Роберт Крайтон - Камероны

• Название: Камероны
• Автор: Роберт Крайтон
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Р. Крайтон повествует о тяжком труде рабочих-шахтеров в Шотландии в конце XIX века, об их борьбе за свои права.

В романе «Камероны» нашли отражение семейные предания и легенды о жизни шотландских рабочих. Поначалу он развивается в жанре семейной хроники, повествуя о судьбе нескольких поколений шотландских шахтеров. Однако постепенно роман перерастает границы «семейного» жанра. История рабочей семьи становится частью истории, судьба Камеронов тесно переплетается с важнейшими социальными конфликтами эпохи.

---

Следующую неделю он работал над прыжками – прыжок на месте, прыжок с разбега в длину, бег с препятствиями, прыжок с разбега в высоту – и над бросанием тяжестей. Тут таилась наибольшая для него опасность, потому что, сколько бы он ни практиковался, в Питманго были парни посильнее его, вроде, например, Энди Бегга. И чтобы состязаться с людьми, от природы более сильными, ему придется брать скоростью, быстротой разворота, своевременностью броска, стремительностью размаха. К концу второй недели он бросал 36-фунтовый камень в два раза дальше, чем в начале недели, а потом – на пять или шесть футов дальше любого другого метателя камня в Питманго.

По ночам, лежа в постели, он перебирал в уме все состязания, тщательно продумывал каждое, зная, кто ему будет противостоять, разрабатывал план действий, потому что в конечном счете все сводилось к тому, чтобы установить для себя определенный темп, правильно использовать свои силы. К чему выигрывать забег, опережая соперников на пятнадцать ярдов, когда достаточно и одного, или делать три попытки в прыжке с разбега, когда успеха можно добиться за один раз.

Дело в том, что он задумал совершить то, чего никто еще никогда не совершал с тех пор, как в 1705 году начались эти игры, да, наверное, и не мечтал совершить. Сэм решил победить во всех состязаниях.

Во всех!

Он перевернулся на бок, решительно брыкнул ногами, так что одеяло свалилось на пол.

– Что с тобой, человече? – спросил его Джемми. – Что ты такое задумал? Ты выглядишь точно загнанная скаковая лошадь.

Именно это Сэму и хотелось услышать. Но он решил по возможности не раскрываться.

– Послушай, – сказал Сэм, – у нашей матери есть своя мечта, и никто ее не спрашивает какая. Ну вот и у меня есть мечта, и я не хочу, чтобы меня об этом спрашивали.

– Что-то маловато времени ты стал проводить в шахте.

– Откуда тебе это известно?

– Ох, да перестань ты, Сэм. Неужели ты думаешь, никто не видит, как ты размазываешь угольную пыль по физиономии, чтоб выглядеть так, будто трудился целый день?

Сэм растерялся. Вся беда в том, что, когда работаешь в таком поселке, от посторонних глаз не укроешься.

– Могу тебе сказать только одно: все, что от меня требуется, все до последнего цента будет лежать в копилке.

– Да плевал я на копилку.

– А я не плевал.

Выиграть все состязания. Все бутылки виски, все десятишиллинговые бумажки, все серебряные чашечки, которые дает для этой цели леди Джейн. Все ленты, все почести, все призы Питманго. И куда бы они потом из Питманго ни уехали, имя Камеронов, имя Сэма Камерона должно остаться здесь в памяти навсегда.

14

Сэм вдруг сел и диким взглядом обвел комнату.

– Что это? Мы опоздали. Прозевали игры.

Джемми протянул руку и опрокинул брата на соломенный тюфяк.

– Успокойся, человече, они только разогреваются. Они лежали в темной комнате, прислушиваясь, и тут до них снова долетела музыка.

– Питманговский духовой оркестр углекопов.

– Самый плохой духовой оркестр в Западном Файфе.

– Во всей Шотландии.

– Не понимаю, как вы можете так насмешничать, – сказал Энди. – Могли бы поступить туда, вас же приглашали. Вот и сделали бы оркестр лучше.

– А ты видал, в каких они шляпах? Точно коробки из-под пилюль. Такие надевают разве что на мартышек.

– Болтать-то легко, а ты пойди поиграй, – заметил Энди. Послышался раскат барабанной дроби и вслед за ним грохот цимбал.

– Вовремя сказано, – заметил Сэм.

Над гулом барабанов извился голос флейты.

– А Сара – молодцом, – сказал один из ее братьев.

– Сара лучше всех.

Они лежали, наслаждаясь сладкой возможностью поваляться на соломе.

– Как вы думаете, между нею и Сэнди Боуном что-нибудь есть? – спросил Эндрью.

– Ну, конечно, но какое это имеет значение? Она же не хочет, чтобы Сара выходила за него.

– У Сары есть своя голова на плечах, – сказал Эндрью.

– Так-то оно так, да только головой этой вертит мать.

– И снова – молчание. Она. Всегда она. Они слышали, как она хлопочет на кухне: дробный перестук каблуков, быстрые шаги туда-сюда, грохот посуды – тарелки у них никогда не ставили, их с грохотом швыряли на стол и со стуком убирали, так что они всегда слышали наверху, как она двигается внизу. В комнату вдруг ворвалось мычание тромбона – кто-то изо всех сил дул в него, прогоняя воздух сквозь раструб.

– Точно хряка режут, – заметил Джемми.

– Свинью, – поправил его Энди.

– Хряк – лучше.

– Смотри, услышит она тебя, – предостерег Эндрью.

– Хряк, – сказал Сэм.

– Хряк, – сказал Джемми.

– Хряк, – сказал Йэн. Все смотрели на Энди.

– Хряк, – сказал Энди.

– Хряк, хряк, хряк, – проскандировали все вместе, тихо, но достаточно четко. – Хряк, хряк, хряк.

– Ух, до чего здорово, – сказал Сэм. – Вот какие мы смелые.

– Нехорошо это, – сказал Энди, все рассмеялись и проскандировали еще раз.

Гиллон лежал в постели и слушал. Каждое произнесенное ими слово проникало в залу, точно лестница была вытяжной трубой. Надо будет их предупредить. Он радовался за мальчиков и завидовал им – лежат в своих постелях и обмениваются впечатлениями о жизни. У него никогда такого не было. Нет этого и сейчас. Мальчики больше к нему не прислушиваются – все она да она. Сам виноват. Выпустил из рук вожжи, сдался без борьбы. Деньгами теперь распоряжается Эндрью. Да и как тут возразишь? Он умеет дешево купить. Это Эндрью ездил в Киркэлди за линолеумом и потом продавал его в поселке; он договаривался с нужными людьми у заводских ворот, спорил с ними, добиваясь выгодной сделки, а все потому, что Гиллон не умеет вести дела с такими людьми. Он сам слышал – и на шахте и по дороге домой, – как люди у него за спиной говорили: «Да уж, теперь это Джон Томсон», – так называли в Питманго мужа, который под каблуком у своей жены.

«Вот жалость-то, а ведь это он уложил на лопатки Энди Бегга». – Они всегда вспоминали об этом «к вящему его унижению. – „Кто бы мог поверить, что так будет?!“

Гиллон свесил ноги с кровати и по привычке принялся натягивать свою шахтерскую робу, но почти тотчас сбросил ее и достал воскресную черную пару. Из черного костюм давно уже стал сивым, а спина пиджака – он сейчас отчетливо увидел это ори ярком свете – блестела: еще бы, сколько тысяч часов провел он в этом пиджаке, прижавшись спиной к деревянной скамье часовни. Костюм явно отслужил свой срок. На брюках материя поредела так, что просвечивала. насквозь.

Дело ведь не в том, думал Гиллон, что он слишком много уступил жене, а она забрала чересчур много власти, – тут совсем не то. Просто у нее настолько больше желаний и настолько они сильнее, что на весах она перетягивает. Ведь когда видишь, что человеку очень чего-то хочется, трудно ему этого не отдать. И это вовсе не значит, что ты сдался, – просто поступил разумно и облегчил себе жизнь.

Гиллон поднялся наверх, в комнату мальчиков. Он всего во второй раз заходил туда, что показывало, как мало между ними сохранилось общего. Они удивились, увидев отца.

– Пора бы и вставать, – сказал Гиллон. – Через полчаса начнется парад.

– Мы не идем на парад, папа, – сказал Сэм. – Будем отдыхать до игр.

– Но сегодня же День освобождения углекопов, – сказал Гиллон и, обведя взглядом комнату, посмотрел на остальных сыновей. – Вы не идете на парад?!

– Лучше отдохнуть, папа. Чего ходить на этот «пурад», – сказал Джем. – Да еще когда такой плохой оркестр.

– Так-то оно так, но вы, видно, не понимаете. Это же День освобождения углекопов.

Нет, они не понимали.

– Послушайте, – сказал им отец. – Я не из этих краев, но я знаю, что здесь было, и такого забыть нельзя – это же ясно.

– Все это прошло и быльем поросло, папа, – сказал Энди.

Гиллон повернулся и пошел к лестнице. Раз им это не ясно, значит, он не сумел их воспитать.

– Завтракать! – крикнула снизу мать.

Гиллон посмотрел на нее невидящими глазами, вышел на улицу и, как только мог быстрее, зашагал в конец поселка. Селкёрк был, конечно, еще в постели, но Гиллон заставил его подняться.

– Я хочу, чтобы вы пошли со мной и рассказали моим мальчикам, почему они должны принять участие в марше в День освобождения углекопов. Получите за это полбутылки «Гленливета».

– За такое вознаграждение я б заставил даже мистера Брозкока маршировать, – сказал библиотекарь и начал одеваться. Когда они добрались до Тошманговской террасы, он был весь красный, запыхавшийся, зато окончательно проснулся.

– Это мистер Селкёрк, о котором я тебе говорил, – сказал Гиллон.

– В жизни бы не догадалась, – парировала Мэгги.

– Где у нас «Гленливет»? Мистер Селкёрк не отказался бы выпить.

– И об этом я в жизни бы не догадалась. Не рановато-ли только – ведь «пурад» даже еще и не начинался?

– Тащите на стол бутылку, – сказал мистер Селкёрк.

– Ваш супруг любезно предложил мне выпить.