Марина Цветаева - Письма. Часть 1

• Название: Письма. Часть 1
• Автор: Марина Цветаева
• Жанр: Прочая документальная литература

---

МЭ

Адр<ес> Italie Palermo Via Allora Hotel Patria, № 18, мне.

Москва, 10-го марта 1913 г.[100]

Милый Макс,

Конечно, делай, к<а>к хочешь, но я бы на твоем месте не давала книг[101] Бурлюку на «льготных условиях». Если уж на то пошло, пришли его к нам, в склад. Мы сделаем ему уступку в 25 %. Т. е. вместо 50-ти, он заплатит 35 к<опеек>. Это Пра мне прочла открытку Бурлюка. Всего лучшего, до свидания в среду.

МЭ

<Приписка M. Кювилье:>

Милый Макс, не забудьте, что я прихожу завтра в 31/2 или в 4. Спокойной ночи. Майя

Феодосия, 27-го декабря 1913 г.

Милый Макс,

Спасибо за письмо и книжечку Эренбурга. О Сережиной болезни: присутствие туберкулеза на вырезанном отростке дало нам повод предположить его вообще в кишечнике. — Вот все данные, — 20-го С<ережа> уехал в Москву. Сегодня получила от него письмо: Лиля в Петербурге, все остальные в Москве, кроме Аси Жуковской. Завтра, или послезавтра С<ережа> приезжает, 30-го мы с Асей говорим стихи на каком-то вечере «pour les noyes»[102] (как я объяснила Blennard’y —[103]). А 31-го думаем приехать к тебе встречать Новый год, если только С<ережа> не слишком устанет с дороги. П<етр> Н<иколаевич>[104] уехал куда-то на три дня. Макс, напиши мне, пожалуйста, адр<ес> Эренбурга, — надо поблагодарить его за книгу.

Всего лучшего, — не уезжаешь ли ты куда-нибудь на Новый год?

МЭ.

Москва, 7-го августа 1917 г.

Дорогой Макс,

У меня к тебе огромная просьба: устрой Сережу в артиллерию, на юг. (Через генерала Маркса?[105]) Лучше всего в крепостную артиллерию, если это невозможно — в тяжелую. (Сначала говори о крепостной. Лучше всего бы — в Севастополь.)

Сейчас Сережа в Москве, в 56 пехотном запасном полку.

Лицо, к которому ты обратишься, само укажет тебе на форму перехода.

Только, Макс, умоляю тебя — не откладывай.

Пишу с согласия Сережи.

Жду ответа.

Целую тебя и Пра.

МЭ.

(Поварская, Борисоглебский пер<еулок>, д<ом> 6, кв<артира> 3.)

Москва, 9-го августа 1917 г., среда.

Милый Макс,

Оказывается — надо сделать поправку. Сережа говорит, что в крепостной артиллерии слишком безопасно, что он хочет в тяжелую.[106]

Если ты еще ничего не предпринимал, говори — в тяжелую, если дело уже сделано и неловко менять — оставь так, как есть. Значит, судьба.

Сереже очень хочется в Феодосию, он говорит, что там есть тяжелая артиллерия.

Милый Макс, если можно — не откладывай, я в постоянном страхе за Сережину судьбу. — И во всяком случае тяжелая артиллерия где бы то ни было лучше пехоты.

Скажи Пра, что я только что получила ее письмо, что завтра же ей отвечу, поблагодари ее.

Сегодня у меня очень занятой день, всё мелочи жизни. В Москве безумно трудно жить, как я бы хотела перебраться в Феодосию! — Устрой, Макс, Сережу, прошу тебя, как могу.

Целую тебя и Пра.

Недавно Сережа познакомился с Маргаритой Васильевной,[107] а я — с Эренбургом. Вспомнила твой рассказ об epilatoire[108] — и потому — не доверяла. У нас с ним сразу был скандал, у него отвратительный тон сибиллы. Потом это уладилось.

Сереже Маргарита Васильевна очень понравилась, мне увидеться с ней пока не довелось.

МЭ.

— Макс! Ты может быть думаешь, что я дура, сама не знаю, чего хочу, — я просто не знала разницы, теперь я уже ничего менять не буду. Но если дело начато — оставь, как есть. Полагаюсь на судьбу.

Сережа сам бы тебе написал, но он с утра до вечера на Ходынке, учит солдат, или дежурит в Кремле. Так устает, что даже говорить не может.

______

<Рукой С. Эфрона>

Милый Макс, ужасно хочу, если не Коктебель, то хоть в окрестности Феодосии. Прошу об артиллерии (легкая ли, тяжелая ли — безразлично), потому что пехота не по моим силам. Уже сейчас-сравнительно в хороших условиях — от одного обучения солдат — устаю до тошноты и головокружения. По моим сведениям — в окрестностях Феодосии артиллерия должна быть. А если в окрестностях Феодосии нельзя, то куда-нибудь в Крым — ближе к Муратову или Богаевскому.[109]

— Жизнь у меня сейчас странная и не без некоторой приятности: никаких мыслей, никаких чувств, кроме чувства усталости — опростился и оздоровился. Целыми днями обучаю солдат-маршам, военным артикулам и пр. В данную минуту тоже тороплюсь на Ходынку.

Буду ждать твоего ответа, чтобы в случае неудачи предпринять что-либо иное. Но все иное менее желательно — хочу в Феодосию!4

Целую тебя и Пра. Пра напишу отдельно.

Сережа.

Москва, 24-го августа 1917 г.

Дорогой Макс,

Я еду с детьми в Феодосию. В Москве голод и — скоро — холод, все уговаривают ехать. Значит, скоро увидимся.

Милый Макс, спасибо за письмо и стихи. У меня как раз был Бальмонт, вместе читали.

Макс, необходимо употребить твой последний ход,[110] п. ч. в Москве переход из одной части в другую воспрещен. Но с твоим ходом это вполне возможно. Причина: здоровье. Сережа — блестящее подтверждение.

Макс, поцелуй за меня Пра, скоро увидимся. Пишу Асе, чтоб искала мне квартиру. Недели через 2 буду в Феодосии.

МЭ.

Москва. 25-го августа 1917 г.

Дорогой Макс,

Убеди Сережу взять отпуск и поехать в Коктебель. Он этим бредит, но сейчас у него какое-то расслабление воли, никак не может решиться. Чувствует он себя отвратительно, в Москве сыро, промозгло, голодно. Отпуск ему, конечно, дадут. Напиши ему, Максинька! Тогда и я поеду, — в Феодосию, с детьми. А то я боюсь оставлять его здесь в таком сомнительном состоянии.

Я страшно устала, дошла до того, что пишу открытки. Просыпаюсь с душевной тошнотой, день как гора. Целую тебя и Пра. Напиши Сереже, а то — боюсь — поезда встанут.

МЭ.

Москва 21-гo нoября /4-го дек. 1920 г.

Дорогой Макс!

Послала тебе телеграмму (через Луначарско<го>) и письмо (оказией). И еще писала раньше через грузинских поэтов — до занятия Крыма.

Дорогой Макс, умоляю тебя, дай мне знать, — места себе не нахожу, — каждый стук в дверь повергает меня в ледяной ужас, — ради Бога!!!

Не пишу, потому что не знаю, где и как и можно ли.

Передай это письмо Асе. Недавно ко мне зашел Е. Л. Ланн (приехал из Харькова), много рассказывал о вас всех. Еще — устно — знаю от Э<ренбур>га. Не трогаюсь в путь, потому что не знаю, что меня ждет. Жду вестей.

Поцелуй за меня дорогую Пра, как я счастлива, что она жива и здорова! Скажи ей, что я ее люблю и вечно вспоминаю. Всех вас люб<лю), дорогой Максинька, а Пра больше всех. Аля ей — с последней оказией — написала большое письмо.

Я много пишу. Последняя вещь — большая — Царь-Девица. В Москве азартная жизнь, всяческие страсти. Гощу повсюду, не связана ни с кем и ни с чем. Луначарский — всем говори! — чудесен. Настоящий рыцарь и человек.

Макс! Заклинаю тебя — с первой возможностью — дай знать, не знаю, какие слова найти.

Очень спешу, пишу в Тео[111] — среди шума и гама — случайно узнала от Э<ренбур>га, что есть оказия на юг.

Ну, будь здоров, целую всех Вас нежно, люблю, помню и надеюсь.

МЦ.

Москва, 14-го русск. марта 1921 г.

Дорогой Макс!

Только сегодня получила твое письмо, где ты мне пишешь о Соне. В настоящую минуту она уже должна быть на воле,[112] ибо еще вчера (знала раньше из Асиных писем) Б. К. 3<айц>ев был у К<аме>нева, и тот обещал телеграфировать. Речь была также об А<делаиде> К<азимировне>. — Дело верное, Б<орис> К<онстантинович> поручился.

Обо мне ты уже наверное знаешь от Аси, повторяю вкратце: бешено пишу, это моя жизнь. За эти годы, кроме нескольких книг стихов, пьесы: «Червонный Валет» (из жизни карт), «Метель» (новогодняя харчевня в Богемии, 1830 г. — случайные), «Приключение» (Казанова и Генриэтта), «Фортуна» (Лозэн-младший и все женщины), «Конец Казановы» (Казанова 73 лет и дворня, Казанова 73 л<ет> — и знать, Казанова 73 лет — и девочка 13 лет. Последняя ночь Казановы и столетия). — Две поэмы: Царь-Девица — огромная — вся сказочная Русь и вся русская я, «На красном коне» (Всадник, конь красный как на иконах) и теперь «Егорушка» — русский Егорий Храбрый, крестьянский сын, моя последняя страсть. — Вся довременная Русь. — Эпопея.

Это моя главная жизнь. О людях — при встрече. Много низости. С<ережа> в моей жизни — как сон.