Брайан Олдисс - Зима Геликонии

• Название: Зима Геликонии
• Автор: Брайан Олдисс
• Жанр: Научная Фантастика

Перед вами — одно из лучших творений Олдисса. `Космическая сага`, сравнимая по масштабу, увлекательности и эпизму лишь с `Дюной` Фрэнка Герберта.

Сага о планете Геликония, на которой каждый `великий год` — это время жизни сотен поколений. О планете, солнце которой снова и снова оборачивается вокруг более яркой звезды, неся с каждым оборотом коренные перемены климата и экологии.

Это мир, прописанный до мельчайшей детали — от военного искусства до дипломатии, от науки — до философии.

Добро пожаловать в Геликонию!

---

Гости уничтожали куски копченой оленины на своих тарелках, а Эсикананзи вещал, обращаясь одновременно к Лутерину и остальным присутствующим за столом:

— Ты, конечно же, слышал новость о нашем друге, первосвященнике Чубсалиде. Некоторые из его последователей решили наделать шуму и у нас в Харнабхаре. Злоумышленники замыслили предательство интересов государства. В лучшие дни мы с твоим отцом часто ездили на охоту вместе с Чубсалидом. Ты знал об этом, Лутерин? Да, мы действительно один раз охотились вместе.

Предатель родился в Брибахре, так что неудивительно... Он посещал и монастыри Колеса. Но теперь ему взбрело в голову вести речи против государства, всегдашнего друга и защитника церкви.

— Отец, если это сколько-то утешит тебя, то знай, что за эту ересь его сожгли, — со смехом вставил один из сыновей Эсикананзи.

— Конечно. И его поместья в Брибахре конфискованы. Интересно, кто их получит? Олигархия решит, кто самый достойный. Главное, что по мере наступления зимы борьба с анархией должна ужесточаться. В том, что касается Сиборнала, существует четыре основные задачи. Объединение континента, нанесение молниеносных ударов по центрам подрывной деятельности, как то: в религии, экономике, научной жизни...

Гудящий голос не умолкал. Лутерин Шокерандит смотрел в свою тарелку. У него не было аппетита. Многочисленные события после Шивенинка существенно расширили его представления о жизни, и теперь все, о чем говорил Эсикананзи и чем он сам раньше благоговейно восхищался, даже тон Эбстока, вызывали в нем ярое неприятие. Узоры на стоящей перед ним тарелке оказывали воздействие на его сознание; почувствовав ностальгию, он вдруг понял, что это экспортный товар Одима, привезенный сюда из Кориантуры, со склада купца, в лучшие времена. Он с сочувствием подумал о судьбе Эедапа Мун Одима и его добродушного брата, а потом, виновато, о Торес Лахл, оставленной им в своей комнате под замком, для пущей безопасности. Подняв глаза, он ощутил на себе ледяной взгляд Инсил Эсикананзи.

— Олигархии придется заплатить за смерть первосвященника, — неожиданно сказал он, — и цену не меньшую, чем за бойню, устроенную армии Аспераманки. Почему считается, что Зима это повод, оправдывающий отказ от человеческих ценностей? Прошу прощения.

Поднявшись, он вышел из комнаты.

По окончании трапезы мать несколько раз посылала за ним слуг и приходила сама с просьбой вернуться в общество. В конце концов он, как послушный ягненок, приплелся в зал и сел со всеми, вместе с Инсил и ее семьей. Они кое-как поддерживали беседу до тех пор, пока слуга не привел гиллоту, обученную всяким трюкам. Повинуясь щелчкам бича дрессировщика, гиллота перепрыгивала с одной ноги на другую, удерживая на рогах поднос с пирамидой предметов.

Вслед за гиллотой несколько номеров показали рабы-танцоры; им на смену явилась Яринга Шокерандит, исполнившая любовные песни Осенних дворцов.

Будь мое сердце свободно, будь мое сердце свободно для тебя,

и дико, словно воды Венджи...

— Ты был офицером или просто солдатом? — вдруг спросила Инсил, воспользовавшись музыкой как прикрытием. — Ты считаешь нашу свадьбу просто глупой показухой?

Он взглянул в знакомое лицо, улыбнулся знакомым издевательским вопросам. Он восторгался узорами кружев на ее плечах и груди, отмечая, как хорошо оформилась эта грудь со времени их с Инсил последней встречи.

— Какого ответа ты ждешь, Инсил?

— Я ожидаю, что ты сделаешь то, чего все от нас ждут, поведешь себя так же, как это дрессированное животное. Разве не это правильно и необходимо в такие времена, как сейчас, — когда, как ты тактично напомнил папе, обычные порядки и ценности отбрасывают как ненужный хлам, с тем чтобы встретить зиму нагими.

— Важнее, что мы ожидаем от себя. Возможно, варварство придет, но в нашей воле отвергнуть его.

— Говорят, в Кампаннлате вслед за поражением, которое ты нанес вражеской армии диких народов, началась гражданская война и что цивилизация уже прекратила свое существование. Необходимо избежать здесь подобного любой ценой... Ты заметил, как много я начала думать и говорить о политике, с тех пор как мы расстались? Разве это не варварство?

— Я не сомневаюсь, что тебе не раз и не два приходилось выслушивать своего отца, рассказывающего об ужасах анархии. Я не вижу в тебе ничего варварского, разве что это ожерелье с юга.

Инсил рассмеялась, и волосы упали ей на лоб.

— Лутерин, мне приятно видеть тебя снова, несмотря на твой странный новый облик — ты стал толстым как бочонок. Давай поговорим где-нибудь наедине, пока твоя родственница не допоет наконец и не выплачет свое сердце над водами этой ужасной реки.

Извинившись, они отправились в прохладный соседний зал, где на стенах горели рожки с биогазом, шипящим на одной тревожной ноте.

— Надеюсь, теперь мы можем прекратить игру словами и вложить в них больше тепла, чем растворено в воздухе этой комнаты? — спросила Инсил. — Брр, как я ненавижу Харнабхар. Ты болван, если вернулся сюда. Ведь не ради меня, верно?

Она быстро взглянула на него.

Он прошелся перед ней от стены к стене.

— Сил, ты никак не бросишь свои старые привычки. Ты была моим первым мучителем. Прошло время, и я нашел других. Я измучен — измучен злом олигархии. Измучен мыслью о том, что Вейр-Зиму можно пережить только в обществе, построенном на сочувствии, сострадании, а не в хладнокровном, жестоком и равнодушном, как наше. Настоящее зло — это олигархия, приказавшая уничтожить собственную армию. При этом я тоже уверен, что Сиборнал должен превратиться в крепость, подчиниться жестким и даже жестоким законам, чтобы не пасть под ударами Кампаннлата во время наступающей зимы. Поверь, я уже не тот ребенок, каким был.

Инсил выслушала эту речь без особого воодушевления. Она присела на ручку кресла.

— Да, Лутерин, ты действительно не похож на прежнего себя. Твой вид внушает мне отвращение. Только когда ты улыбаешься, когда ты не так пристально, с надутым видом смотришь в тарелку, проступает твой прежний облик. Но то, как ты изменился... Хочу надеяться, что сама я изменилась только внутренне. Любые меры против чумы, какими бы жестокими они ни были, по-моему, оправданны, если спасут нас от нее.

Ее поясной колокольчик согласно звякнул, и его звук словно принес эхо из прошлого.

— Метаморфозы — это не уродство; это необходимые физиологические превращения. Это нормальный биологический акт. Это природа.

— Ты же знаешь, как я ненавижу природу.

— Откуда такая брезгливость?

— А откуда у тебя такая брезгливость к действиям олигархии? Все вы звенья одной цепи. Твоя мораль так же скучна для меня, как и политика моего отца. Кому какая разница, что нескольких людей и фагоров застрелили? Разве жизнь — не сплошная великая охота?

Он молча смотрел на Инсил, на ее фигуру, стройную и сильную, на то, как она обхватила себя за плечи, спасаясь от холода. Прежнее раздражение вдруг поднялось в нем:

— Прародительница, ты по-прежнему любишь спорить. Мне это нравится, но терпеть это всю жизнь я не намерен.

Инсил рассмеялась, закинув голову.

— Кто знает, что нам придется терпеть и что мы способны вытерпеть? Женщине фатализм нужен еще больше, чем мужчине. Женская доля — слушать, но до сих пор я ничего не услышала, ничего, кроме воя ветра. Поэтому я предпочитаю хотя бы звук собственного голоса.

Первый раз с начала их разговора он прикоснулся к ней.

— Тогда чего же ты хочешь от жизни, если не можешь даже видеть и слышать меня?

Она поднялась, глядя в сторону.

— Мне хотелось бы быть красивой. Я знаю, что природа не дала мне лица — просто два профиля, слепленных вместе. Но будь я красивой, то могла бы избежать своей участи или, по крайней мере, выбрать более интересную судьбу.

— Твоя судьба достаточно интересна.

Инсил покачала головой.

— Иногда мне кажется, что я уже умерла.

Ее голос оставался совершенно бесстрастным — можно было подумать, что девушка описывает вид из окна.

— Я не хочу ничего из того, о чем знаю, но даже и того, чего не знаю, я тоже не желаю. Я ненавижу свою семью, свой дом, это место. Мне холодно. Я из камня, и у меня нет души.

Однажды моя душа вылетела в окошко... может быть, это случилось в тот год, когда ты притворился мертвым... Я устала и мне все надоело. Я ни во что не верю. И никто ничего не сможет мне дать, потому что сама я не могу дать ничего, как не могу ничего взять у другого человека.

Лутерин почувствовал ее боль, но и только. Повзрослевший, он осознал, что не понимает ее и растерян.

— Сил, ты столько дала мне, с самого нашего детства.

— А кроме того, я, похоже, неспособна к любви. Даже простой поцелуй мне невыносим. Твоя жалость вызывает во мне презрение.

Она отвернулась, словно слова давались ей дорогой ценой:

— А чтобы заняться любовью с тобой таким, каким ты стал... мне это отвратительно... да я и раньше не испытывала к тебе влечения.