостижимую для человека радость на голых камнях, потом и кустарниковая мелочь сошла на нет, мхи и лишайники слиняли пятнами один за другим, поплыла перед глазами песчано-каменная осыпь, будто бреднем ловя ноги, голые камни пошли с острыми бритвенными краями, рвущими одежду и ранящими тело.

Осторожно глянул через левое плечо игумен и обомлел — такой скальный срыв вниз падал, что на душе стало тошно, и по спине не мурашки, а тараканы поползли…

Круче и круче голый камень, раскаленный, как сковорода. Хоть брюхом на него ложись и глаза пяль: одно небо перед носом без конца и края, а внизу желтизна съеденной скотом до земли долины с людским муравейником, вползающим тоненьким ручейком на Ябоганский перевал и катящимся отдельными клубками людей я лошадей к Ян-Озеку… Вывел-таки кержак, не соврал! Теперь пришла-подкатилась забота не легче — на дно долины сойти.

Пригляделся отец Никандр — та же тошнота, что и за спиной осталась! Рядом лежит на камне Серапион Лапердин, поводя боками, как загнанная лошадь. Поди, и в долине самой слыхать теперь тот его запаленный дых!.. Башкой мотает, слово пояснительное не может на бороду уронить, только рукой тычет куда-то влево.

Да, там настоящая пологая тропа, по которой они все скатятся легко и привычно. Чего тогда ждать?

— Вота, — выдавил наконец Серапион, — все тут, как на ладошке… Ух, мать их, и покуражусь жа!..

Чегат плакал, закрыв лицо руками. Он ничего не успел. Возвращаясь с пастбища, увидел, как какие-то люди вышли из его аила с горящими головнями в руках, сунули огонь под скаты жилища, подождали, когда займется хорошее пламя, не спеша двинулись к тропе, ведущей к юрте Яшканчи и аилу Чалпана, гогоча и помахивая дымящимися в их руках головнями.

— Собачьи зады! — заорал Чегат и во весь опор полетел на людей с факелами, раскручивая до свиста нагайку над головой. — Что вы делаете, вонючие барсуки? Разве вас этому учил Ак-Бурхан?

Один из факельщиков снял с плеча винтовку, выстрелил, убив под Чегатом лошадь. Она грянулась прямо на камни, подмяв всадника под себя, вывернув ему ногу до хруста в кости. Чегат закричат от лютой боли и потерял сознание. А когда очнулся и пришел в себя, аил уже догорал, и из него не слышалось ни криков, ни стонов, только потрескивала лиственничная кора, раскалываясь от нестерпимого жара.