Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Школа дала Ыныбасу только грамоту и знание русского языка, что само по себе было не так уж и мало, зато запутало и усложнило все остальное. Но Соломин не оставлял своего новообращенца без внимания и опеки, мечтая сделать из него национального священнослужителя, каким был Чевалков… Потому когда отец Алексей умер и Ыныбас попал под влияние других попов, он понял, что все они лгут и не знают дорог к счастью людей, хотя и постоянно твердят об этом верующим! И он ушел от них.

Второй тропой стало монашество. В монастырь на Чулышмане его приняли охотно, заметив его наклонности к рисованию, определили в иконописную мастерскую. Но Ыныбас бросил кисть — канонические лики были похожи друг на друга и не несли в себе даже следов жизни. Да и с игуменом монастыря, отцом Никандром, не получилось той доверительности старшего и младшего, какие были с отцом Алексеем Игумен был прям, как палка: Эрлик — сатана, камы — враги православия, а сами алтайцы должны идти только к православному кресту, не сворачивая никуда с этого натоптанного пути. Если же они сопротивляются этому — их надо вести силой для их же блага! Это было совсем в стороне от цели, к которой стремился молодой алтаец! И он махнул через забор и ушел на Байгол, преодолев по льду Алтын-Келя десятки нелегких верст…

Здесь и началась его третья дорога — скитаний, голода, работы в артели золотодобытчиков, а потом и казенного прииска. Там он и узнал впервые, как свистит плеть Стражника, опускаясь на спину провинившегося или непровинившегося бергала. И этот свист, и эта боль, и эта несправедливость в один миг заглушили сладкоголосие церковных хоров и умиленное бормотание молитв в монастырских кельях. Закрыв слух, эта плеть раскрыла ему глаза. И хотя сама плеть не очень-то разбирала, на чью спину она опустилась — на русскую, качинскую, тубаларскую или теленгитскую, хозяева этих спин разбирались в ее злом языке неплохо… И пришло то восторженное время, когда плеть, вырванная из руки стражника рукой Ыныбаса-Назара, прогулялась уже по спине, затянутой в казенное сукно и перекрещенной казенными ремнями!

Сейчас он встал на четвертый путь — путь Белого Бурхана, Хертека и хана Ойрота Неужели и он окажется ложным, как три предыдущих?

Сабалдай откочевал к Куюсу, но через Катунь перебираться не стал — в урочище Ороктой поднялись хорошие травы, и он надеялся продержаться здесь со своим скотом до середины лета, а к осени уже придется уходить к Урсулу.

Новая перекочевка обрадовала сыновей, подняла настроение у женщин: старое зимовье надоело всем, да и жить здесь было уже трудно. Как только сошел последний снег, в долине появились еще две семьи, бежавшие от бескормицы из сухих степей Тавды и Каянчи. Медлительные и жуликоватые новоселы стали теснить старожилов, не считаясь с тем, что они, по обычаю, хозяева долины. Даже затеяли драку с Орузаком из-за поймы, поросшей осинником, где вольготно себя чувствовали быки и коровы Сабалдая.

Распрей всякого рода старик не любил и обычно уступал нахалам, твердо следуя родовому завету: если нельзя жить мирно соседями, то и не живи кочуй дальше!

Во время перекочевки Кураган похудел, вытянулся еще больше и почти совсем разучился разговаривать. Да и к топшуру не притрагивался с зимы, все время думал о чем-то, и даже в гости к своей Шине перестал ездить.

Зато все увереннее чувствовал себя Орузак, оттирая от хозяйственных забот не только брата, но и отца. О разделе скота и имущества разговор не заводил, но было ясно, что и эту беду Сабалдаю скоро придется расхлебывать пригоршью…

На новом месте начались старые хозяйственные заботы, и постепенно все улеглось, вошло в свои берега: мужчины пасли скот, женщины возились в аиле, внук начал подниматься на ноги, открывая для себя мир трав, цветов, ящериц, лягушек, букашек и таракашек. Но в один день все лопнуло и рассыпалось, как раскаленный на огне камень, опущенный в казан с холодной водой.

Кураган вернулся с пастбища возбужденный, взъерошенный и, отказавшись от еды, сразу же потянулся к топшуру. Орузак коротко хохотнул, подмигнув жене:

— Наш тронутый новую песню петь будет! Сабалдай хмуро посмотрел на старшего сына, но Орузак и бровью не повел, продолжая зубоскалить. А Кураган уже рывком щипнул струны:

— Эту песню и тебе не вредно будет послушать, великий скотовод, рвущийся в баи!

— Да ну? — сделал тот круглые глаза.

В долине Теренг, за Ябоганом,
Где горы в небо ушли снегами,
Рождая реки, что землю поят
Чарыш с Урсулом, их сто притоков
Простой аил стоит, как все аилы.
Но в том аиле живут пророки,
Которым волей Бурхана-бога,
Которым словом Ойрот-Каана
Дано сказать вам, глухие люди:
— Живите честно, любите землю,
Гоните камов из мирных гор!..

— Ого! — покрутил Орузак головой. — Да за такие песни Эрлик…

— Помолчи! Ты не кедровка! — прикрикнул на него Сабалдай.

Четом Чалпаном зовут пророка,
Его устами вещает бог:
— Сплетайте руки в одном объятьи,
Сердца сжигайте в одном огне!
Гоните камов, ломайте бубны,
Бросайте ружья, любите мир!

— Чет Чалпан? — переспросил Сабалдай. — Знаю Чета из Кырлыка! Он что, стал пророком молочной веры? Кураган кивнул.

— О Кудай! Да ему же теперь русские стражники голову снимут!

Огни пылают в горах Алтая,
В сердцах пылает призыв веков,
И вспоминают седые люди
О том, что было давным-давно!
В любви и дружбе трудились люди,
Не знали горя, не знали смерть…
Скала Орктоя — престол Ойрота,
С нее вещает он людям всем:
— Живите честно, забудьте ссоры,
Гоните русских попов долой!

Кураган отложил топшур и медленно провел ладонями по лицу.

— Значит, Ойрот-Каан все-таки пришел? — спросил Орузак испуганно. — Ты его видел?

— Я видел ярлыкчи Белого Бурхана. Он сказал, что хан Ойрот пришел в долину Терен-Кообы и говорит с людьми со скалы Орктой! Мне надо ехать, отец!

— Поезжай, — согласился Сабалдай. — Ты нужен хану Ойроту! Заодно и Яшканчи передашь мой большой привет…

«Смелый растет парень! — подумал старик с гордостью. — Побольше бы таких парней Алтаю…»

Бурхана Дельмек выслушал молча.

— Нужны очень надежные парни! — предупредил Пунцаг, настороженный его молчанием.

— Парни у меня надежные, бурхан. Все сделают. В Горбунках о событиях в долине Теренг узнали через два дня. И сразу же Дельмек пошел по аилам: «Ждите приказа! На яйлю не выезжайте, к родственникам не торопитесь…»

И вот приказ бурхана об охране тропы от Сугаша до Кырлыка. Еще бурхан сообщил, что Хертек опасается удара в спину со стороны Бересты.

— Там у меня нет людей. И там — Лапердины.

— Потому и отдана тебе эта тропа!

— Я не пущу их.

Бурхан встал первым, поколебавшись, протянул по-алтайски обе руки:

— Встретимся в долине. Через три дня. Дельмек кивнул, взял ружье, прислоненное к камню, медленно подошел к коню, погладил по морде.

После убийства Торкоша, обвиненного в поджоге, а потом и убийства попа, полицейские и стражники зачастили по всем дорогам и тропам, торопя стада и отары, уходящие в горы. Им, пожалуй, хотелось бы вообще очистить от алтайцев все русские деревни, а для этого нужен был повод.

С началом весны все улеглось и успокоилось. Исчезли и вооруженные русские, разбрелись по приискам и казенным рудникам, запрудив солдатскими и полицейскими мундирами миссионерские центры и большие села по Чуйской дороге…

Белый Бурхан выбрал самое удобное время! А хан Ойрот выбрал самое недоступное и глухое место для своего появления!

Погасла трубка. Дельмек пососал ее, полез за спичками, но передумал. Хорошо, что бесконечное ожидание наконец-то кончилось.

Добрую часть пути отец ехал молча, попыхивая короткой трубкой, с которой теперь почти не расставался. Заговорил с Кураганом, когда аил и скот скрылись за очередным поворотом тропы, загороженные лесом и отодвинутые расстоянием:

— Если Яшканчи еще в долине, пусть осенью приезжает попрощаться. К новой зиме умру.

Кураган удивленно посмотрел на отца и покачал головой — каждую весну собирается умирать отец, будто старую плохую шутку шутит… Зачем? Человек не знает, дня своей смерти!

— Я бы поехал с тобой на Ак-Бурхана посмотрегь и Ойрот-Каана послушать, но не поднимусь на перевал. Да и Орузака нельзя оставлять одного со скотом… Совсем плохой стал сын: матери грубит, со мной спорит, на тебя волком глядит…

— Хозяином ему пора быть, отец!

— Я уже думал об этом. Скота мало, как делить его?

— А делить надо, отец.

— Надо. Вернешься из Терен-Кообы — решать будем.